http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=40b05e2b-5eaf-4edd-bd3d-12e87221b531&print=1© 2024 Российская академия наук
Открыли дискуссию эксперты.
Григорий Тарасевич, главный редактор научно-популярного журнала «Кот Шрёдингера»:
1. За последние три – пять лет в российском обществе наблюдается устойчивый рост интереса к популярной науке. Некоторые публичные лекции собирают аудитории больше, чем рок-концерты. До конца не ясно, с чем связан этот рост. Надоела политика? Просто «маятник качнулся обратно» от мистического знания к рациональному? Не понятно и то, в какой стадии этого роста мы находимся. Рост все ещё продолжается? Мы вышли на стабильное плато? Нам ждать спада?
2. Популярная наука имеет максимы для потребителя:
• «Бог» – формирование картины мира, ответы на вопросы «почему?», удовлетворение любопытства. Эта базовая, врождённая потребность человека, идущая от первобытных времен. Она не подчинена задачам «инновационного развития» или утилитарным потребительским целям;
• «Желудок» – разработки, имеющие прикладную ценность для потребителя. Ну, с этим, вроде, всё понятно;
• «Зеркало» – сравнение учёного с самим собой, поиск «героя». Собственно, почему фигурой для соотнесения с собой должна быть обязательно звезда шоу-бизнеса, спортсмен или актер? Почему бы это место не занять астрофизику, биологу или психологу?
3. Научно-популярная картина мира может превратиться в идеологию, которая выходит за рамки собственно науки и технологий. Здесь именно идеология с её критичностью, утопией, набором ценностей. Условные «Стругацкие» здесь важнее условного «Джобса».
Конечно, нет «научной идеологии». Есть набор ценностей, которые в той или иной степени распространены в интеллектуальной среде. Например:
• приоритет интеллектуальной доблести по отношению к доблести финансовой и физической;
• приоритет скептического восприятия по отношению к догматическому;
• приоритет планетарных / общечеловеческих задач по отношению к национальным;
• приоритет комфортного аскетизма по отношению к демонстративному потреблению;
• приоритет пацифизма по отношению к милитаризму...
Елена Гутарук, руководитель Информационно-аналитической группы Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ:
1. За серьёзным научным открытием почти всегда следуют преобразования привычной реальности, поэтому научные коммуникации – системный диалог первооткрывателей нового знания с людьми, чью жизнь это знание может как-то затронуть, изменить и которые сами могут стать причастными к переменам, – важны и учёным, и обществу.
2. Базовая рамка научных коммуникаций – учёный передает знание заинтересованному лицу и посылает сигналы (комментарии) обществу – сложилась еще в античности. Вспомним легенду об Архимеде: однажды исследователь в быстром темпе направлялся к царю Сиракуз с известием (отчётом) об открытом методе экспертизы короны, и это привлекло внимание других людей. Жители небольшого полиса примерно знали, кто чем занимается, и с фоновой информацией о научной деятельности Архимеда срезонировало яркое событие, многие запомнили эмоциональный возглас «Эврика!» и пробежку по городу с места, где ему пришла в голову идея, из ванны. В историю это попало как пример эффективного контакта учёного с согражданами в связи с научным открытием.
Сейчас социальные связи намного сложнее, подвижнее и влиятельнее: скажем, один и тот же человек с утра на работе – инвестор, а вечером дома замечает возможные сигналы перемен уже как обыватель, в фейсбуке. Так что, в идеале, сообщать о новом знании стоит буквально всем и по всем каналам, поскольку трудно спрогнозировать, где и как отзовётся то или иное открытие, как раскрутится цепочка создания стоимости, особенно если она в потенциале глобальная.
3. О форматах. Информационное взаимодействие, как и экономическое, бывает нескольких видов в зависимости от контактирующих субъектов. Из основных: B2C (бизнес – клиентам), B2B (бизнес – бизнесу), B2G (бизнес – властям). Наука – сложный комплексный «субъект», взаимодействующий с конечными потребителями (обществом), другими бизнесами (промышленностью) и, конечно, с органами власти, фондами, институтами развития. За внимание и доступ к другим ресурсам идёт острая конкуренция, и, полагаю, у исследователей должен быть интерес к созданию «фонового знания» о своей деятельности и, соответственно, время на то, чтобы сформулировать содержательные и понятные тезисы об основных выполняемых ими проектах. Далее их можно «переупаковать» в тексты для других читателей, которые специальную литературу изучать не обязаны. Подготовить на основе тезисов, резюме отчётов, академических статей, например, обзорные статьи, буклеты, инфографику, релизы для СМИ и в целом выстроить цепочку разных форматов могут как раз научные коммуникаторы. Официальный сайт научной организации (а теперь и страница в фейсбуке) может быть собранием формальных отчётных новостей (А. выступил, В. опубликовал и т.д.), а может – источником уникальной аналитики, комментариев, фактоидов (в значении «короткие интересные информации»).
Больший арсенал подходов и более развитая инфраструктура нужны для системного взаимодействия с широкой общественностью.
