О том, какие коррективы внес 2022 год в работу
крупнейшего международного научного центра в Дубне и как будет меняться его
стратегия, мы беседуем с директором Объединенного института ядерных
исследований академиком РАН Григорием Трубниковым
Директор
Объединенного института ядерных исследований академик РАН Григорий Трубников
Объединенный
институт ядерных исследований (ОИЯИ) в подмосковной Дубне — международная
межправительственная организация, созданная на основе соглашения 11
стран-учредителей 26 марта 1956 года с целью объединения их усилий в исследованиях
фундаментальных свойств материи, в физике частиц, ядерной физике, физике
конденсированных сред и физике высоких энергий.
Изначально в
качестве главной задачи ОИЯИ ставилось достижение международного лидерства в
широком диапазоне областей науки и техники путем интеграции интеллектуальных,
финансовых и материальных ресурсов различных стран.
В январе 2021 года
институт возглавил молодой и энергичный администратор, 44-летний доктор
физико-математических наук, академик РАН Григорий Трубников, многие годы
работавший в ОИЯИ и фактически прошедший в нем все ступени карьерной лестницы.
Выступая перед
участниками сессии Комитета полномочных представителей правительств государств
— членов ОИЯИ, избравшей его на должность директора, в качестве ключевых
элементов обновленной стратегии развития института, помимо магистрального
научно-исследовательского направления, Трубников особо выделил развитие
инновационной деятельности, модернизацию кадровой и управленческой политики, а
также отметил, что ОИЯИ должен более активно позиционировать себя в качестве
одного из глобальных полюсов мирового научно-исследовательского пространства.
Уходящий 2022 год
внес очевидные «внешние» коррективы как в механизмы работы этого уникального
международного научного центра, так и в планы его дальнейшего развития.
В ходе нашей
беседы с Григорием Трубниковом мы попытались узнать из первых рук о текущем
положении дел в ОИЯИ и о том, как он видит будущее дубнинского института.
— Григорий Владимирович, как живет институт в это
непростое время, особенно с учетом появившихся проблем ввиду его международного
статуса?
— Время,
безусловно, нам выпало непростое, но каждая эпоха создает определенные вызовы,
и насколько сложны текущие проблемы, насколько удачно мы их решим — об этом мы
сможем уверенно говорить лет через пять-десять, а возможно, даже и позже.
Впрочем, уже сейчас я могу отметить, что наш институт пока преодолевает все эти
«пороги» достойно. И в первую очередь об этом можно судить по тому, что наша
научная программа не претерпела абсолютно никаких изменений, то есть буквально
нигде и ни в чем.
— В том числе в сфере международного сотрудничества?
— В целом и по
этому направлению тоже, хотя, конечно, здесь есть определенные изменения. Но в
данном случае я вряд ли сообщу вам и вашим читателям что-то новое — вы и сами
прекрасно знаете из новостных лент, с какими странами уже возникли различные
осложнения. И в этом смысле у нас примерно та же картина — мы мало чем
отличаемся от прочих российских институтов и организаций в сфере науки, высшего
образования, инноваций и так далее.
Но мы со всеми
нашими зарубежными партнерами продолжаем активное научное сотрудничество и
взаимодействие, поскольку для нас первичным является сохранение человеческих
связей и личных контактов, потому что наука — это прежде всего люди, команды,
коллективы, группы, которые занимаются конкретными экспериментами и
исследованиями по той или иной тематике. И даже в отношении тех партнеров,
которые с нами в одностороннем порядке закрывают отношения, а таковые, безусловно,
есть, мы не пытаемся отвечать симметрично, мы не «зеркалим».
— Какие страны сейчас являются участницами ОИЯИ и
какие здесь произошли изменения?
— На данный момент
в институте 19 стран-участниц и пять так называемых ассоциированных
стран-членов, участвующих в работе ОИЯИ в особом статусе.
До этого
стран-участниц было 18. В прошлом году к ним добавился Египет. Да, часть стран
Восточной Европы при этом приостанавливают свое членство, более того, некоторые
из них хотят вообще его разорвать. Но сейчас мы в гораздо большей степени
сосредоточены не на этом, а на том, чтобы «институтская семья» прирастала и
дальше. И в настоящее время мы ведем на очень высоком уровне переговоры на эту
тему с правительствами Мексики, Бразилии, Аргентины, Сербии, Китая и Индии.
