«Прежде всего мы должны думать о молодых ученых». Астрофизик Рашид Сюняев о присуждении ему медали Франклина

27.04.2012



 

Астрофизик Рашид Сюняев о присуждении ему медали Франклина

ГАЗЕТА.Ru— 27.04.12 10:15 —

Комментарии

— 27.04.12 10:15 —

ТЕКСТ: Николай Подорванюк, Олег Морозов («Электронный бюллетень»)

ФОТО: stanford.edu

Медаль Франклина (jpg, 275 Kб)

 

 

В ночь на пятницу, 27 апреля, российскому астрофизику академику РАН Рашиду Сюняеву была вручена медаль Бенджамина Франклина. В интервью «Газете.Ru» лауреат рассказал об этой награде и своих работах, за которые была присуждена эта престижная награда.

 

– Что для вас означает медаль Бенджамина Франклина по физике, которую в свое время получили Нильс Бор, Макс Планк, Альберт Эйнштейн и Стивен Хокинг?

– Для меня ценность той или иной награды связана в первую очередь с именами людей, которые принимали эту награду до тебя. В этом плане медаль имени Бенджамина Франклина по физике – это что-то особое. Чтобы понять меня, думаю, достаточно посмотреть на созвездие имен величайших физиков и астрономов, уже удостоенных ее. Очень приятно видеть, что в нем присутствуют имена Петра Леонидовича Капицы и Николая Николаевича Боголюбова. Хотел бы напомнить, что золотую медаль Баллантайна Франклиновского института по физике в 1971 году получил и тогда еще будущий лауреат Нобелевской премии Жорес Иванович Алферов.

Производит впечатление и само имя Бенджамина Франклина, крупного естествоиспытателя, бывшего, кроме того, известнейшим просветителем, дипломатом и политиком Соединенных Штатов на этапе становления этой страны. В Америке это имя знает каждый школьник.

Новость о медали Франклина была для меня абсолютно неожиданной – эту награду сравнительно редко дают астрофизикам. Я до сих пор не только не знаю, но даже и не догадываюсь, кто мог меня номинировать

– В сообщении Института имени Франклина говорится о присуждении вам медали с емкой формулировкой за «фундаментальный вклад в понимание ранней Вселенной и свойств черных дыр». Могли бы вы немного подробнее рассказать о своих работах, за которые Вам присуждена эта медаль? В первую очередь, наверное, о работах по космологии и по эффекту понижения яркости реликтового излучения в направлениях на скопления галактик – эффекту Сюняева – Зельдовича?

– Эти работы были выполнены совместно с моим учителем – трижды Героем соцтруда Яковом Борисовичем Зельдовичем. Вообще я испытываю непростые чувства по поводу всех научных наград, которые были присуждены мне в последние десять-пятнадцать лет – до этого никаких наград у меня не было. Успокаивает, что наблюдения за этот же период из космоса и с поверхности Земли привели к обнаружению на небе эффектов, предсказанных в конце 60-х и начале 70-х годов, и широкому признанию полученных тогда результатов. Очень жаль, что Яков Борисович не дожил и не увидел замечательные результаты, полученные с высотных баллонов BOOMERANG и MAXIMA, удивительно успешных спутников WMAP и Planck, наземных South Pole Telescope, Atacama Cosmology Telescope, SZA (Sunyaev–Zel'dovich Array) и ряда других сверхчувствительных экспериментов, специально созданных для обнаружения и использования этих эффектов.

Я глубоко благодарен многим сотням астрономов, физиков, инженеров, специалистов в области криогеники и детекторов радио- и субмиллиметрового излучения, потративших десятки лет жизни и сделавших все для того, чтобы предсказанные эффекты стали наблюдаемыми.

Удивительно думать о том, что открываемые сейчас на небе в субмиллиметровых и миллиметровых лучах следы грандиозных процессов в ранней Вселенной и в массивных скоплениях галактик будут наблюдаться на небе в течение многих следующих миллиардов лет. Останутся ли на Земле астрономы в том далеком от нас будущем?

Наблюдения идут сейчас и со спутников (Herschel и Planck), во второй точке Лагранжа в полутора миллионах километров от Земли где яркие и теплые Солнце, Земля и Луна все время находятся по одну сторону спутника, и с самых неприспособленных для жизни мест на Земле (Atacama Cosmology Telescope находится на высоте 5 км в чилийских Андах, South Pole Telescope – на высоте 2800 м на Южном полюсе в Антарктиде) с рекордно низкой влажностью и турбулентностью атмосферы. Непросто даже думать о том, что аспиранты и молодые постдоки из университетов Чикаго и Беркли остаются контролировать работу SPT в полярную ночь продолжительностью в полгода, когда посадка самолетов на полюсе невозможна – это не то, что писать по ночам теоретические статьи.

Наблюдения ведутся столь интенсивно лишь потому, что их результаты могут многое дать для космологии – науки о прошлом, настоящем и будущем нашей Вселенной, и для новой физики, направленной на изучение свойств темной энергии и темного вещества, пока недоступных для исследования в наземных лабораториях.

 

– Стоит выделить ваши работы по теории аккреции на черные дыры и нейтронные звезды. Наиболее известная из этих работа, которая написана в соавторстве с сотрудником ГАИШ МГУ, профессором Николаем Ивановичем Шакурой, является самой цитируемой статьей (5530 ссылок) в мировой теоретической астрофизике.