Дети и молодёжь охотно воспринимают информацию о науке, представленную в доходчивых символах и форматах массовой культуры – через мультфильмы, сериалы, игрушки, комиксы, популярные песни, забавные футболки. Старшая аудитория смотрит научно-популярные или художественные фильмы. Для всех возрастных категорий основным источником информации о науке, технологиях и технике пока остаётся телевидение – это показывают опросы ИСИЭЗ НИУ ВШЭ (см. серию «Индикаторы науки», в частности, сборник за 2015 год). В 2009 году так отвечали 85% респондентов, в 2014 году – 58%. Кстати, за пять лет выросла доля тех, кто не интересуется информацией о науке и технике, – с 7% до 27%.
4. О науке доходчиво должны уметь рассказывать в первую очередь учёные, о чем наглядно свидетельствуют соцопросы. В 2014 году в рамках проекта «Мониторинг инновационного поведения населения» наши эксперты анализировали ответы респондентов на вопрос: «Кто может лучше всего объяснить последствия развития науки, технологий и техники для общества?». И выявили интересный нюанс:
в рейтинге востребованности коммуникаторов «про науку» ожидаемо лидировали учёные-разработчики, условно, «технари» (64%), но следом за ними шли представители гуманитарных и общественных наук, то есть социологи, историки, философы (27%), обогнав журналистов (21%).
Зачем и как рассказывать о науке популярно?
Артём Оганов, профессор Сколтеха, руководитель Лаборатории компьютерного дизайна материалов МФТИ, профессор в Stony Brook University:
Наука важна для людей тем, что, во-первых, приводит к новым технологиям (и этим повышает качество жизни), а во-вторых, позволяет людям познавать мир и становиться умнее. Очень важно, чтобы были люди – как сами учёные, так и журналисты, способные понятным и интересным языком рассказать о науке, её истории, основных научных результатах прошлого и нынешних научных прорывах. Ученым дан шанс сделать мир и людей хоть немного лучше – умнее, образованнее, любознательнее – и этим шансом грех не воспользоваться.
Борис Булюбаш, доцент НГТУ имени Р.Е. Алексеева, кандидат физико-математических наук:
Возвращение интереса к науке – экспериментальный факт, сам убеждался неоднократно. Возникает ощущение, что, отправляясь на лекции и фестивали науки, люди в том числе хотят оказаться в «своей тусовке», почувствовать рядом кого-то близкого по духу. Рационального объяснения этому у меня нет, тем более что в студенческой аудитории весьма большого технического ВУЗа я ничего подобного не замечаю. Всё так же мало абитуриентов сдаёт физику на ЕГЭ и, возможно, интерес к науке связан в первую очередь с сильной стратификацией общества: «верхний» слой стремится консолидироваться в том числе и таким образом. А вот «нижний» проваливается при этом всё ниже. Занимаюсь популяризацией науки профессионально, читаю лекции по дисциплине «Концепции современного естествознания» экономистам уже больше 15 лет. Признаюсь, что последние годы в аудитории вообще не вижу никого с каким-либо интересом к тому, что рассказываю, хотя я в целом свободен в отборе содержания лекций. Ситуация в этом смысле изменилась кардинально за несколько лет...
Мне кажется, что тут встретились два тренда: с одной стороны, наука стала более «модной», а с другой стороны, у нас настолько увеличилось количество студентов, что падение среднего уровня, стало заметным.
Борис Булюбаш:
На самом деле учёные чрезвычайно боятся журналистов. Чтобы взять первое интервью – у директора академического института – мне пришлось «включать» личные связи. Только благодаря рекомендациям близких директору людей он согласился на встречу. При том, что у меня есть «бонус»: я доцент кафедры физики, а не профессиональный журналист. Дальше было, конечно, намного проще, и сейчас я просто предъявляю в качестве рекомендации то, что уже опубликовал. На самом деле мне легче, чем журналисту: для меня это хобби, и я не связан дедлайнами. Но реально подготовка качественного текста требует большого количества времени, и заинтересованные структуры должны быть готовы оплатить эту работу хотя бы частично. В этом случае журналист, вроде как, попадает в зависимость от того, о ком пишет. Но реально я всё равно не могу написать всё, что слышу с разных сторон про тот или иной проект – со мной просто перестанут здороваться, а дружескими отношениями в научном сообществе я дорожу. К тому же научпоп почти всегда комплиментарен, и я уверен, что он и не должен носить критический характер. Вполне достаточно в этом смысле диссернета.
Хотя, возможно, должны быть «крутые» и независимые журналисты, которые могут потратить кучу времени на подготовку большого материала про большой проект. Но где их взять? Кстати, почему-то в Европе и в США многие научные журналисты имеют гуманитарное образование, и у них всё замечательно получается, поскольку в науке полно гуманитарных проблем и, возможно, статьи именно таких журналистов будут лучше восприниматься массовым читателем.
А вообще банальный вывод: все зависит от конкретного человека. В ННГУ им. Лобачевского популяризацией науки занимаются две молодые девушки с филологическим образованием; они провели уже три отличных научных слэма и фестиваль науки на открытом воздухе, привлекший большое количество людей самого разного возраста. Это означает, что на будущих мероприятиях народу будет ещё больше. Так и сформируется потребность... Однако вытекает ли отсюда увеличение количества сдающих ЕГЭ по физике? Наверняка нет, по крайней мере, сразу.