— А Китай до сих пор никак не участвует в работе ОИЯИ?
— На раннем этапе
Китай был его участником, но еще в 60-е годы вышел из состава в силу известных
политических причин и мотивов на тот момент времени. Но по факту мы сейчас
сотрудничаем более чем с 20 различными научными организациями КНР, и Китай
вкладывает достаточно серьезные средства, порядка нескольких десятков миллионов
долларов, в финансирование нашего мегапроекта NICA, а также выражает желание
участвовать еще в нескольких крупных тематиках института, в частности в работе
по синтезу сверхтяжелых элементов, в реакторной тематике и особенно в исследованиях
в сфере информационных технологий.
— Что происходит в плане взаимодействия с Германией?
— Германия пока
является ассоциированным членом ОИЯИ, но министерство науки и исследований этой
страны по прямому указанию германского политического руководства еще весной
этого года приняло решение полностью заморозить научное сотрудничество как с
Россией в целом, так и с Дубной в частности.
— Но до этого, насколько я знаю, Германия принимала
достаточно серьезное участие, в том числе в финансировании института.
— Да, это так,
Германия ежегодно вносила вклад в его бюджет, порядка нескольких миллионов
евро, в том числе вложила в проект NICA 15‒20 млн евро.
— И сколько это примерно с точки зрения ее процентной
доли?
— Ну это несколько
процентов. Вообще говоря, вклад каждой страны в институтский бюджет, согласно
его уставу, определяется исходя из размеров ее ВВП, но для нас степень участия
тех или иных стран прежде всего определяется людьми (интеллектуальным вкладом)
и технологиями. А финансы это все-таки далеко не самое главное.
Комплекс
сверхпроводящих ускорителей с высокоинтенсивными пучками тяжелых ионов ―
коллайдер NICA, один из шести проектов класса мегасайенс, которые поддерживает
правительство России (его ввод в эксплуатацию запланирован на 2023 год)
У России, конечно,
особая роль, ведь это страна местоположения института, и кроме большого
финансового вклада она несет колоссальную ответственность по части обеспечения
его общей жизнедеятельности. Так, у нас действует особый режим благоприятствования
со стороны РФ, и Россия в каком-то смысле является основным гарантом
существования института, и особо подчеркну, что она на самых различных этапах
жизни ОИЯИ выполняла свою роль очень достойно. И, скажем, никогда вообще не
ставился вопрос, а нужен ли на территории России такой международный научный
центр. Специально уточню, что во всем мире подобных международных
межправительственных научных центров всего около двадцати. И если говорить про
всю эту «двадцатку», то ОИЯИ является вторым в мире по общей численности и
шестым по объему бюджета.
— А первый — это швейцарский ЦЕРН?
— Да. И в той же
России ничего подобного ОИЯИ по масштабам нет. Поэтому значимость нашего
института, помимо, разумеется, качества научных исследований, во многом подкрепляется
и этими моментами. Ведь это не просто почетная миссия — развивать на своей
территории такой научный центр мирового уровня, — но и возможность получения
доступа к самым передовым технологиям, и дальновидные политики, руководители
страны это очень хорошо понимают.
— Каков в настоящее время общий расклад по научным кадрам,
в том числе по зарубежным специалистам, работающим в ОИЯИ?
— Сейчас общее
число работников в институте составляет около 5200 человек, из них 1100 — это
научные сотрудники, порядка 2500 — инженеры и еще около 2000 — технические
работники, в том числе рабочие производственных подразделений (у нас, скажем,
есть большое энергетическое хозяйство, поскольку наши научные установки
потребляют значительные объемы электроэнергии, к тому же к энергообеспечению
предъявляются особые требования в сфере безопасности из-за специфики этих объектов).
