Версия для печати
Вернуться к списку

Ледяное беспокойство

Столько вокруг интересных людей. С ними поговорить бы обстоятельно, не на ходу, а мы все заняты, у всех дела. Откладываем разговор до лучших времен - и пиши пропало. Хорошо, что иногда такие встречи все же удаются, например, с директором Института географии РАН академиком Владимиром Котляковым, почетным президентом Русского географического общества. Начали мы издалека - со студенческих лет.

- Я пришел на геофак МГУ со школьной скамьи, - рассказывает Владимир Михайлович. - Война закончилась не так давно, и вместе со мной учились фронтовики. Их выбор был осознанный, мой - едва ли не случайный. В школе меня больше интересовала филология и лингвистика, однако за годы учебы я буквально влюбился в географию. И теперь в порядке хобби очень люблю путешествовать и писать книги. Не знаю, как сегодня, а в то время я получил выдающееся классическое естественнонаучное образование. Оно включало и практику - за пять лет я посмотрел практически всю страну.

Окончив геофак с отличием в 1954 году, неожиданно для себя получил распределение в Институт географии, о котором даже не знал. (Жил я на Якиманке, в двух шагах от института, и товарищи шутили, что меня распределили по месту жительства). Пришел в институт, и пожилой, уважаемый профессор Гавриил Дмитриевич Рихтер предложил мне заняться снежным покровом. С удовольствием, говорю. И полгода я только и делал, что читал книги по специальности. Много позже понял: согласие на предложение Рихтера стало едва ли не решающим поворотным моментом моей научной биографии. Действительно, через полтора года произошло важное научное событие - Международный геофизический год (1957-1958 гг.). Под его флагом состоялось несколько экспедиций. Одна из них - в Антарктиду, куда меня пригласили, поскольку я стал гляциологом, поработавшим в Арктике. Прошло 50 лет, и, когда недавно мы торжественно открывали в Париже Международный полярный год, я оказался единственным участником того самого Международного геофизического года.

Хорошо сказать - поворотный момент, но мне изрядно пришлось потрудиться, чтобы он осуществился и я попал-таки в Антарктиду. Дело в том, что едва ли не все годы учебы я болел - у меня была язва желудка в тяжелой форме. Наконец, сам президент медицинской академии А.Бакулев при стечении студентов-медиков сделал мне операцию. Она прошла успешно, я поправился, но в экспедицию с таким “багажом” меня брать отказались. Однако я нашел другую организацию, где можно было пройти медкомиссию. Доктор осмотрел меня и вынес вердикт: если анализы хорошие, он меня пропустит. И пропустил, напоследок сказав, что раз я все равно буду ездить в экспедиции, то лучше, если попаду в Антарктиду - там меня хотя бы кормить нормально будут, а где-нибудь в тайге или горах - еще вопрос.

То был не единственный случай, когда здоровье “ставило мне подножку” и нужно было устоять. Когда заканчивал геофак, меня из-за здоровья освободили от экзамена по военному делу, лишив тем самым офицерского звания. Вместо него в военном билете должна была появиться запись: “Солдат необученный”. Мне это показалось несправедливым - ведь я честно занимался военным делом. Пошел по инстанциям и своего все же добился - сдал экзамен и получил-таки офицерское звание.

Больше в полярные экспедиции я не ездил, поскольку стал заниматься ледниками. Но с Арктикой и Антарктидой не порываю и сегодня - возглавляю Ученый совет РАН по их изучению. А тогда, в 1960-1970-е годы, как гляциолог участвовал в работе над первым в мире Каталогом ледников СССР - исследовании большом и важном. Семь полевых сезонов провел на малоизученных ледниках Восточного Памира. Наблюдения нужно было вести высоко в горах - в области питания ледников, местах опасных из-за лавин и трещин. Хотя средства на экспедиции выделялись незначительные, мы все же могли заказать вертолет (МИ-4), и летчики буквально выручали нас. Это были подлинные асы. Они садились на высоте 4600 метров, что было строжайше запрещено, забирали нас и облетали ледники на высоте 6000 м. На борту нас должно было быть четыре-пять человек - меньше нельзя никак. Но для вертолета слишком много. И тогда летчики сняли заднюю стенку машины весом около 100 килограммов. Так мы и летали с дырой, затянутой для безопасности сеткой. Холод был страшный, да и жутковато, скажу вам. Работали и непосредственно на леднике. Снег рыхлый - садиться рискованно. Вертолет зависал, и мы выпрыгивали на снег. Это было утром, а вечером он прилетал за нами, и мы довольно ловко запрыгивали в него.

