Версия для печати

Надежды нас питают

НАДЕЖДЫ НАС ПИТАЮТ…

После Общего («объединительного») собрания РАН «НВС» попросила высказать своё суждение по произошедшему директора Института математики СО РАН члена-корреспондента РАН С. С. Гончарова.

Алексей Надточий, «НВС»

— Сергей Савостьянович, от одного человека я услышал на днях, что в Москве состоялись окончательные торжественные похороны некогда могучей организации — Российской академии наук. Так ли это?

— Наверное, о кончине говорить было бы преждевременно, — пульс прослушивается, даже более того — количественно мы стали даже многочисленнее. Но факт — это уже другая Академия. Какой она будет, зависит и от самих её членов, и от властей предержащих.

Раньше это было основное ведомство, которое занималось фундаментальными исследованиями — ведущие учёные и институты, которые работали по самым актуальным направлениям науки. Теперь, что ни говори, произошло реальное разделение прежней структуры: ведущие учёные по-прежнему объединены в РАН с пока ещё не до конца понятными функциями, а институты — отдельно. Тем самым Академию вроде бы «избавили от «несвойственных ей хозяйственных забот».

Предполагается некое соглашение между Академией и ФАНО об уточнении функций, прописанных в Законе о реформе РАН. В первую очередь, это осуществление экспертных оценок, но как это реально будет, пока мы не знаем. Кроме того, полноценная экспертиза может осуществляться лишь при полноценном участии институтов РАН, и как этим будет заниматься Академия, которой они вроде бы уже не принадлежат, непонятно.

На Конференции научных работников, за два дня до Общего собрания, выступили и руководитель ФАНО М. М. Котюков, который произвёл впечатление делового человека, озабоченного состоянием будущего российской науки, и руководитель Российского научного фонда Хлунов, но на самом собрании они уже не присутствовали. Так вот господин Хлунов, как известно, выходец из Минобрнауки, ещё раз подчеркнул, что в заявке на грант в первую очередь будет учитываться количество публикаций в ведущих журналах. Это положение вызывает особые опасения, потому что сами учёные хорошо знают, что ценность и актуальность той или иной научной работы определяется далеко не только количеством публикаций и индексом цитирования.

К тому же публикация публикации рознь. Как известно, у нас в России был единственный математик, который получил Нобелевскую премию за свои исследования применительно к экономике — академик Леонид Витальевич Канторович. Но по нынешним требованиям он даже не мог бы подать заявку на получение гранта, — мало публиковался. И таких примеров множество. То есть такая формализация оценки труда учёного совсем не способствует росту значимости его научного вклада в науку.

Не буду говорить за всю науку, но математика — это всё-таки особый род исследовательской деятельности, тут всё в первую очередь зависит от конкретного лидера. Разумеется, у нас тоже работает немало научных коллективов, но это всё-таки на основе уже выполненных разработок учёных-лидеров, вокруг которых собираются научные группы и развивают дальше те или иные научные идеи. Но результат — итог долгих раздумий и создания соответствующей математической идеи, которая и лежит в основе результата. Поэтому в математике, да и не только в ней, невозможно вот так вот сесть и написать статью, а затем опубликовать её — прежде нужно получить научный результат. А он-то по заказу не всегда получается. Телегу нельзя ставить впереди лошади. Взять того же Перельмана: проблема Пуанкаре сто лет стояла, и смешно было бы говорить, что он решил её по заказу некоего руководства. Над тысячами аналогичных задач бьются тысячи выдающихся умов, а успех приходит лишь к единицам, — что же теперь всех остальных на «свалку истории науки»?

Так уж сложилось в науке, что она развивается преимущественно на мыслях и направлениях, предложенных ведущими учёными, а они, как правило, проходных статей вообще не пишут, им их количество совсем ни к чему, только время тратить. К тому же именно в математике как-то не принято коллективно подписывать статьи, подготовленные твоими учениками и сотрудниками, которые, конечно же, содержат идеи и подходы руководителя. В математике всегда очевиден уровень подготовленной статьи: вот это написал кандидат наук, а вот это — уже доктор, а вот здесь вообще чувствуется рука мэтра, члена Академии. Все это понимают и за количеством публикаций не гонятся. К тому же в математике почти отсутствует понятие научной коллаборации, точнее, она здесь совсем другая. Вот и получается, если в физике вполне возможно в тридцать лет иметь несколько сот публикаций, то в математике это в лучшем случае будут лишь десятки, а совместные с зарубежными учёными — единицы.