Что же касается
международного участия, из 1100 научных сотрудников около 500 — это нерезиденты
РФ, то есть зарубежных специалистов у нас около половины. И в общей сложности у
нас представлены 34 страны, ну а их доли и конкретный количественный состав,
разумеется, меняются от года к году…
За последние года
два-три заметно увеличилось представительство Китая, Индии и Вьетнама. А с
этого года к нам в командировки стали приезжать также ученые из ряда стран
Латинской Америки, в том числе из Мексики, которая вошла в мегапроект NICA,
Бразилии, Аргентины и Чили — чилийцев особенно интересует астрофизика и
нейтринная физика: у них, как известно, по этим направлениям очень хорошая
научная школа. По-прежнему приезжают к нам и ученые из Японии и Германии, которые,
как и китайцы, а равно ученые из стран Восточной Европы, традиционно проявляют
интерес прежде всего к ядерной физике. Что же касается крупнейших африканских
стран — ЮАР и Египта — их фокус во многом на ядерно-физических методах и на
life science — в ОИЯИ ведутся активные исследования в области радиобиологии,
космической медицины и экологии.
— А с американцами у института сейчас сохраняются
какие-то научные контакты?
— Да, никакой
«заморозки» с США нет. Скажем, в настоящее время несколько десятков наших
научных специалистов непосредственно участвуют в эксперименте в Фермилабе под
Чикаго. И мы практически без проблем получаем американские визы. К слову,
американцы ведут себя в этом плане очень разумно и не хотят наносить себе никакого
ущерба по научно-исследовательской линии. Они, в отличие от многих европейских
стран, «не стреляют себе в ногу».
— Европейцы тоже, насколько я понимаю, ведут себя
по-разному. Как, например, обстоит дело с теми же французами, с которыми в
советские времена у ОИЯИ были достаточно тесные связи?
— Сейчас Франция,
как и Германия, я бы сказал, занимает довольно осторожную позицию как в плане
дальнейшего сотрудничества с нашим институтом, так и в целом с Россией. И такая
позиция и реакция прочих европейских стран вызывает у нас, конечно,
определенное разочарование. Ведь на самом деле тут даже трудно оценить, какой
из взаимодействующих сторон подобные действия наносят больший ущерб — той, из
которой уходят партнеры, или той, которая уходит. Скажем, в нашем ключевом
проекте по синтезу сверхтяжелых элементов участвует более десятка стран, в том
числе США и многие ведущие страны Европы. И они вкладывают в него по несколько
процентов от общего бюджета, но при этом получают прямой доступ ко всему — собственно
результатам научной работы, новым технологиям и методикам и так далее. А в
случае ухода из таких приоритетных проектов их место тут же займут другие,
которые с удовольствием воспользуются этими новыми научными знаниями и
продуктами. В общем, невольно вспоминается школьная присказка: назло маме
отморожу себе уши.
Впрочем, как бы то
ни было, я должен при этом отметить, что на уровне человеческих отношений со
многими учеными — нашими коллегами из тех же Франции, Германии и прочих
европейских стран взаимодействие никоим образом не прекратилось. Но, конечно,
мы сейчас имеем заметные сложности с платежами в европейские страны, с
поставками оборудования оттуда — у нас есть несколько десятков оплаченных в
течение этого года и в конце прошлого контрактов, оборудование по которым из-за
различных санкционных запретов и ограничений до сих пор не можем вывезти.
Циклотронный
комплекс DRIBs, включающий в себя первую в мире Фабрику сверхтяжелых элементов
(запущен в 2019 году, по интенсивности пучка этот ускоритель значительно
превосходит все мировые аналоги)
— С точки зрения динамики общего числа сотрудников
ОИЯИ еще хотелось бы уточнить картину…
— За прошедшие
пару лет у нас общая численность не поменялась, но внутри института произошла
довольно значительная реструктуризация. Во-первых, мы очень серьезным образом
оптимизировали наше административное подразделение и ряд производственных
подразделений.
— То есть, говоря по-простому, сократили их
численность?
— Оптимизировали —
это значит не только сократили. Мы также провели достаточно серьезную
аттестацию в когорте наших научных специалистов и инженеров. И эта когорта в
итоге у нас приросла на несколько сотен человек. Кроме того, увеличился и
приток научных сотрудников из стран — партнеров ОИЯИ, которые не ввели никаких
санкций против России: в этом году их общее число выросло на несколько десятков
человек. Но поскольку многие сотрудники из вышеупомянутых европейских стран
все-таки были вынуждены уехать из Дубны под давлением своих правительственных
органов, то фактически этот отток был полностью возмещен сотрудниками других
стран — из Китая, Индии, Вьетнама, Египта. И в этом смысле у нас интеграл не
поменялся.
