Версия для печати

Принцип максимума

Они получили Нобелевскую премию в одном году. В 1975. Сахаров – премию мира, Канторович – премию по экономике

22 ноября 1942 года беспартийный математик Канторович пишет в Кремль лично Сталину: «Только глубокое убеждение в первостепенной важности вопроса заставляет меня обратиться непосредственно к Вам. Коренное улучшение в планировании и экономическом анализе может быть достигнуто применением той более совершенной расчетной методики, которая развита в моих исследованиях…»

Ответа автор не получил. Но через год его предложение обсудило высокое руководство Госплана и отвергло. По идеологическим причинам: некоторые термины, употребляемые Канторовичем, как например «принцип максимума» имели сходство с категориями капиталистической экономики. А настойчивый реформатор заслуживал не поощрения, а ареста. И спасло его от репрессий только то обстоятельство, что Канторович формально был не экономистом, а математиком, а им всегда прощалась некоторая чудаковатость.

Его выводы сравнивали с теорией итальянского экономиста и социолога Парето, которого историки называли не иначе как «фашист Парето». Леонид Витальевич настаивал на своем: «Не важно, какого цвета кошка, лишь бы она мышей ловила». Канторовичу действительно удалось создать эффективную методику решения разнообразных хозяйственных задач. Фактически он стал родоначальником линейного программирования. За что и отмечен Нобелевской премией по экономике. Случилось это, правда, почти через 40 лет после публикации поистине пионерского исследования. Судьба этой книги, как и биография автора, оказались весьма драматичными.

К 100-летию со дня рождения Леонида Витальевича Канторовича телеканал «Культура» показала документальный фильм из цикла «Тринадцать плюс». В программе использованы документы из архива Л.В. Канторовича. Принимали участие: директор Центрального экономико-математического Института РАН, доктор физико-математических наук Валерий Макаров, академик Российской академии наук Абел Аганбегян, а также сотрудники и ученики ученого.

В доме на Большом проспекте, прямо над знаменитой булочной Филиппова жил с большой семьей известный врач-венеролог Канторович. Его младшие братья приняли участи в организации первого съезда РСДРП и были вынуждены уехать в Америку. А доктор Канторович не увлекался левыми идеями и жил при царе-батюшке в уважении и достатке, радуясь успехам многочисленных потомков, особенно любимца Лёнечки. Тот уже в два года хорошо считал и умел с определенной выгодой продемонстрировать свои исключительные способности. На прогулке обязательно тащил нянечку в Елисеевский магазин, где каждый раз честно зарабатывал конфеты, удивляя всех желающих быстрым и громким подсчетом общей стоимости сделанных покупок. А в неполные семь лет Лёня уже знал доказательства всех теорем, а химию - гораздо лучше своего старшего брата-студента, и тот, говорят, использовал его на экзаменах как живую шпаргалку.

Когда жизнь в родном городе перевернулась, когда стало холодно и голодно, чудо-ребенку пришлось стать единственной опорой семьи. Отец умер, все остальные не работали, а он получал - как особо одаренный - стипендию от Наркомпроса и еще немного добавлял к ней игрой в шахматы на деньги.

В 14 лет Леонид, несмотря на «отвратительное» социальное происхождение, был принят на физико-математический факультет Петроградского университета. Он очень мал ростом и по-детски румян, но быстро заставляет забыть об этом и маститых преподавателей, и даже старшекурсников. Особенно после того, как в самом солидном международном журнале «Фундаментальная математика» появляется его первая серьезная научная работа по теории функции и множеств. На такое никто из студентов тогда не отваживался. Это была настоящая победа, причем достаточно легкая, без пота библиотечных бдений и мучительных поисков истины.

Юный студент был не чужд всех радостей жизни. Он увлекался, и литературой, и кино, и обществом молодых повес. Прорываясь на вечера Пастренака, повторял вслед за ним:

Пью горечь тубероз, небес осенних горечь,

И в них твоих измен горящую струю,

Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,

Рыдающей строфы сырую горечь пью…

Канторович вскоре стремительно вознесся из студентов в профессора. Не без курьезов, конечно, - оскорбительно молод: то в профессорскую столовую не пустят, то новички с кафедры погонят: «Эй, ты, садись на место, сейчас профессор придет». А он смеялся совсем по-мальчишески, читал лекции, балансируя, как канатоходец на самом краю высокого подиума. Или, вдруг, демонстрировал себя эдаким Дон Жуаном и играючи поднимал на несколько баллов оценку понравившейся студентке. И так же легко и игриво удивлял всех то первой в мире монографией по вычислительной математике, с которой, в сущности, и началась ее история как науки, то описанием упорядоченных пространств, получивших название «К-пространства» или «пространства Канторовича».