– В мае 1972 год мы с Николаем Шакурой, будучи еще совсем молодыми людьми, выпустили в Институте прикладной математики Академии наук СССР на русском и английском препринт статьи о теории дисковой аккреции на черные дыры. Она появилась в журнале через год. Каждый раз, когда «стандартная» теория аккреции упоминается в связи с присуждением мне какой-либо награды, я сильно переживаю, если мой друг и соавтор Николай Шакура не упомянут в числе лауреатов. И у Коли, и у меня немало других работ по теории аккреции, написанных совместно или с другими соавторами, но эта работа получила самую большую известность. Если бы я имел право голоса, я бы просил комитеты обязательно наградить и соавторов отмечаемых работ.

– Есть еще и важные результаты рентгеновских наблюдений черных дыр и нейтронных звезд из космоса, полученные при вашем участии…

– Да, это результаты рентгеновских наблюдений черных дыр и нейтронных звезд приборами модуля КВАНТ комплекса космической станции МИР и спутника ГРАНАТ. Кроме того, это обнаружение необычно жесткого рентгеновского излучения сверхновой 1987А в Большом Магеллановом Облаке, связанного с радиоактивным распадом никеля-56, синтезированного при коллапсе звезды, и превращении его сначала в радиоактивный кобальт-56, а затем в привычное нам железо. Наша группа в ИКИ РАН (совсем молодые тогда научные сотрудники и аспиранты) смогла обнаружить аномально жесткое рентгеновское излучение сверхновой и доказать, что оно появляется в результате диффузии гамма-квантов распада и многократно повторенного эффекта отдачи при комптоновском рассеянии на относительно холодных электронах. Все эти работы были выполнены в сотрудничестве с учеными Германии, Англии, Голландии и Франции и имели заметный международный резонанс.

– Как бы вы объяснили то, что важнейшие награды в своей жизни вы стали получать только в последнее время, хотя соответствующие работы были выполнены вами в достаточно молодые годы?

– Скорее всего, здесь играют роль три момента.

Во-первых, учитывается интегральный вклад в науку за всю жизнь, хотя говорится лишь о самых ярких работах, сделанных в молодости.

Во-вторых, развитие технологии детекторов субмиллиметрового и радиоизлучения сделало возможным открытие предсказанных с Яковом Борисовичем Зельдовичем эффектов лишь в ходе последних пятнадцати лет – давать премии за неподтвержденные предсказания не принято.

И, в-третьих, человек пенсионного возраста обычно выбывает из соревнования за новые результаты по естественным причинам – самое время давать премии.

– В последнее время много говорилось о возможном вступлении России в Европейскую Южную Обсерваторию (ESO). Сейчас этот вопрос по-прежнему не решен, и если ситуация кардинально не изменится, то Россия так и не станет членом ESO. Можете высказать свое мнение по этому поводу?

– Не вдаваясь в подробности проблем, связанных со вступлением России в ESO, я бы хотел заметить следующее. За pоследние три недели я прочитал ряд лекций в нескольких ведущих университетов США, где почти каждый день разговаривал с коллегами о возможности наземной поддержки международной орбитальной астрофизической обсерватории «Спектр-Рентген-Гамма» (которая по планам должна быть запущена Россией в 2013 году) лучшими телескопами и радиотелескопами мира. Поразительно, как быстро идет развитие технологии, как много вокруг энергичных молодых людей из разных стран – таланты распределены равномерно, как много новых идей.

Жизнь бурлит. Очень грустно, что наши астрономы во многом лишены этого.

Мне кажется, что когда мы обсуждаем вопрос о вступлении России в ESO, нужно думать не о том, что мне и людям моего возраста будет трудно быстро освоить новые методы работы, новую замечательную технику, лучшее из того, что смогли создать наиболее передовые лаборатории Европы. Надо вспомнить о том времени, когда мы сами были молодыми, когда все получалось, и хватало сил работать почти круглосуточно. У нас есть, и каждый год оканчивают школы (часто очень далеко от Москвы), лучшие ВУЗы, аспирантуру в Академии наук талантливые ребята – я не сомневаюсь, что они ничем не хуже своих сверстников из других стран. Задача моего поколения в том, чтобы у этих ребят появилась реальная возможность проявить себя в реальном деле.

В связи с этим хочу сказать об удивительной встрече в Институте Франклина в Филадельфии. Одновременно со мной золотую медаль Бенджамина Франклина по компьютерным наукам и когнитивистике (согласно википедии это научное направление, объединяющее теорию познания, когнитивную психологию, нейрофизиологию, когнитивную лингвистику и теорию искусственного интеллекта) получил Владимир Вапник, раньше тоже работавший в одном из институтов нашей Академии наук. Мы познакомились позавчера. Неожиданно в ходе разговора выяснилось, что мы с ним закончили одну и ту же школу номер 18 в Ташкенте. Только будущий профессор Вапник поступил в нее в тяжелейшем 1943 году, когда я родился, и закончил ее в 1953 году, когда я был в третьем классе. Вспомнили любимых учителей – оказалось, что особо запомнились и ему, и мне те же самые учителя – те, кто учил по-настоящему. Решили, что школа у нас была отличная.

Мне очень хочется, чтобы у молодых ребят и девушек того же возраста, что и мой старший внук, было будущее в России.

Мы должны сделать все для того, чтобы у них была возможность учиться и работать на мировом уровне, а не рассуждать, как им плохо. Самое простое, быстрое и эффективное решение сегодня в моей области науки – это войти на полных правах в лучшие мировые научные центры, такие как Европейская южная обсерватория. Тогда в нашей астрономии быстро появится круг очень сильных и ярких молодых ученых.



 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

©РАН 2024