— Каков возрастной состав института?
— Что касается
среднего возраста научных сотрудников в целом по ОИЯИ, сейчас это около 50 лет,
а средний возраст зарубежных специалистов — на уровне 40 лет. И средний возраст
на самом деле не растет, а неуклонно снижается. Но задача «уменьшить среднюю
температуру по больнице» на самом деле не стоит, это заведомо глупая идея.
Гнаться за цифрой по среднему возрасту бессмысленно. Гораздо более важная
задача — изменить численность внутри возрастных когорт. И мы должны стремиться
в первую очередь создать наиболее многочисленную когорту в диапазоне от 35 до
55 лет, то есть людей в самом активном и самом профессионально зрелом
возрасте. И в идеале у нас должно быть «на вход» в когорте 25‒35 лет как
можно больше молодежи. И в настоящее время у нас сквозь институт ежегодно проходят
порядка 800‒900 молодых специалистов — за счет различных стажировок, научных
практик, работы с базовыми кафедрами и с нашим учебно-научным центром. Из них
мы примерно 50 предлагаем постоянную работу, то есть коэффициент отбора где-то
1 к 18.
Кроме того, ОИЯИ
довольно быстро, всего за полгода, вернулся к доковидным показателям научной
активности, — по среднему количеству научных публикаций мы сейчас на уровне 1,3
на одного научного сотрудника (по Q1 и Q2). Вообще говоря, я даже не знаю, есть
ли на текущий момент еще где-либо в России научные организации, которые могли
бы похвастаться такими цифрами. Скажем, у того же Сколтеха формальная задача —
это одна публикация «на нос». А Сколтех вроде бы один из самых амбициозных
научных институтов.
К доковидному
уровню у нас вернулось и общее количество защищенных диссертаций: в 2022-м их
уже порядка 35‒40, что для общего числа научных сотрудников 1100 человек очень
хороший результат.
— Вдогонку к «молодежной теме»: а с точки зрения
зарплаты ОИЯИ сегодня может считаться перспективным местом работы?
— Уверенно думаю,
что да. И у нас есть несколько, на мой взгляд, весьма привлекательных
инструментов. Это программа постдоков, она работает у нас уже несколько лет, мы
стимулируем кандидатские и докторские защиты, финансово и репутационно, у
института два очень хорошо видных на мировом ландшафте высокорейтинговых
журнала. В этом году мы открыли новую программу стипендиатов ОИЯИ (fellowship)
— до двух годичных контрактов для внешних специалистов с возможностью
дальнейшего устройства на постоянную работу в институте.
У нас также есть
несколько внутренних программ поддержки от полномочных представителей
стран-участниц, различные стипендии, именные гранты и так далее. И наконец, в
этом году еще появился такой специальный инструмент, как «ассоциированный
персонал»: мы работаем с университетами, заключаем с ними соглашения о
сотрудничестве, и их студенты, аспиранты и преподаватели получают доступ ко
всем научным данным института, рабочий пропуск в ОИЯИ, то есть фактически они
становятся членами научных коллабораций, оставаясь при этом сотрудниками своих
организаций. На самом деле такая схема работы была впервые предложена в ЦЕРНе,
в котором работает порядка 20 тысяч человек, из которых штатных сотрудников всего
4000, а остальные — это как раз ассоциированный персонал.
— Какова сейчас ситуация с научным сотрудничеством
между ЦЕРНом и ОИЯИ?
— На текущий
момент ежедневно от 50 до 70 специалистов института находятся в Женеве на
различных экспериментах. И с ЦЕРНом никаких проблем у нас нет: мы продолжаем
активно взаимодействовать как два надежных многолетних партнера еще с конца
50-х годов. У ОИЯИ и ЦЕРНа действует отдельное соглашение о сотрудничестве до
2025 года, и Совет ЦЕРНа и его страны-участницы это соглашение не тронули, ими
было принято решение его сейчас не пересматривать.
— Давайте перейдем к научной составляющей деятельности
ОИЯИ. В последние годы его очевидным флагманом является мегапроект NICA. На
какой стадии строительства он находится сейчас?