Екатерина Шкурко, главный редактор портала «Rosnauka.ru»:
Какая главная трудность популяризаторов научной деятельности? Это наукоёмкий и зачастую излишне изобилующий терминами язык учёного. Постараюсь уйти от красивых, но зачастую никому не нужных терминов. Популяризация и пропаганда науки напрямую влияет на её восприятие в обществе. Если мы хотим вырастить молодых учёных и инженеров, то нам с детства нужно прививать интерес к этому вопросу, развивая у детей и их родителей любознательность. В дальнейшем это может определить будущее ребёнка и привести к новым научным открытиям и достижениям.
Популяризация научных достижений страны – это, прежде всего, pr-кампания российской науки в самом лучшем понимании этого процесса.
Чтобы молодёжь шла в науку, нужно менять имидж учёного. К сожалению, в перестроечные годы имидж научного сотрудника и инженера был подорван, и заинтересовать молодых и талантливых почти не удавалось. Вы знаете, что средний возраст членов-корреспондентов РАН в этом году составил почти 70 лет? А у академиков он не первый год составляет 75 лет? Для того чтобы российская наука развивалась и передавался опыт молодым специалистам, нужны не только новые открытия и изобретения, но и пропаганда в том числе, и чем более качественной и интересной она будет, тем больше шансов воспитать успешного учёного.
Ну, а вторым объектом популярных знаний, конечно, является бизнес, который способен оказать материальную поддержку и обратить внимание на научные достижения. Почему перевод на самоокупаемость научной деятельности вводит в панику РАН? Да потому что нет механизма монетизации, в который входит, в том числе, и популяризация.
По статистике, наибольшее количество научно-популярных материалов в прессе относится к информационным заметкам (52%) и аналитическим статьям (19%). Неспроста выбраны именно эти жанровые модели: они отвечают потребностям рынка. Большое количество сообщений посвящено научным достижениям. Вдумайтесь в эту цифру: в 36% случаев источником информации был конкретный спикер (эксперт), а 3,5% – научные институты и прочие! Организации не заинтересованы в работе со СМИ, поскольку не понимают своей выгоды. Знаете почему? Один очень почтенный руководитель научной организации дал мне ответ на этот вопрос. Все дело в том, что журналисту неинтересно показать, что всё хорошо и замечательно – у таких текстов низкие рейтинги. Им интересно добыть жареные факты даже там, где их нет. Вот здесь должна вестись ещё большая работа популяризаторов, чтобы появилось доверие.
Андрей Стрельцов, редактор отдела науки газет «Гудок», «Экономика и жизнь»:
Работая более 30 лет в области популяризации научных разработок, убедился, что более всего в информации о них нуждаются сами разработчики. Именно они чаще всего инициируют такие публикации. А вот организации, которые должны быть заинтересованы в каких-либо разработках, не очень утруждают себя их поиском. Даже после публикации в нашей газете перспективных идей их авторов редко находят потенциальные партнёры. Главный мотив большинства чиновников – личная заинтересованность во внедрении, а не интересы компании, которую они представляют. Отсюда – откаты с НИОКР и т.д. Современная модель взаимодействия госкомпаний с НИИ и вузами работает крайне неэффективно. Конкурсы на НИОКР проводятся формально, победитель часто известен заранее. Главное – в науку не хотят инвестировать. Результат нужен сразу, поэтому предпочитают уже готовые решения, в основном, зарубежные. Пример тому – транспортное машиностроение, связь, сигнализация и т.п. Отраслевая наука практически не подпитывается молодыми кадрами, заказы вузы ищут на стороне, а не в материнской компании. С НИИ та же история. Выход видится в серьёзной модернизации всей системы организации научных исследований в стране, стимулировании настоящих учёных, а не остепенённых чиновников. А темы исследований должны быть нацелены на конечный результат. Тогда и интерес к ним возрастёт, и писать о них будет проще.
Ксения Адамович, корреспондент отдела образования и науки газеты «Комсомольская правда»:
Вспомнилось правило: если вы разбираетесь в чём-то, то вы сможете объяснить это и 10-летнему ребёнку. К сожалению, не все учёные, с которыми мне довелось пообщаться, этому правилу следуют. Более того, следовать не хотят. Понятно, что после перевода терминов с научного на человеческий язык часть послания может потеряться. Но если вообще не переводить, суть новости поймут единицы.
Если же к делу подключается пресс-служба, то к терминологии добавляются ещё и канцеляризмы. Живой и образный рассказ эксперта заменяется сухой статистикой в стиле «Нами было проведено...» А в результате наука и её «читатели» варятся в одном котле, попасть в который со стороны нельзя – можно только свалиться. И без популяризации науки это так и останется.
Одна из проблем популярной науки в том, что она теряет из виду целый пласт читателей – подростков и молодых людей.
