Версия для печати
Вернуться к списку

Экспедиция «АМК 81»: молодые российские ученые исследуют Арктику и не спешат за границу

По самым скромным оценкам, с начала XXI века Россию покинуло более 200 тыс. молодых людей с высшим образованием. Официальной статистики нет, но в Академии наук говорят, что практически две трети уехавших – это люди, получившие далеко не гуманитарное образование: математики, физики, биологи, генетики, геологи… Гуманитарии особо не в чести. Арктическая экспедиция «АМК 81» собрала на месяц на «океанологическом» пароходе «Академик Мстислав Келдыш» биологов, ихтиологов, морских геологов, гео- и газофизиков и им подобных «ботаников». Из 76 учёных – 37 до 40 лет, 39 – старше. Вполне репрезентативная выборка.

Я спросил: «Зачем идёте в море вы?»

«Раньше вода была зеленее, небо синее, вода мокрее» или «Да! Были люди в наше время! Не то, что нынешнее племя. Богатыри не вы!» Ругать молодёжь – это признак хорошего тона. Как ругать погоду и синоптиков, её портящих. Молодёжь – она разная. Каждый выбирает свою дорогу. Как и мы в 1990-е.

На судне не принято здороваться за руку, зато добрую тысячу раз за сутки услышишь: «Добрый день!» И ту же тысячу ответишь: «Добрый день!» Доплаты за экспедиции, если они проходят в своей экономической зоне, копеечные. Работа фактически круглосуточная, мокрая и реально грязная. Однако в экспедиции стоит очередь. И когда спрашиваешь: «Самая большая ваша головная боль?», ожидая услышать в ответ: «Зарплата» или «Квартира», а тебе чётко артикулируют: «Отсутствие денег на экспедиции!», то тихо начинаешь завидовать их гумилёвской пассионарности.

– Наука не должна превращаться в бизнес. Всё-таки это больше творчество. Это не про деньги. Конечно, учёный должен иметь достойные финансовые возможности, но не любой ценой. Мне не интересны коммерческие рейсы, там нет науки, закрыты результаты исследований, а чтобы подготовить статью, надо брать в соавторы кого-то из заказчиков.

В серьёзных научных экспедициях другая проблема. Оплачивается только само судно, учёные – нет. Ищите, мол, где хотите, сами. Хорошо, а если деньги найдут всего 10 человек из 80, которые могут влезть? «Келдыш» пойдёт в экспедицию с десятью? По полтора миллиона в сутки тратить?! Бред. Ведь мы удовлетворяем не только своё, но и государственное любопытство. Или ему не интересно, что происходит в Карском море? - разводит руками выпускник МГУ Александр Полухин.

Ему интересно изучать самое-самое начало пищевой цепочки: биогенные элементы (азот, фосфор, кремний, углерод), растворённые в воде, которыми питается фитопланктон, затем зоопланктон, потом рыбы, а затем уже и человек. Если поймает рыбу в Карском море, конечно. Почему её почти нет – вот задача, на которую ищут ответ учёные.

Кандидату наук Полухину – тридцать лет. Уже завлабораторией в Институте океанологии и начальник отряда биогидрохимии в экспедиции. С 2011-го каждый год как штык на корабле с академиком Михаилом Флинтом. Когда умер его руководитель, Флинт решил, что Сашу отныне надо величать Александр Анатольевич и он обязан занять оба места. Больше действительно некому. Есть поколение 30–35-летних, и дальше уже к шестидесяти. Здесь, в экспедиции, это проявляется более выпукло.

Денег нет! Но вы танцуйте!

Даже просто ходить по судну (корабль – это в ВМФ!) при трёх-четырёхбалльном волнении – штука занятная. Палуба норовит подняться к твоему лбу, колени вдруг подгибаются. В общем, всё это напоминает какие-то грязные и дикие танцы.