— Проект перешел в
стадию завершения. По нашим планам начало международной исследовательской
программы намечено на декабрь 2023 года, эти сроки были обозначены еще
несколько лет назад в нацпроекте «Наука и университеты». Общие строительные
работы завершены примерно на 98 процентов, заканчивается благоустройство
территории объекта, параллельно внутри идет сборка коллайдера и магнитно-криостатной
системы.
И уже сейчас, в
последние три месяца этого года, запущен интереснейший физический эксперимент —
сеанс на выведенных пучках на комплексе NICA. То есть это не сам коллайдер, в
котором пучки частиц сталкиваются внутри вакуумной камеры, внутри детектора, а
схема, в которой пучок выводится на фиксированную мишень, то есть бомбардирует
ее.
Физика здесь та
же, что и на самой NICA, то есть это сверхплотная ядерная материя, поиск ее
фазовых переходов, поиск сигналов о «новой физике». Мы сейчас работаем с
тяжелыми ядрами ксенона, с энергией несколько миллиардов электрон-вольт на
нуклон, и в этом эксперименте порядка 180 участников из 10 научных институтов.
— То есть этот эксперимент проходит уже на мощностях
самой NICA?
— Проект NICA
имеет несколько этапов. И первый — это эксперименты на фиксированной мишени,
выведенный пучок. Это первая физика на установке. А через год, как я уже
сказал, мы рассчитываем приступить к запуску коллайдера — это уже финальный и
самый главный элемент проекта. На это, наверное, уйдет от одного до двух лет. В
ЦЕРНе, например, на собственно запуск Большого адронного коллайдера
понадобилось около четырех лет. То есть это нормальный процесс постепенного выхода
на рабочие параметры. Это можно сравнить с процессом создания современной
авиационной или космической техники: скажем, готовый, собранный самолет — это
еще не серийное транспортное средство, далее требуется его обкатка, облет,
испытания в различных критических режимах…Только у нас объект посложнее: у
самого современного реактивного самолета пятого поколения различным системам
управления нужно синхронизировать порядка четырех тысяч сигналов, с разбросом
во времени от секунд до нескольких микросекунд. А в нашем случае речь идет о синхронизации
порядка 11 тысяч сигналов с диапазоном от десятков минут до наносекунд!
В 2024 году мы
рассчитываем начать непосредственно физическую программу на установке и
постепенно выходить на ее проектные параметры. А сейчас та физическая
коллаборация, которая ждет запуска пучка (в ней участвует около 800 человек со
всего мира), занята моделированием физических процессов, разработкой разного
рода фильтров событий, детекторных систем, для того чтобы затем в ходе экспериментов
максимально эффективно обрабатывать данные.
— Какие еще важные проекты ОИЯИ вы могли бы выделить?
— Прежде всего,
конечно, это наша Фабрика сверхтяжелых элементов, которая гремит на весь мир, и
ее специфическое название проистекает из того факта, что сейчас по своей
эффективности она в 20‒30 раз опережает ближайших зарубежных конкурентов, которых
в мире как минимум три: в Японии, Германии и США.
А под
эффективностью понимается количество событий в единицу времени — в данном
случае мы говорим о новых обнаруженных цепочках распада сверхтяжелых элементов,
а значит, об их синтезе. И в ближайшие десять-пятнадцать лет мы не ожидаем в
этой области какой-то серьезной конкуренции, хотя это, конечно, не означает,
что мы почиваем на лаврах: мы уже сейчас активно обсуждаем возможности
дальнейшего повышения эффективности работы нашей фабрики — вместе с научным
руководителем Юрием Оганесяном и его коллегами мы рассматриваем различные схемы
ее увеличения еще в два-три раза.
Это, безусловно,
уникальное направление, и мы рассчитываем и далее первыми заполнять новые ячейки
в Таблице Менделеева.
В следующем году
мы готовимся к очередному запуску реактора, сейчас он находится в режиме
плановой остановки и модернизации оборудования, ориентированной на выход на
новое качество работы пучков нейтронов, — а это в перспективе даст
многочисленные практические результаты в сфере материаловедения, кристаллографии
и так далее.
