Версия для печати
Вернуться к списку

Константин КИСЕЛЕВ: МОИМ ОППОНЕНТАМ ПРИШЛОСЬ БЫ СОГЛАСИТЬСЯ С ТЕЗИСОМ ОБ ИЗБЫТОЧНОСТИ НАУКИ В РОССИИ

Речь пойдет о так называемых ЦПИ – центрах перспективных исследований, хотя я не берусь утверждать, что это есть точный перевод с английского названия структур типа Institutes of advanced studies, которые есть за рубежом. Справедливости ради замечу, что авторы идеи ЦПИ, которая в частности прозвучала в интервью докторов Цирлиной и Казанского в приложении к решению кадровых проблем российской науки вовсе не утверждают, что это – одно и то же. Они говорят лишь о некоторой аналогии. Но почему я обращаю на это внимание? Как раз потому, что в иностранном понимании эти центры создаются для проведения углубленных исследований силами специально созданного коллектива с финансовым обеспечением от одного или группы заказчиков для решения поставленных задач. В роли заказчика может выступать государство или отдельные государственные структуры, заинтересованные в практическом применении результатов такого центра для решения своих задач. Но надо понимать, что государственные структуры не могут тратить деньги налогоплательщиков для удовлетворения своих амбиций, своего или чужого любопытства – их просто привлекут к суду.

Авторы идеи ссылаются на зарубежный опыт, который действительно существует, и не в единичном масштабе. В России тоже есть примеры создания такого рода структур. Например, в близких мне областях – экономике, социальной сфере и управлении – на базе госуниверситета Высшая школа экономики созданы и успешно действуют небольшие институты, углубленно изучающие узкую проблематику. С некоторыми из них наша организация, выполняя свои собственные заказы, давно и плодотворно сотрудничает, что на практике осуществлять легче, удобней и, что самое главное – результативней, чем если бы это происходило с большой организацией. Кстати, ВШЭ – структура государственная, поэтому ее внутренние институты имеют госзаказ с одной стороны, но никто им, разумеется, не запрещает осваивать средства частных заказчиков или работать по линии независимых грантов – с другой.

В чем же заключается моя мысль? А она заключается в том, что идея ЦПИ должна и может осуществляться (для этого совсем не обязательно ждать пять лет, как утверждают некоторые ее сторонники) не как самодостаточная, а комплексно. Например, на базе крупных образовательных структур. Тогда роль и место ЦПИ, и что очень важно – порядок ее учреждения и финансирования, будут логично обоснованы и правильно поняты. Это не должны быть «оазисы» для активно работающих ученых, включенных в цепочки международного обмена, лишь с целью замещения утратившего научный авторитет академического сектора, а структуры для практического использования знаний и опыта этих людей в рамках той стратегии развития науки, которая выбрана государством.

В дискуссиях на эту тему совершенно упускается из виду, что в ЦПИ придется заниматься не только созданием нормальной среды для исследований и передаче опыта, но и для выполнения административных, организационных функций. Участникам придется быть менеджерами или нанимать таких специалистов на работу. Потому что без управления организационными механизмами, без менеджерирования процесса, придется уповать лишь на деньги бюджета, который у нас хоть и растет, но точно не резиновый. Да и бюджетные деньги не могут расходоваться бесконтрольно. Иными словами, без учета «бюджетного риска» механизмы ЦПИ выродятся ровно в то, во что выродились некие славные в прошлом научные центры России. Наконец, коль речь заходит о повышенном материальном содержании ЦПИ, то уповать только на бюджет – нечестно. Будет невозможно объяснить, почему, например, доход «цепеишников» в несколько раз выше, чем у ученых такой же квалификации, но работающих в других государственных структурах. Например, в институтах академии наук России. Не надо создавать так называемых отложенных проблем, которые имеют свойство через некоторое время губить хорошие идеи ненужными истериками и дискуссиями.

Как известно, сейчас обсуждается концепция создания в Российской Федерации крупных научно-образовательных структур. Их называют исследовательскими университетами, вероятно по аналогии с таковыми в США. Некоторые утверждают, что там нет такой уж четкой разницы между обычными учебными учреждениями и теми, кто занимается активными научными исследованиями. Мне кажется, что это не так. Если посмотреть на функции исследовательского университета, то можно выделить несколько принципиальных отличий от университета обычного. В частности, это:

Значительная ориентация на проведение научных исследований, носящих фундаментальный характер,

Наличие системы подготовки ученых высшей квалификации, которая доминирует над процессом стандартного образования,

Наличие механизмов, которые обеспечивают трансферт получаемого знания,

Наличие многосторонних конкурсных процедур – в участии в грантах, отборе проектов, найме персонала, студентов – магистрантах и аспирантов и т.д.,

Формирование вокруг этих университетов инновационных структур,

Наличие среди исследователей и преподавателей иностранных специалистов.

Если наши будущие исследовательские университеты будут исповедовать эти принципы, то совершенно логично появление внутри них дочерних структур, которые могли бы концентрировать лучший интеллектуальный потенциал, получать доступ к научному оборудованию – как закупленному, так и интегрируясь тем или иным образом с внешними структурами, в частности, академическими. Примерно такие базовые принципы должны соблюдаться, если мы хотим как-то концентрировать лучшую научную практику не волюнтаристским путем, а на основе стратегических приоритетов, важнейшими из которых являются:

Обеспечение повышения результативности работы отечественных ученых,

Избавление от «провинциализации российской науки,

Передача знаний будущим поколениям,

Удержание молодежи в науке,

Рост научного престижа России в мире и рост престижности научной деятельности внутри страны.

В этом смысле меня откровенно пугают призывы избавиться при создании ЦПИ «тяжелого наследия РАН». Я не готов утверждать, что в академии все в порядке и там нет довольно тяжелых проблем. Но когда утверждается, что там – нет ученых, то при всей моей нелюбви к косности существующей академической структуры, я готов ответственно заявить, что это – ложь. Ответственность моя проистекает из того факта, что работая над проектами в области социально-экономического развития, мне не приходилось встречать более квалифицированных ученых и экспертов, нежели в профильных институтах РАН. Предполагаю (и даже отчасти знаю), что такая же ситуация наблюдается в некоторых институтах естественной направленности.

Также мне крайне не нравится, когда в принципе неплохая идея формулируется в тезисах типа «здесь все неквалифицированные бездельники, поэтому нужно возвращать тех, кто работает там». Ничего не имею против возвращения, но давайте все-таки делать это ответственно и бережно по отношению к тем, кто все эти годы работал здесь. И, между прочим, по отношению к тем, кого мы собираемся возвращать, потому что это – люди. Давайте все-таки признаем, что никакая «международная экспертиза» (я ее понимаю, как рецензирование статей в мировых научных журналах) не решит всех проблем нашей науки. Нам никто не будет помогать, тем более задаром. А проблема стимулирования активности в науке не решается только формальными критериями, «грантами Соболева» или десятком ЦПИ. Если бы это было так, то моим оппонентам пришлось бы согласиться с тезисом об избыточности науки в России. Вы согласны?