В политическом календаре тех лет имя молодого ленинградского математика публикуют рядом с «культовыми героями»: Папаниным, Мичуриным. Его портрет пишет сам Петров-Водкин. Это было счастливое время для Канторовича. Он превосходно успевал во всем. К нему можно было приложить все популярные титулы того времени: ударник, первопроходец и, наверно, даже стахановец. Ибо успевал он делать столько, что хватило бы на целую кафедру или небольшой институт.

А потом пришло поразительное письмо - высочайшая оценка его достижений. Канторович потрясен: сам академик Лузин, глава московской математической школы, рекомендует его в члены-корреспонденты Академии наук. «Как можно, нет, нет, я слишком мало еще сделал». А его, пожалуй, избрали бы, хотя бы как победителя Всесоюзного конкурса молодых ученых. Пройдет совсем немного времени и Канторович горько пожалеет о своей скромности. Потом еще и еще раз. Взлет, увы, окажется не слишком долгим. А череда научных побед, в конце концов, перестанет радовать современников.

Работа в нескольких институтах не мешает молодому профессору замечать, как писал Пастернак, что весной «Земля, земля волнуется, И катятся, как волны, Чернеющие улицы - Им, ветреницам, холодно».

Одна из влюбленностей, естественно, вскоре окончилась браком. Но семейная жизнь не обходится без ситуаций, когда кажется, что все исчерпано, и вывод таков: «Нас счастье такому же повергнет терзанью как сон облаков».

Юная жена Канторовича как-то пожаловалась на неприспособленность мужа к решению бытовых проблем, но услышала в ответ: «А вы стали бы забивать гвозди золотыми часами?» Ее супруг способен был решать задачи иного порядка. И делал это блестяще. Как-то в конце 1930-х годов к Леониду Витальевичу в Институт механики и математики Ленинградского университета обратились представители фанерного треста с просьбой решить проблему оптимального распределения сырья. В сущности речь шла о чисто управленческой задаче, от решения которой зависит общий объем выпускаемой продукции. Канторович вскоре понял, что проблема не так проста и одновременно типична для различных отраслей экономики: для распределения посевных площадей, расхода ткани, железа. И нашел решение для всех этих задач. Так была создана новая теория линейного программирования. Теория и в то же время рабочая программа, метод организации и планирования производства. Нашлись энтузиасты, опробовали: феноменальные результаты, неслыханный выигрыш. Канторович уже рисует триумфальное шествие своей теории и грандиозный рост всей экономики страны Советов. Но нет, никому не нужно, невыгодно, не по-советски. Зачем нам какие то «объективно обусловленные цены»?

Валерий Макаров: «Он использовал термин "разрешающий множитель", потом называл их "объективно-обусловленными оценками", т.е. не "цены", а "оценки". Но оценки объективные, т.е. они вытекают из решения. А потом постепенно от этих объективно-обусловленных оценок дошло до обычного стандартного термина "цены". Множитель, оценки, цены, - оказалось, это один и тот же объект. И вот основное его фундаментальное открытие состояло в том, что цены, которые характеризуют оптимальный план при очень широких условиях, оказываются ценами рыночного равновесия. И это доказывает, что рыночное равновесие тоже хорошее, оно при определенных условиях оптимально».

Итак, попытки Канторовича перевести стрелки социалистической экономики на научные рельсы провалились: «При чем тут наука? Какие "оценки"? Нужен план и всеобщий энтузиазм. И победа будет за нами».

Абел Аганбегян: «Время было своеобразное. Господствовала тогда одна идеология – марксистко-ленинская. Вся западная экономическая наука считалась служанкой империализма. Так называемые политэкономы этих формул не понимали и подозревали, что с помощью этого усложнения пытаются чуждые идеи вовлечь в науку и подорвать марксизм-ленинизм».

Отступать молодому ученому не хотелось, но публично и громко настаивать на своем в тоталитарном государстве было себе дороже, а возможно - смертельно опасно. И Канторович на время возвращается к занятиям чистой математикой. К началу войны он в 29 лет уже заведовал кафедрой в Высшем инженерно-техническом училище Военно-морского флота. Несмотря на это его мобилизовали в звании рядового и разместили в казарме. И никто не желал делать исключение для кабинетного ученого, в том числе и в строевой подготовке. Строгий мичман нередко устраивал ему дополнительные тренировки. Чтобы не слишком координированный очкарик знал себе цену, мичман являлся на лекции, которые профессор должен был читать по расписанию, требовал доклада по всей форме и показывал, как это надо делать: «Матрос Канторович прибыл для проведения занятий по высшей математике, разрешите приступить?».