Для детей есть научно-развлекательные телешоу, взрослые могут купить себе «Популярную механику» или что-то в этом духе. Для подростков и молодёжи актуальнее был бы формат научных пабликов в социальных сетях – но таких немного. В основном это информационный мусор и перепост старых сообщений. Но учёные не хотят и не умеют писать про свою работу в соцсетях – да ещё и так, чтобы это было интересно подросткам и неспециалистам. Иногда это делают журналисты, например, как это делает тассовский проект «Чердак». Но заниматься этим без поддержки научного сообщества – сложно и беспросветно.
Поэтому предлагаю немного переписать старое правило. Вы хорошо разбираетесь в своей теме, если вы сможете рассказать о ней одним твитом на 140 знаков.
Ольга Ланцова, помощник депутата Государственной Думы Федерального Собрания РФ:
Интерес к достижениям науки надо поддерживать для того, чтобы закладывать в наше непростое время перспективы развития страны конкретными научными разработками. У нас наука, к сожалению, остаётся «под государством», которое финансирует её на 70% (причём денег на науку всё равно не хватает). К сожалению – ибо оно органически не способно инициировать новое и, напротив, стремится к консервации привычных устоев, «стабильности». Не потому ли наши учёные подчас работают на оборудовании полувековой давности (они сами об этом пишут, в том числе в «Вестнике РАН»)? Если бы бизнес активнее участвовал в финансировании прикладных исследований, получая шанс заработать потом на открытиях, инновациях, то и учёный обрёл бы возможность больше думать о науке, не «парясь», чем ему завтра накормить семью. Тогда у него появилась бы и большая заинтересованность в популяризации своих научных результатов.
Елена Гутарук:
Поддержу тезис, что бизнесу стоит больше внимания уделять поддержке исследований и разработок. Однако нельзя не заметить, что в последнее время крупные компании стараются расширить взаимодействие с другими субъектами инновационной системы (например, научными организациями, вузами). И происходит это в большой степени потому, что именно государство вводит целый ряд экономических стимулов и новых форматов, в том числе коммуникативного плана.
Например, уже четыре года госкомпании реализуют программы инновационного развития (ПИР). Первые итоги показывают, что положительные эффекты от инициатив по «принуждению» к инновациям есть (подробнее в новом аналитическом докладе ВШЭ, Минэкономразвития и РВК).
Ещё один сюжет связан с постановлением Правительства России № 218, в результате которого у компаний, с одной стороны, и университетов и НИИ – с другой, появился общий стимул создавать совместные высокотехнологичные производства.
Доступ к новейшим приборам и услугам упрощают создание центров коллективного пользования научным оборудованием и уникальных научных установок и централизованный сбор информации о них (примеры реестров: http://ckp-rf.ru, http://www.каталог-нп.рф).
Бизнес, возможно, не очень активно заказывает НИР отечественным учёным, в том числе и потому, что многие компетенции уже утрачены, да и сами учёные не всегда готовы адаптироваться под нужды компаний, стараясь «продать» то, что есть, а не сделать то, что надо. Выход – строить или усиливать коммуникационные «мостики» между различными стейкхолдерами (представителями бизнеса, власти и исследователями). Один из инструментов выстраивания такого взаимодействия образовался в ходе выполнения технологических форсайтов – проектов по определению перспективных направлений исследований и разработок. Например, Высшая школа экономики по заказу Минобрнауки координировала подготовку Прогноза научно-технологического развития РФ до 2030 года.
В этом масштабном форсайт-проекте участвовали более 2000 специалистов, которые в течение нескольких лет активно взаимодействовали между собой в рамках экспертной работы. Междисциплинарные коммуникации исследователей и практиков из разных или смежных сфер доказали свою продуктивность в плане полученных результатов и перспектив их внедрения в меры политики. Очень полезно это общение и для самих участников, которые могут расширить свой кругозор, завести новые профессиональные контакты и понять, какие разработки будут нужны рынку в средне- и долгосрочной перспективе.
Надежда Марковская, помощник депутата Госдумы, кандидат социологических наук:
1. Популяризировать науку нужно адресно, с учётом возрастных и социальных особенностей потребителей информации. Поскольку в сознание молодёжи довольно сильно внедрилось клиповое мышление, наилучший способ ознакомления её с достижениями науки – короткометражные документальные фильмы. Когда такой фильм посвящён одному открытию, когда в нём преобладают визуальные ряды, а не говорящие головы, он с большим интересом воспринимается молодыми.
Другой способ – размещение информации о том, что происходит на передовой линии научных исследований, в социальных сетях, активными пользователями которых являются молодые. Плюс соцсетей – в возможности прокомментировать и обсудить научное событие. К тому же «вкусно» поданное научное событие развивает любопытство – хочется узнать детали, предысторию, перспективы использования разработки.
Старшая возрастная категория, как правило, с интересом смотрит документальные фильмы о науке, в которых показана ретроспектива.
Жаль, что на государственных телеканалах в последние годы преобладают шоу о еде, моде и прочем, вроде как «насущном», а популяризации науки уделяется очень мало внимания. Телевидение – главное средство воздействия на массовую аудиторию, в том числе формирующее ценностные ориентиры.