Есть люди, которые добровольно «танцуют» так уже много-много лет. Летят из дома добрую тысячу километров, идут на «Келдыше» сотни миль, продают квартиру, чтобы сделать оборудование по своим чертежам! Но они ещё того, богатырского поколения. Чокнутые? Счастливые! Как они выжили? Но выжили, и поэтому пока ещё есть молодая поросль в науке.

«Наука – это не про деньги», – говорит завлаб Полухин. «Наука – это как раз про деньги, про самоокупаемость и про бизнес с маленьким гешефтом», – отвечает ему ровесник в министерстве. «Как можно оплачивать скальпель, то есть научное судно, и не платить хирургу?» - вопрошает Полухин. «В экспедиции должны ходить только те, кто выбил себе грант, богатые учёные», – отвечает ему племя младое, чиновничье. Разве они поймут друг друга?!

Людям, которым с бодуна доверили управлять не только наукой, но и учёными, кажется, что они «научат всех строем ходить и родину, мать её, любить». Куда ходить строем и как любить – ведомо только им: «Есть два мнения. Моё и неправильное!». И рождаются «прекрасные» законы, например, о квартирах для молодых учёных. Прошу прощения, даже не о квартирах, а о сертификатах на некую сумму, приравненную к стоимости собачьей будки. Остальное, батенька, извольте взять в должок-с в ипотеку-с. А чтобы получить сертификат, нужно быть круглым сиротой до пятого колена, никогда не имевшим недвижимости. Или снимай халупу.

– Странно, не только в Москве есть много прекрасных учёных, которых бы здесь хотели видеть. Ведь на периферии когда-то отличные институты загнали в неудачники. Нет результатов – нет финансирования. Нет финансирования – нет результатов. Замкнутый круг… Может быть, человек оттуда бы здесь пригодился, но брать человека без регистрации в столице или области нельзя. Денег, чтобы снять квартиру с отметкой о временной прописке, нет, потому что его не берут на работу. И купить он её не может. Замкнутый круг. – Полухин задумывается над вопросом: «А не слишком ли много замкнутых кругов?»

– По сравнению с началом десятых годов стало получше. Зарплаты, конечно… У меня как старшего научного сотрудника – 16 тысяч. А прожиточный минимум в Москве больше 20 тысяч. Оклады ниже прожиточного минимума! Это, конечно, неправильно, но как-то хитро по федеральному закону. Остальное: гранты, подработки, статьи, экспедиции. Хотя это не совсем справедливо – тратить своё время для того, чтобы найти грант и сделать что-нибудь для страны. Почему-то постоянно плывёшь против течения. И ничего другого не остаётся, как искать позитивные моменты: купили новый сканер? Спасибо! Но с 1990-ми, с тем мраком, не сравнить. Взгляд учёного должен быть критичным, но в то же время позитивным. Потому что, если смотреть на всю эту тоску беспроглядную, то ничего из важной работы не получится, – рассуждает Александр Анатольевич.

Средняя зарплата в «Макдоналдсе» – в районе 28–30 тысяч. Научного сотрудника, да ещё с приплатой за кандидата наук – в районе «двадцатки». Конечно, если набрать «халтуры», коммерческих рейсов, грантов, то выйдет чуть больше, чем у продавцов американских чебуреков. Но где в такой жизни хотя бы закуток времени на науку?!

Инвазия глупости

Вся экспедиция «АМК 81» с замиранием следит за тралом: поймает ли он для Ани Залоты краба-стригуна или нет. Глаза горят – вытягивается трал. То ли русская англичанка, то ли английская русская с 2010 года в России.

- Когда понимаешь, сколько времени уходит на отчёты, а не на науку, хочется уехать обратно. Но нигде в мире мне не представится возможность работать на Дальнем Востоке, на Чёрном и Аральском морях, да ещё и в Арктике. На Чёрном море я изучала маленького крабика, который ещё в прошлом веке интродукцировался (вторгся) туда и прижился. Меня всё спрашивали: «Зачем?», а сейчас, когда краб-стригун пришёл в Карское море и поднялась то ли паника: «Всё съест живое», то ли радость: «Добывать будем!», у меня уже есть опыт и знания. И понимание, что это инвазия, т.е. вторжение, которое нанесёт урон или значительное изменение экосистемы, но не приведёт к промышленному лову или прибыли для человека, – жестикулируя, рассказывает она.