К счастью, такое унижение длилось недолго. В солидном звании инженера-подполковника Леонид Витальевич хотя бы не испытывал морального дискомфорта. Но пришли более страшные испытания. В Блокаду от голода умерла мама. Во время эвакуации по Ладожскому озеру в тридцатиградусный мороз не удалось уберечь от гибели 9-месячного сына. Боль осталась на всю жизнь.

Военно-морское училище разместили в Ярославле. Семье профессора Канторовича досталась комната в коммунальной квартире. Именно тогда Леонид Витальевич делает вторую попытку научно образумить родное правительство. Канторович отправляет в Госплан краткий конспект – «Экономический расчет, обеспечивающий наилучшее использование ресурсов». Он справедливо полагает, что воюющей стране это особенно необходимо, ведь ресурсы ограничены везде: и на танкостроительных заводах Сибири, и на ивановских швейных фабриках, и в пищевой промышленности, и на транспорте. В ответ высокомерная отповедь титулованного теоретика политэкономии: «Соблазнительно, конечно, решать сложные вопросы рентабельности на основе четырех правил арифметики, Вы ведь задались целью дать общедоступные приемы расчета. Но Вам это не удалось. Да и невозможно вложить многообразие экономической деятельности в прокрустово ложе арифметической формулы». Подпись - ученый секретарь Госплана Сорокин.

Леонид Витальевич понимает смертельную опасность своих действий, но все же решается на обращение лично к Сталину. Он надеется, что Сталин поймет его, ведь в условиях военного времени недостатки экономического расчета и планирования становятся особенно вредными. Увы, Сталин не снизошел до личного диалога с ученым. Тем временем на ярославском машиностроительном заводе рациональный раскрой древесины дает увеличение годовой продукции на 22,6%. Но эксперименты вскоре прекращаются. Дело в том, что основной отчетный показатель работы предприятия – валовая продукция. Чем выше, тем больше зарплата. А методика Канторовича затраты сильно уменьшает, стало быть... вредна! Профессору Канторовичу ничего не оставалось, как вновь прекратить исследования в области экономики и вернуться к своей первой профессии. Но на сей раз он прикладывает высшую математику к чисто военным задачам: исследует эффективность бомбометания и минирования. И создает эффективный метод «целесообразной степени рассредоточения», иными словами - метод экономного расходования ресурсов, в данном случае боеприпасов. Затем формулирует общую теорию приближенных методов, за что уже после войны получает Сталинскую премию. А за специальные вычислительные работы – правительственную премию.

Было и задание от Сталина. Сотрудники Канторовича, а, возможно, и он сам, не знали конечных целей своих расчетов. Все было не просто строго секретно, а суперсекретно. О сверхважности задания можно было догадываться по тому, как Леонида Витальевича стремительно демобилизовали по личному распоряжению Берии, куратора атомного проекта. Видимо, группа Канторовича считала критическую массу урана. В какой-то момент все могло завершиться для него не высокой наградой, а в лучшем случае долгой отсидкой. Работая над заданием круглые сутки, руководитель группы волей-неволей нарушал режимные запреты и держал при себе материалы с грифом. Можно только представить себе его состояние, когда, однажды придя домой, он понял, что по рассеянности оставил все бумаги... в парикмахерской. К счастью, никто не позарился на старый профессорский портфель. Но профессор с той поры обходил это полезное заведение стороной.

Прошло 17 лет, прежде чем Леонид Витальевич смог увидеть опубликованным свой фундаментальный труд «Экономический расчет наилучшего использования ресурсов». Это случилось через 6 лет после смерти Сталина. К тому времени линейное программирование как модная новинка в период оттепели стало проникать к нам с Запада. И тогда вдруг выяснилось, что ту самую теорему двойственности, которую только что самостоятельно доказали американцы, профессор Канторович доказал еще в 30-е годы. Леонид Витальевич и его ученики с энтузиазмом вновь принялись за решение экстремальных экономических задач, но очень скоро почувствовали, что реально в советской жизни ничего не изменилось. То на заводе «Москвич» не внедряют экономичную схему раскроя дорогого французского кузовного металла - из-за кампании по сокращению рабочих-подсобников, то кто-то, внедрив новый метод и получив изрядный прирост готовой продукции, в итоге лишился премии, ибо сорвал план по сдаче металлолома.