2. Распространять научно-популярную информацию, безусловно, должны профессионалы. У граждан, получающих регулярную информацию о достижениях российской науки, появляется чувство гордости за свою страну.
Источник любопытства
Елизавета Ясиновская, журналист STRF.ru:
Я бы связала интерес общества к достижениям науки с общим уровнем любознательности в том или ином поколении. Он связан не только со стараниями СМИ, но и с различными жизненными приоритетами и ценностями этих поколений. В России я чувствую некие волны: если родители – люди интересующиеся, то и их дети, скорее всего, получат своего рода «прививку любознательности», которая в определённом возрасте активизирует их ходить на научно-популярные лекции и читать научно-популярные журналы. А вот пробелы между этими поколениями, похоже, должно заполнять государство / общество, ежели оно заинтересовано в том, чтобы молодые люди «строем шли» в отечественные науку и технологии.
Государство, конечно, может предложить научные музеи и мероприятия, которые способны привлечь целые семьи, где старшие поколения никогда не интересовались наукой. Со стороны общества таким стимулятором могут быть научно-популярные СМИ – причём для России, по-моему, наступил такой момент, когда нам просто необходим пласт СМИ, которые не будут брезговать аудиторией, забывшей / не знающей даже школьную программу по физике, химии и биологии, и не побоятся объяснять всё на трёх пальцах.
Мне кажется, что за последние лет 10 – 15 изменилась полка даже немецких печатных научно-популярных журналов. Прежде они в большинстве своём держали средний уровень эрудиции, а теперь всё заметнее разделение на серьёзные, строгие и / или тематические журналы (как правило, дорогие и качественные) и более дешёвые броские журналы в формате «вопрос-ответ», с коротенькими и красочными материалами, громкими названиями и сочными лидами, инфографикой – короче, всем, что соответствует клипово-пабликовому мышлению. Вероятно, одни, более серьёзные, СМИ сохранились для того, чтобы учёные по-прежнему имели площадку для доступных отчётов о своей деятельности перед обществом, которое хочет знать, на что уходят его налоги, а другие отформатировались под целевые аудитории – в первую очередь, под подростков и молодёжь, которая вот-вот пойдёт в университеты.
Общество в России, мне сдаётся, ещё не на том этапе развития, чтобы рассматривать научно-популярные СМИ как лучшее место для увлекательных отчётов о не напрасно потраченных средствах налогоплательщиков, поэтому пока наши СМИ могут сосредоточиться хотя бы на мотивирующей функции. Правда, я думаю, все попытки усилить интерес к науке хотя и могут привести общество к умному потреблению и высокому уровню культуры и эрудиции, но это всё равно не означает, что дети из рядовых семей выберут своей профессией науку. Для этого нужно, чтобы нынешние молодые и успешные российские учёные стали более открытыми и доступными для общения и готовы были – и перед аудиторией лектория, и на телевидении, и в беседе с журналистом, и за кухонным столом – честно и не по-канцелярски сказать, что их профессия не только необыкновенно интересна, но и прекрасно оплачиваема. А вот для этого одних только усилий СМИ явно недостаточно.
Научные коммуникации – для кого?
О «реципиентах» научных коммуникаций. Это практически все современные люди, ещё со школы узнавшие о физике, химии, биологии и других науках. Если с учителями этих предметов повезло, то и во взрослой жизни человек, скорее всего, будет проявлять интерес к научным новостям и пытаться осмыслить их значение в своей повседневной жизни.
В ряде зарубежных стран естественнонаучные дисциплины читают в одном курсе Science, цель которого – приобщить ученика к познанию окружающего мира, дать представление о методах и инструментах, рассказать о важнейших открытиях и авторах научных прорывов с позиции «лучших практик» на познавательном пути.
Формальный подход к преподаванию эту цель, конечно, перечеркивает, включает далее режим игнорирования всех сложных знаний, невежества и пассивности.
Разные настроения и мотивированность аудитории предполагают и разный уклон в научных коммуникациях: одно дело – дать заряд просвещения (условно «поработать за школу»), другое – «поддержать руку рынка», познакомить между собой «звенья» цепочки создания стоимости, образующейся в связи с тем или иным открытием. Специалисты в этой относительно новой области тоже сильно различаются: в зависимости от избранной аудитории, способов донесения информации о науке, целей своей работы (образовывать общество в целом или менять реальность, помогая силам прогресса).
Между тем к новым реалиям людям все сложней приноравливаться, и сейчас важно в любом возрасте хотеть, уметь приобретать новые знания, навыки и компетенции. Растущая популярность концепции «обучение в течение всей жизни», которая, с одной стороны, даёт шанс исправить просчёты формального образования, с другой – повышает качество человеческих ресурсов, безусловно, усиливает значение популяризации науки. В том числе с точки зрения её как рынка.
Идеи учёных дают толчок к появлению новых вещей, продуктов, услуг. Об этих новых возможностях общество узнаёт в рассказах об исследованиях и разработках, прямо как из «новостей будущего». На пути научных открытий к реалиям, повседневным рутинам существует масса неопределенностей (скажем, насколько та или иная идея – не фантазия, насколько не коммерческая тайна, насколько её готова воспринимать аудитория). Научные коммуникаторы должны учитывать эти неопределённости – и не как ограничения, но как вызов.