Так что единый подход к оценке труда учёного очень не продуктивен. Понятно желание чиновников формализовать это дело, унифицировать, но грубых ошибок здесь не избежать.

— Скажите, пожалуйста, а сколько публикаций у вас, члена-корреспондента РАН, директора института, десятки лет проработавшего в науке?

— Сто с чем-то.

— А написанных в соавторстве?

— Где-то половина. В том числе несколько крупных работ в соавторстве с зарубежными коллегами из Америки, Германии, Италии... И в общем-то это типичная ситуация для математика.

— Михаил Михайлович Котюков ещё на встрече с директорами институтов в Академгородке говорил, что финансироваться, то есть иметь госзаказ, будет та наука, которая нужна государству. Как будет определяться эта «государственность» научных исследований?

— Пока трудно сказать. Ясно, что система грантов не решает эту проблему. Поступившие сегодня в РНФ одиннадцать тысяч заявок на семьсот грантов говорят сами за себя. Чуть больше ясности с той тематикой, которая интересует ВПК и Дмитрия Олеговича Рогозина. Сейчас на переходный период в три года нам якобы оставили финансирование в прежнем объёме, что будет дальше — поживём-увидим. Хотя я надеюсь, что в правительстве, в руководстве страны и вообще в обществе есть понимание необходимости развивать науку, чтобы окончательно не превратиться в третьестепенную сырьевую страну.

Наука — это основа образования и подготовки современных кадров для наукоёмких производств и создания новых современных технологий. Но для этого нужно в целом увеличивать финансирование науки, поднимать и зарплату учёных, и улучшать исследовательскую базу. Это на математику денег нужно в разы меньше, чем допустим, на ту же физику. Но и нам не хватает денег на командировки как важнейшее средство общения; у нас совершенно не удовлетворяющая нас подписка на зарубежные ведущие издания (официально выделены средства на подписку лишь трёх зарубежных журналов!). Правда есть и другие источники для пополнения библиотеки. А что есть в большинстве вузов, сотрудников которых призывают публиковаться в журналах, которые реально недоступны для многих российских учёных в вузах?

А ведь российская математическая школа до сих пор пользуется очень серьёзным авторитетом в научном мире, и сибирская, в частности. К нам охотно едут известные учёные, и себя показать, и у нас поучиться, потому что есть чему. Выпускники матфака НГУ в поисках более комфортных условий для работы разъезжаются по всему миру — от Америки до Новой Зеландии, и они там как минимум в разы больше получают за свой труд. Хотя, надо сказать, настоящий учёный ведь не за зарплатой гонится, ему, прежде всего, нужен научный интерес и научная перспектива. И среда, конечно. Но необходимый минимум комфорта учёному-математику всё же необходим. И когда-то в нашей стране и Академгородке, в частности, он существовал. Это совершенно никуда не годится, когда труд учёного с докторской степенью оценивается на уровне средней зарплаты по стране. Хотя, подчеркну, условия для занятий наукой у нас в Академгородке идеальные. Одно соседство с НГУ, где всегда можно найти достойных учеников, многого стоит.

— Любопытно, что ректор МГУ Садовничий, прошлым летом осторожно поддержавший необходимость реформы РАН, на этот раз выступил с другим предложением (цитирую): «У нас есть Академия наук и университеты, — сказал он. — Если честно, не так сильно мы связаны. Хотя и там, и там мощный научный потенциал. Мы должны как можно теснее объединить потенциал Академии наук и университетов. Почему бы не пригласить в университеты молодых учёных из академии на должности профессоров — на полставки, на четверть ставки, не важно? Кооперация могла бы развиваться также через механизм аспирантуры. Ректоры очень заинтересованы в реальной интеграции высшего образования и Академии наук для общих наших целей», — сообщил он. Мне даже как-то неловко стало за столь уважаемого учёного: они там, в Москве, вообще ничего не знают, что в стране делается?