Когда казалось, что трясина засасывает, и надежд на использование объективно-обусловленных оценок нет, Леонид Витальевич отводил душу, сочиняя басни.

Теперь мы понимаем, что в тех условиях, при той системе принятия решений, все попытки Канторовича внедрить в жизнь новую экономику были обречены. «Объективные оценки» требовали отказа от жестких директив, а это порождало опасность разрушения самого здания социалистической экономики.

Революция вновь приняла академические газетные формы. Академик Островитянов, большевик с дореволюционным стажем, был теоретиком политической экономии и занимал высокий пост вице-президента Академии наук. Именно он благословлял все публикации, в которых экономико-математические методы оптимального планирования называли буржуазной лженаукой, а их автора - стоящим на антимарксистских позициях. Только личное вмешательство президента Академии Келдыша смогло остановить публикацию в «Известиях» прямого политического доноса. Последствия могли быть весьма печальными. Времена уже были не бериевские, но все же…

В Москве и Ленинграде Канторовичу становилось все более неуютно. И главное, до предела сузилась возможность продуктивно работать. Конечно же, это его угнетало. И потому не искатель приключений и не авантюрист по натуре, он с радостью принял предложение университетского однокурсника, академика Соболева, - покинуть столичные болота и отправиться создавать новый научных центр там, куда раньше таких, как он, ссылали. Новосибирский Академгородок в те годы стал действительно оазисом. Науки расцветали в нем свободно и невероятно энергично, отчасти потому, что там царила молодежь, не только по возрасту, но и по духу. Но все же мысль о том, что советская экономика по-прежнему не желает использовать разработанные им методы, не давала математику покоя.

Однажды противники ученого показали, что при желании легко его достанут из сибирской глубинки. Сначала распустили слух, что у Канторовича мания величия, он, якобы, с высокой трибуны заявил, что перешел из математики в экономику, как знаменитая в то время ткачиха Гаганова из передовой бригады перешла в отстающую. А затем приболевшего ученого стремительно госпитализировали в психиатрическую больницу. И только вмешательство брата, известного психиатра, помогло ему покинуть страшный стационар. Может, действительно слишком высокого мнения был о себе будущий Нобелевский лауреат?

Середина 60-х – время робких надежд. Успех косыгинской экономической теории. Ее идеологии хозяйственного расчета эффективного планирования очень подходит экономико-математическая методика Канторовича. Это уже невозможно не замечать. И в 1965 году ученого отмечают Ленинской премией, правда, разделенной с двумя другими экономистами. Пионерские экономические разработки советского математика становятся хорошо известны в мире. Их постоянно цитируют в самых авторитетных изданиях. Но, к сожалению, реальных изменений в экономической политике в масштабах огромного государства так и не произошло. Ученые оказались бессильны. И реформа тихо скончалась.

Леонид Витальевич был, конечно, разочарован крахом робкой косыгинской реформы, но еще более – очередным провалом собственной программы. Многократно битый, он не мог понять, почему власть упорно не желает стране процветания, почему его наука, которая работает во всем мире и приносит колоссальные доходы, здесь оказывается ненужной. Впрочем, наверное, понимал. Просто ничего не мог поделать.

Выступая в различных аудиториях, интеллигентный профессор Канторович уже не выбирает выражений, выставляя напоказ идиотизм своих ортодоксальных оппонентов, чем пугает даже некоторых своих союзников. Ректор МГУ Петровский увещевает его: «Нельзя же так остро». Но молодой академик Сахаров доволен: «Правильно, только так с ними и нужно разговаривать». Когда Леонида Витальевича вызовут в инстанции и предложат подписать письмо против взбунтовавшегося «отца водородной бомбы», он вежливо, но твердо откажется.

Они получили Нобелевскую премию в одном году. В 1975. Сахаров – премию мира, Канторович – премию по экономике. Официальные власти постарались замолчать это событие. Но в Стокгольм за премией Леонида Витальевича они все-таки выпустили. С того момента ему уже не рисковали отказывать в заграничных командировках, как случалось прежде. Он возвращался в Москву с новыми почетными дипломами и мантиями крупнейших академий мира. И вновь с тоской окунался в атмосферу застоя и бесплодных идеологических споров. «Смотреть на правду широко открытыми глазами» - так называлось большое интервью ученого, последнее в его жизни. В очередной раз, отвечая оппонентам, утверждавшим, что в его методике формулы вытесняют экономическую материю, он устало, но твердо повторил: «Я уверен, что при применении математических методов в экономике материя не исчезнет, напротив, ее станет больше. Особенно в промтоварных магазинах».

По материалам программы "Тринадцать плюс"