Массовые издания и наука
Марина Набатникова, журналист «АиФ»:
Участники дискуссии отметили несколько интересных проектов, популяризирующих науку. Вот только читателями этих проектов становятся, как правило, те, у кого уже сформирован интерес к теме. А повод для дискуссии возник, как я понимаю, от обратного, т.е. от ситуации, когда таких интересующихся слишком мало.
Поэтому смотреть нужно не сквозь призму специализированных проектов (хотя сам факт их появления – уже положительная тенденция), а исходя из анализа контента массовых СМИ. В них же действительно науке уделяется очень мало места, и используется оно под публикации, представляющие собой надуманные сенсации.
Чтобы осмыслить ситуацию, необходимо ответить на несколько вопросов.
1. Почему массовые СМИ избегают науки? Да потому что они ориентируются на ложные посылы, в т.ч. такой: читателям научные заумствования не интересны.
2. Откуда взялось такое убеждение в журналистском сообществе? Из 90-х, когда советская журналистика претерпела коренную ломку и переродилась в новую «демократическую» систему СМИ. Именно в это время в умы журналистов усиленно внедрялось убеждение, что интерес аудитории к СМИ можно поддерживать только сенсациями, катастрофами, клубничкой, сплетнями о звёздах и т.п. Нынешнее активное поколение журналистов – продукт 90-х. Тех, кто помнит прежние традиции, уже единицы.
3. Как формируются приоритеты СМИ? Огромную роль играют социологи. Это из их регулярных исследований, начиная с 90-х и до нынешних дней, вытекает, что людям нужны катастрофы да сплетни. Любой нормальный журналист, чувствующий свою читательскую аудиторию, знает, что это не так. Но любой редактор, получая толстенную стопку листов с очередным результатом от социологов, думает, что вот она – наука, и строит свою редакционную политику, ориентируясь на их выводы. И потому настоящей науке в его газете/журнале/сайте/канале места нет.
Между тем ненаучные исследования (а именно так социологи клеймят всякий опрос, проведённый не ими) подтверждают то, что чувствуют журналисты, находящиеся на одной волне со своими читателями. Так, в нашей газете есть колл-центр, который после выхода каждого номера проводит опросы читателей – выясняет, как они оценивают публикации. И материалы о серьёзной науке получают достаточно высокий рейтинг. К примеру, публикацию о международном проекте ИТЭР (о термоядерном синтезе – что может быть ужаснее, с точки зрения демократических и научных социологов?) 45% читателей назвали одной из лучших в номере.
Другое дело, нужно ли менять сложившиеся стереотипы? И здесь уже – слово за государством (именно – за государством, а полагаться на праведную «руку рынка» и активность в этом направлении бизнеса, как считают некоторые участники дискуссии, – наивность). Для воспитания «грамотного потребителя» – конечно, это не нужно. Но нынешние тенденции государственной политики дают надежду думать, что теперь наконец-то ставятся иные задачи. И если это на самом деле так, то нужно менять механизмы формирования редакционной политики массовых СМИ. Т.е. учить социологов «рисовать» иные результаты своих «исследований», формировать темы для дискуссий в профессиональном сообществе, аналогичные нынешней, вводить соответствующие курсы на факультетах журналистики и т.п.
Пресс-служба – посредник между учёным и СМИ?
Татьяна Шмелёва, пресс-секретарь Комитета Госдумы по экономической политике, инновационному развитию и предпринимательству:
Во взаимодействии со СМИ есть два решающих момента – оперативность и доверие. Первое очевидно как для журналистов, так и для сотрудников пресс-служб. Если долго согласовывать тексты со спикерами, то информационный повод может «прокиснуть», и в следующий раз к вам уже не обратятся. Не менее важно и доверие к журналистам, которое рождается из практики регулярных контактов. Когда ты уверен, что смысл сказанного спикером журналист не исказит, то можно и не согласовывать, скажем, какой-то актуальный комментарий. Если же речь идёт об интервью, то, конечно, согласование нужно, поскольку есть желание уточнить некоторые вещи, поправить стиль – устная речь порой требует корректировки.
Ещё один важный вопрос в работе пресс-службы – это достоверность предоставляемой информации, а также её открытость и доступность для представителей СМИ.
По поводу оперативности такое дополнение: актуальные комментарии и аналитику можно предоставлять не только по запросу СМИ. Чтобы новости о науке были «ближе к людям», иногда стоит действовать на опережение.
Сотруднику научной организации, отвечающему за коммуникации, надо быть в курсе «внутренних» и «внешних» новостей, следить за новостным потоком и «вписывать» информацию об исследованиях в актуальную медийную повестку.
Надежда Марковская:
3. Информацию о результатах научных исследований журналисту предпочтительнее получать из первых рук, от учёных, а не пресс-служб – она более достоверна и не преследует конъюнктурный интерес, скажем, в виде пиара руководителя научной организации. Самим же работникам пресс-служб надо уметь излагать информацию в доступной для широкой публики форме либо отправлять её журналистам, зарекомендовавшим себя хорошими популяризаторами, а не веерной рассылкой в СМИ.