— Не думаю, что так однозначно, но, увы, о деятельности Сибирского отделения, похоже, у них представление весьма размытое. Оно как раз и создавалось как симбиоз науки и образования. Но вот видите, как тут не вспомнить истину: любое новое — это хорошо забытое старое. Да и не старое вовсе, а активно действующее настоящее. Новосибирск, Томск, да и другие сибирские города давно и прочно в этом деле весьма преуспели: в частности, на матфаке НГУ реально работает около четырёхсот преподавателей, и лишь два десятка из них — штатные, университетские, а остальные — из институтов СО РАН, на полставки, на четверть ставки... К тому же половина из них — с докторской степенью. Поэтому и наш университет в тройке лидеров российского образования.

О чём это говорит? Да всё о том же: мы недостаточно пропагандируем наш уникальный опыт. Посмотрите, что делается в самом мощном средстве массовой информации — на телевидении: даже на государственных телеканалах бесконечные лженаучные шоу и «документальные» фильмы, накручивающие бесконечные мифы — от экстрасенсов до «великой тайны воды».

— Интересно, а как Минобрнауки собирается переиначивать всю отечественную университетскую систему с тем, чтобы усиливать акцент на развитии именно вузовской науки?

— Многие ведущие учёные уже заявляют, что эта проблема вообще надуманная, она происходит всё от того же незнания российских реалий. Снова и снова нужно напоминать опыт Академгородка: здесь полвека назад лабораториями НГУ стали институты всего Сибирского отделения. Но в угоду требованиям времени и наши тоже стали подстраиваться, создавать дополнительные лаборатории в НГУ, что само по себе неплохо: деньги дают, в Топ-100 есть шанс попасть. Плохо другое, наш университет надо было давно и так развивать, засиделся он в старых стенах.

— Вернёмся к Общему собранию РАН: насколько вас воодушевила мысль о том, что наконец-то российская наука теперь будет едина, и учёные получают возможность дополнительных контактов?

— В общем-то это естественный интеграционный процесс: медицина сегодня невозможна без химии, генетики, физики и даже математики. Я знаю конкретный случай, когда учёный-математик участвовал в разработке модели кровотока. И медицинская, и сельскохозяйственные науки невозможны без генетики, математики, информатики, климатологии, нанотехнологий и т.д. Это процесс прогрессивный. Другое дело, как это будет организовано. Я пока не вижу адекватной замены аппарату президиума РАН и СО РАН, структуры, которая бы направляла эту работу. Мы всегда имели совместные проекты с коллегами из РАСХН, РАМН, но как это будет осуществляться теперь, большой вопрос. Хотя номинально вроде бы всё так: теперь одна Академия, будем все вместе. И РАН — это та площадка, где мы будем более активно теперь взаимодействовать и находить более тесные научные контакты.

— Голосование по проекту Устава РАН было, в общем-то, дружным, зря Владимир Евгеньевич Фортов опасался. К тому же отрицательно радикально настроенных выступлений и на конференции, и на Общем собрании почти не было. Учёные сделали выводы?

— Разумеется, хотя они не были такие уж лучезарные. Люди науки — народ, как правило, прагматичный: закон о реформе РАН принят, надо работать в новых условиях и бороться за его улучшение. К тому же готовится новый закон — о науке вообще. Жаль, конечно, что далеко не все средства массовой информации были в минувшие месяцы на стороне учёных: наряду с поддержкой интересов науки происходило и шельмование заслуженных людей: телевизионщики сочиняли мифы об их корыстолюбии, кроили их образы по колодке заевшихся чиновников и т.п. Ну что ж, придётся работать и дальше, отстаивать настоящую науку, надеюсь, в России найдутся новые Капицы и Кругляковы.

— Вы были одним из тех, кто подписал известное обращение членов-корреспондентов за сохранение этого звания в системе РАН. А весьма уважаемого академика Велихова после его известного предложения не избрали в президиум. Почему?

— Процитирую наше заявление: «Членство в РАН, как и в любой организации — внутреннее дело этой организации, которое регулируется её уставом. Совершенно непонятно, почему авторы письма обращаются к Президенту РФ с просьбой урегулировать такой внутренний вопрос целым Федеральным законом...»

И я с этим утверждением совершенно согласен: академическое сообщество само в состоянии определить своих членов. К сожалению, там, где начинается вмешательство сил сверху и давление, ничего путного не получается. Тот же мораторий на выборы в Академию, на три года навязанный со стороны Минобрнауки, только увеличит разрыв между возрастными группами ведущих учёных. Хотя, я убеждён, российская наука жива, будет жить, и её весьма трудно загубить даже тем, кто этого, может быть, очень хочет.

Наука в Сибири