Очень много
интересных работ — особенно в прошлом и в этом году — проводится с нейтронными
пучками для экологических исследований: в частности, мы завершили создание
Атласа экологических загрязнений для всей Европы — эта работа была проведена по
инициативе ЮНЕСКО, и ОИЯИ был ее непосредственными координатором. Этот атлас
основывался на результатах анализа мха, который является естественным
биомонитором. Кроме того, ряд совместных экологических проектов мы ведем с
Южной Африкой — по оценке загрязнения океана, исследуя накопления в раковинах
моллюсков.
В этом году мы
также участвовали в специальной полярной экспедиции Архангельского САФУ на
Новую Землю и Землю Франца-Иосифа — она тоже была посвящена экологическим
исследованиям в арктической зоне. А вместе с сотрудниками Института
искусствоведения и археологами Новгорода смогли восстановить химический состав
красок и оригинальный цвет фресок (его спектр) древнейших монастырей
домонгольского периода, которые были из-за пожара сильно повреждены и потеряли
свой цвет.
Другой интересный
проект — исследование
химического состава одного из крупнейших железистых метеоритов (Туркменбаши),
входящего в десятку самых больших в мире. Причем для нас тут был скорее
интересен не общий химсостав этого метеорита — понятное дело, определить его
могут и многие другие специалисты. Но мы обладаем уникальным малоугловым
рентгеновским рефлектометром и исключительно профессиональной научной командой,
которая является одной из очень немногих в мире, способных обнаруживать
одиночные молекулы в концентрации 10 в 18-й степени (квадриллион) общего
количества молекул в образце.
Еще одно очень
перспективное направление — исследования в области наук о жизни и в сфере
радиобиологии, в том числе анализа поведения агрессивных опухолей.
— Насколько мне известно, онкология тоже одно из
долгосрочных практических направлений в ОИЯИ.
— Да, это так, мы
давно занимаемся исследованиями в области протонной терапии, сейчас на базе
лаборатории ядерных проблем делаем новую машину для нее — это будет первый в
России компактный сверхпроводящий протонный циклотрон с энергией 230
мегаэлектронвольт.
Вообще говоря,
ОИЯИ обладает уникальным парком установок, при помощи которых вы можете
проводить эксперименты со всеми типами излучения — гамма-, электронным, позитронным,
протонным, тяжелых ядер и ионов и даже нейтронов и поляризованных частиц. И,
соответственно, очень широк и возможный диапазон излучения — от одной тысячи
(кило-) электронвольт до гигаэлектронвольт, то есть это шесть порядков
(миллион!).
Ну и нельзя не
сказать еще одном предмете нашей гордости — это гетерогенный гиперконвергентный
вычислительный кластер: в нашей лаборатории информационных технологий имени
Михаила Григорьевича Мещерякова самое крупное в России и Восточной Европе
хранилище данных — больше 100 петабайт, и скорости передачи данных, которыми мы
оперируем, — это 300‒400 гигабит в секунду. Думаю, что во всем мире всего лишь
несколько центров, способных работать на таких скоростях. И уже поставлена цель
в дальнейшем выйти на скорость в один терабит в секунду. Если говорить о
международных рейтингах, то в специальном рейтинге World Supercomputer
Conference топ-500 систем, наиболее эффективно обрабатывающих данные, то есть
по совокупности ключевых показателей — скорости передачи, объемам хранения и
скорости обработки данных, — мы еще по итогам 2020 года заняли 17-е место. В
России мы точно лучшие по совокупности этих критериев.
«Говорун» в ОИЯИ –
первый в мире гиперконвергентный суперкомпьютер со 100% жидкостным охлаждением
— Могли бы вы кратко обозначить направления работы
ОИЯИ, обладающие очевидным инновационным потенциалом?
— Таких примеров я
мог бы привести немало. Так, мы активно работаем с особыми экономическими
зонами, с «Иннопрактикой», с Агентством стратегических инициатив, с «РОСНАНО»,
с АФК «Система» по развитию инновационных и инфраструктурных проектов. Это и
ядерные трековые мембраны для медицины и химии, и детекторы обнаружения
взрывчатых и наркотических веществ, и квантовые технологии, и нейтронные
генераторы (скажем для марсохода), и водородные технологии,
позиционно-чувствительные детекторы для томографии, и многое-многое другое.