Иван Болохов, помощник депутата Государственной Думы ФС РФ:
К сожалению, известно, что зачастую в нашей стране рождаются хорошие, перспективные идеи, которые потом реализуются совсем в других государствах. Почему? Отчасти и потому, что отечественный учёный не способен донести значимость своей идеи, завернуть её в «красивую обертку», объяснить инвесторам её возможную прибыльность.
Если же речь идёт о фундаментальном открытии без сиюминутного практического применения, то о нём зачастую не знают и внутри страны, и за её пределами, так как до сих пор мало кто заботится о переводе своих трудов на английский язык для поддержания связей с международным научным сообществом.
Большинство учёных в нашей стране – люди в возрасте с устаревшими подходами, которые не хотят использовать новые каналы коммуникации. Эту ситуацию нужно радикально менять. Поэтому пресс-службы различных научных учреждений должны сегодня брать на себя объяснение того или иного открытия или разработки в максимально интересной и доступной для широкой публики форме, а также работать с самими учёными, учить их правильно преподносить свои достижения. Это и в их собственных интересах, и в интересах развития отечественной науки в целом.
Григорий Тарасевич:
Коллеги! Было много сказано о проблемах в области популяризации науки. Все замечания – абсолютно справедливы. Но давайте попробуем увидеть в этой ситуации положительные стороны.
1. Про «плохих» журналистов. Огромное количество журналистов не умеют работать с такой субстанцией, как наука. Не могу сказать, что научная тема сложнее спорта или культуры. Но так сложилось, что часто научная тематика освещается «по остаточному принципу». Вообще – это плохо. Но есть и хорошие стороны. Учёные начинают выбирать, кому давать информацию, а кому – нет. В итоге выигрывают более профессиональные журналисты. В последние годы ни я, ни мои знакомы научные журналисты не сталкивались с отказом со стороны учёных. Мы заработали какое-то имя, и оно оказывается выгодным.
2. Про «плохих» учёных. Да, многие учёные не рвутся популяризировать свои результаты. Но есть и те, кто открыт обществу и прессе. И так сложилось, что большинство «открытых» – это очень крутые учёные (судя по индексам и прочим объективным показателям). И может, хорошо, что условные Огановы, Гельфанды и Севериновы дают интервью направо и налево (просто по зову души, а не ради какой-то выгоды), а какие-нибудь академики Гнопопупкины изолированы от прессы?
Ответственность и доверие
Сергей Дмитриев, молекулярный биолог:
Позволю себе поделиться мнением с «другой стороны баррикад», со стороны учёного. Я не журналист и не социолог, поэтому это моё мнение может быть признано дилетантским – но, по-моему, насчёт «плохих учёных», которые «не хотят делиться» новостями о своих находках и разработках, – это по большей части миф. В характере любого нормального и более-менее успешного исследователя всегда есть некоторая примесь здорового честолюбия – без этого вообще сложно добиться серьёзных успехов в занятиях наукой. Соответственно, рассказать о своих успехах другим людям – это потребность, свойственная многим (если не большинству) учёных.
Другое дело, что большинство моих коллег и впрямь относятся к журналистам настороженно или даже с опаской. И надо заметить, что небезосновательно. Особенно это касается телеканалов: разница между отснятым сюжетом и тем, что потом появляется в эфире, у нас уже стала притчей во языцех.
Проблему настороженного отношения к журналистам со стороны научного сообщества должны, на мой взгляд, решать сами журналисты. Чтобы заручиться доверием учёных, достаточно просто ответственного отношения к освещаемому вопросу и к самому исследователю.
Если есть задача приобрести устойчивую положительную репутацию в научных кругах, а не просто опубликовать абы что единственный раз (уложившись, главное, в отведённый главредом срок), журналист должен при подготовке каждого нового материала демонстрировать уважение к мнению учёного, ставшего источником этого материала, готовность учитывать его мнение и вникать в нюансы. Крайне важно согласование материала перед публикацией – причём не просто формальное, а с принятием тем изменений, на которых настаивает учёный. То, что иному журналисту может показаться этаким «закидоном» яйцеголового чудака, на самом деле по каким-то причинам (корпоративная этика, ещё что-то) может быть действительно крайне важным – и если вы проигнорируете это, то человек с вами больше никогда не захочет иметь дело, да и другим своим коллегам отсоветует. Если же между учёным и журналистом устанавливаются доверительные отношения, то раз за разом всё будет проще и лучше. К счастью, примеров таких по-настоящему ответственных и профессиональных журналистов, освещающих научную тематику, не так уж и мало (в том числе и среди участников данной дискуссии).
Популярная наука и рынок
Татьяна Пичугина, журналист:
Мне больше нравится рассматривать коммуникации науки и общества как бизнес. Есть запрос, есть деньги, а значит, складывается рынок, появляются люди, которые умеют популяризировать науку (делать научные новости, истории успеха, пресс-релизы, фестивали, конкурсы и пр.). Интерес к популяризации науки есть у очень многих, начиная от госструктур до олигархов, получивших когда-то научное образование. Если государство хочет зайти на этот рынок как инвестор, то ему нужно поучиться сначала этому виду бизнеса, разобраться и понять, как он устроен, потому что с неквалифицированным инвестором обходятся обычно не очень хорошо, обманывают и кидают. Я вижу сейчас только один удачный проект, куда инвестировало государство, – «Чердак». Не вижу причин, почему у государства должны быть преференции в этом виде бизнеса.