Так доходчиво, запросто она ответила на вопрос: а зачем нужна фундаментальная наука? Да потому что она изучает мир, и никто, кроме Бога, не знает – когда эти знания будут востребованы человечеством. Вообще Аня думает быстрее и чётче, чем иной мелет языком.

– Кажется, что наши руководители науки и образования изыскивают в мире самое неправильное, что есть в их системах, и притаскивают к нам уродливые копии. И ЕГЭ. И система краткосрочных грантов. И наукометрия, которая превратила в пустую воду большинство публикаций мировой науки. А учёные дерутся в буквальном смысле друг с другом за цитирование! От этого всего там начинают отказываться, думают – как перестроить? А российские чиновники как будто забыли язык, чтобы поинтересоваться: а зачем, по какой причине они ломают свои системы, которые якобы работали, – удивляется Анна, работавшая во всех европейских странах.

Буквально именно это и говорили российские учёные и инициатору реформ Грефу и его покровителю Д. Медведеву. Сейчас то же самое твердят министру науки и «вышки» Валерию Фалькову, кричат премьеру Мишустину, пытаются объяснить Путину. Но всё это пока бесполезно от слова «совсем»…

– Понятно, что стригун перестроит экосистему. Вот сейчас он всё съел, но и он помер. Потом кормовая база начнёт восстанавливаться, но и популяция стригунов начнёт расти. Вновь съест и вновь сам помрёт. Эти волны так и будут идти, пока за много лет популяции не урегулируются, – рассказывает Аня про крабов.

А мерещится история российская, в которой стригуны последовательно чистили нашу кормовую базу. Чистят и сейчас. Одно радует – после того как они её дочистят, сами и сдохнут. Правда, тогда нам уже будет всё равно. Впрочем, как и стране…

От редакции. Ущерб от научной эмиграции из России с начала этого века эксперты ООН оценили в 8–10 трлн долларов. С 1991 года – подсчитать невозможно. 20–25% высокотехнологичной продукции «там» разрабатывается эмигрантами из России. Комментарии нужны?

Аргумент геолога Алексея Мирошникова:

– НАУКА фундаментальная и наука прикладная нуждаются в обновлении своих кадров, их профессиональном и творческом росте. Но подход к этой проблеме у государства бывает разный. Когда во второй половине прошлого столетия в СССР интенсивно возрастали потребности в атомной энергии и ядерном вооружении, возникла потребность и в наращивании урановой сырьевой базы, требовались не только физики-ядерщики, но и геологи-уранщики. Поэтому студенты, обучающиеся геологии урана, и стипендию получали не 40 рублей в месяц, как по всей стране, а 55 рублей. Доплачивал СРЕДМАШ.

Затем одни выпускники в стенах академических институтов разрабатывали теорию уранового рудообразования, а другие проводили поиск и разведку месторождений радиоактивных руд.

Сейчас, когда благосостояние страны находится в зависимости от экспорта углеводородов, такие крупные игроки рынка, как «Роснефть», «Газпром» и др., охотно оплачивают обучение специалистов для своей отрасли. Теперь не Госплан, а рынок диктует свои правила. А вот фундаментальная наука быстрой прибыли не приносит, она приносит те самые фундаментальные знания, которые не всегда можно быстро трансформировать в яхты, дворцы и другие, крайне необходимые атрибуты современного российского чиновника.

Поэтому и Академия наук становится «обузой», и проще её вместе с наукой отдать в управление «эффективным менеджерам». Думаю, что и Александр, и Анна ещё какое-то время протянут перед выбором: скучные коммерческие рейсы, отъезд на Запад или интересная научная работа дома. Но, скорее всего, недолго, выбор-то сокращается.