Проект сверхпроводящего циклотрона для протонной терапии, о котором я уже говорил,
также очень интересен многим в России — в частности, одним из наших ключевых
партнеров является Федеральное медико-биологическое агентство, с которым мы
развернули широкую программу совместных научных исследований. Мы коллаборируем
с Институтом исследований мозга — реализуем проект по исследованию процессов
высшей нервной деятельности, влияния радиационного излучения на когнитивные
процессы.
Мы также мы
работаем с «Газпромом» по созданию систем хранения и транспортировки жидких газов,
по отдельным ключевым элементам СПГ. Скажем, турбодетандеры для сжижения
природного газа для проектов «Сахалин-СПГ» и «Ямал-СПГ» разработаны НПО
«Гелиймаш» и НПЗ «Криогенмаш» с нашим участием, были испытаны здесь, в Дубне,
на гелиевом криогенном комплексе. По тем же информационным технологиям мы
работаем с РЭУ имени Плеханова — на нашем суперкомпьютере строим прогнозы
развития рынка труда. Вот это лишь те конкретные примеры, которые быстро
приходят в голову…
— А есть ли примеры инновационного взаимодействия ОИЯИ
с компаниями — резидентами ОЭЗ «Дубна»?
— Здесь я могу
упомянуть два, пожалуй, самых ярких проекта. Первый — это комплексный проект по
трековым ядерным мембранам, а второй — по разработке и внедрению различных
систем обнаружения взрывчатых и наркотических веществ. И сейчас практически в
каждом аэропорту и на каждом вокзале России стоят специальные стойки «Янтарь»,
производимые НПЦ «Аспект» в Дубне, компанией-spin-off нашего института,
созданные и коммерциализированные на базе технологий, разработанных специалистами
ОИЯИ.
Что такое ОИЯИ
По состоянию на конец 2022 года в ОИЯИ входят 19
стран-участниц и пять стран в качестве ассоциированных членов.
Штат сотрудников ОИЯИ превышает 5000 человек, из них
более 1250 ― научные сотрудники, в том числе более 850 имеют ученые степени,
около 2000 ― инженерно-технический персонал, причем около 500 сотрудников
института — зарубежные специалисты из 34 стран мира.
Главный административный корпус ОИЯИ
В состав ОИЯИ сегодня входят семь лабораторий, каждая
из них по масштабу и объему проводимых исследований сравнима с крупным научным
институтом.
ОИЯИ содержит пять крупных объектов исследовательской
инфраструктуры:
— комплекс сверхпроводящих ускорителей с
высокоинтенсивными пучками тяжелых ионов ― коллайдер NICA, один из шести
проектов класса мегасайенс, которые поддерживает правительство России (его ввод
в эксплуатацию запланирован на 2023 год);
— циклотронный комплекс DRIBs, включающий в себя
первую в мире Фабрику сверхтяжелых элементов (запущен в 2019 году, по
интенсивности пучка этот ускоритель значительно превосходит все мировые
аналоги);
— исследовательский импульсный реактор ИБР-2 с парком
спектрометров;
— крупнейший в Северном полушарии глубоководный
мю-мезонный и нейтринный телескоп площадью 1 кв. км, расположенный на озере
Байкал («Байкал-ГВД»);
— многофункциональный информационно-вычислительный
комплекс с центром GRID Tier-1.
На долю ОИЯИ приходится около 40 открытий в области
ядерной физики. Особого упоминания заслуживает программа исследований сверхтяжелых
элементов. В лаборатории ядерных реакций (ЛЯР) за 65 лет было синтезировано 10
новых элементов Периодической системы Д. И. Менделеева: со 102-го по 105-й,
108-й и со 114-го по 118-й. Признанием выдающегося вклада ученых ОИЯИ в
современную физику и химию стало присвоение 105-му элементу названия дубний,
114-му — флеровий (в честь основателя лаборатории Георгия Флерова), 115-му —
московий (в честь Московской области) и 118-му — оганесон (в честь научного
руководителя лаборатории академика Юрия Оганесяна).
Наряду с «домашними» работами ОИЯИ продолжает свое
участие в различных крупных международных проектах (в том числе активно
сотрудничает с Европейской организацией ядерных исследований — ЦЕРН — в
Женеве), исследовательских программах на ускорителях RHIC и тэватрон (США),
входит в число участников проекта по сооружению международного линейного
коллайдера ILC.