Вообще этот рынок нормально развит, журналист или маркетолог всегда найдёт работу, инвесторы есть и проекты появляются, как грибы. К примеру, журнал «Кот Шрёдингера», Образовач, N+1, видеоблог Жени Тимоновой.
Разговоры о том, кто должен рассказывать о науке, а кто не должен, что должен бизнес, а что учёные, представляются мне надуманными. Кто хочет и может, тот и делает. Кто делает хорошо, тот становится успешным.
Обо всём понемногу
Алексей Паевский, главный редактор журнала «За науку» Московского физико-технического института:
1. Почему надо поддерживать в обществе интерес к достижениям науки, а в учёных – интерес к ознакомлению общества с результатами их научной деятельности? Потому что это интересно.
2. Какие форматы и приёмы популяризации науки лучше срабатывают в той или иной возрастной либо социальной аудитории? На самом деле все форматы срабатывают хорошо – всё зависит от качества исполнения.
3. Дилемма для СМИ: прямой контакт с учёным или опосредованный – через пресс-службу? Это не дилемма. Хорошая пресс-служба просто облегчит контакт с учёным. Некоторым СМИ прямой контакт не нужен, нужен обычный релиз, годный к публикации.
4. Кто должен уметь рассказывать о науке доходчиво? Если это учёный, какой у него интерес? Он будет лучше понимать свою науку и смежные области.
5. Научный журналист – тот, кто неплохо разбирается в науке или умеет переводить язык учёного на общедоступный язык? И то, и другое. Без понимания науки – как перевести с научного на обычный?
Попытка обобщения
Денис Милько, научный сотрудник Института географии РАН, кандидат географических наук:
1. Круглый стол на сайте STRF.ru по сути – интернет-формат триединого процесса:
• привлечение внимания доступных респондентов к проблеме и её популяризация,
• социологический опрос по ней – с активной выборкой и с открытым вопросником,
• «мозговой штурм» в дискуссии между экспертами и участниками; его результаты консолидируют организаторы круглого стола.
Данное мероприятие – не исключение. Темы предложенной дискуссии – это пункты в программе действий по популяризации достижений науки. Содержание каждой темы (позитивные ответы на вопросы анкеты) сформулировали два эксперта: журналист (Г.Тарасевич) и представитель исследовательской организации (Е.Гутарук). Я согласен в целом с положениями программы, предложенными экспертами.
2. Базовая рамка научных коммуникаций, на которую опираются эксперты (Е.Гутарук, п.2): учёный передаёт знание заинтересованному лицу и посылает сигналы (комментарии) обществу. Она сложилась ещё в античности.
Реалии 21 века – возникновение и развитие информационного общества / цивилизации на планете. Для научной коммуникации используется новое средство – автоматизированный программно-аппаратный и информационный комплекс. Он отличается от предшественников:
• существует объективно, независимо от каждого конкретного человека (пользователя или обслуживающего персонала),
• доступен (с оговорками) для всех – всегда, везде, сразу весь,
• настраивается и развивается каждым конкретным человеком под свои требования,
• отчуждает, обезличивает и обобществляет знание и сигналы, становясь активным посредником в коммуникации между людьми и сводя на нет «человеческий фактор»,
• является средой для развития искусственного интеллекта / разума, создание которого подготавливают, в т.ч., такие проекты, как:
– создание энциклопедической базы знаний для будущих систем с искусственным интеллектом, пополняемой в т.ч. из Internet (руководитель: Майкл Уитброк (MichaelWitbrock, Cycorp, Inc., Austin, Texas);
– автоматическое определение смысла информации на основе статистического индикатора NGD (для слов – Normalized Google Distance) в поисковой системе (Google) (Пол Витани и Руди Цилибраси (Pol Vitanyi, Rudi Cilibrasi).
Это средство учитывать в базовых рамках коммуникации сложно. Удобнее выделить его как еще один субъект коммуникации – знание /информацию. Популяризация науки тогда – следствие самого процесса коммуникации, в т.ч. на специализированных порталах, в социальных сетях, в Twitter, обращения к поисковым системам (Google, Yandex) и т.д.
Такой подход позволит принципиально расширить социальную, культурную и идеологическую базу научных исследований и разработок – до уровня pop-science (извините за термин). Массовость популяризации важна в условиях глобальных и перманентных кризисов и катастроф.
Его апробировали различные отрасли науки, том числе астрономия (любительская астрономия), орнитология (наблюдение за птицами на пролёте), картография (Народная карта, Яндекс-карты, Яндекс-пробки, Wikimapia), страноведение, экология, а также энциклопедии (например, Wikipedia).
Подход изменит уровень и методическую базу в решении проблемы популяризации научных достижений по шести направлениям / темам круглого стола.