- В институте и экспедициях у вас, наверное, были учителя, расскажите об отношениях с ними.

- Учителей было двое: доктора наук Гавриил Дмитриевич Рихтер, а в Антарктиде - Петр Александрович Шумский, человек с сильным характером. Работали мы с ним в холодной лаборатории (температура не очень низкая - минус 10 градусов, но все равно приятного мало). Как-то я спросил: “Петр Александрович, какой самый плодотворный возраст для ученого”? Не задумываясь, он ответил: “40-45 лет”. Ему тогда было примерно столько же. Так случилось, что позже я стал заведующим лабораторией гляциологии нашего института и Шумский работал под моим началом. Ему уже было 55. Я снова спросил его о самом продуктивном возрасте и услышал в ответ - “50-55”. И это было абсолютно верно: результативно он работал практически всю жизнь.

- Не возникало шероховатостей, когда ученик стал начальником учителя?

- Возможно, возникали - не помню точно. Скажу лишь, что отношения были доброжелательными. И не только с Шумским. Вот такой эпизод. Я написал кандидатскую диссертацию, ее не стыдно было предъявить оппонентам - трем докторам наук, Шумскому в том числе. Двое сказали, что это докторская диссертация, скрепя сердце с ними согласился и Шумский. И тогда один из оппонентов - заместитель директора нашего института Григорий Александрович Авсюк - отсоветовал мне: “Вам нет еще 30, станете доктором наук - попадете в компанию таких, как я (ему было 55), и будете белой вороной. Зачем вам это? Не торопитесь, защищайте кандидатскую и спокойно пишите докторскую”. Так я и сделал.

- Совет искренний?

- Безусловно. Григорий Александрович был очень хороший человек. За глаза, а то и в глаза мы называли его “дядя Гриша”. Понимаете, ведь важно и самому не давать пищи для конфликтов. Считаю, мне в жизни повезло: у меня характер уживчивый, хотя я никак не приспособленец. Можно провести параллель с коррупцией. На мой взгляд, взятки дают не стихийно, а тому, кто берет. Другим даже не предлагают. Я из их числа. Один случай, правда, был. Меня попросили помочь доктору наук стать членом-корреспондентом, посулив за это машину. Видно, у меня был такой вид, что предлагавшие тут же встали и ушли. А вот подарки, сделанные от чистого сердца, принимал - это было.

- Постоянные экспедиции, наверное, влияют на отношения между сотрудниками?

- Конечно. В экспедиции у нас ездили чуть ли не все, и в небольшом институтском коллективе царил дух товарищества, взаимовыручки. Будничная, повседневная работа в экспедициях подчас сопряжена с опасностями, риском. Возникает особая атмосфера, она влияет на характер, формирует его. К сожалению, относится это не ко всем. У сванов есть пословица: “Не лезь туда, куда голова не лезет”. Хорошая пословица с двойным смыслом. В одной из горных экспедиций молодой человек, еще студент, пошел один, что строжайше запрещено, и провалился в трещину. К сожалению, на моей памяти это не единственный трагический случай. Должен же человек понимать, что можно, а что нельзя, что он может, а чего не может! Экспедиции выработали во мне интуицию: я чувствую грань, которую опасно переходить. Делаю только то, что могу сделать, ну еще самую малость. Благодаря такой уверенности, практически не испытываю страха.

- В годы застоя были ли случаи давления на ученых, хотя география не самая идеологизированная наука, как, скажем, история, социология?

- Идеологическое давление было: нам, в частности, препятствовали развивать социальные аспекты науки. География у нас в стране и за рубежом - далеко не одна и та же наука. Наша география в основном физическая (сегодня у нас 15 лабораторий, 12 по изучению физической географии и лишь три - социальной). А за “бугром” - наоборот. В 1950-х и 1960-х годах на двух президиумах академии обсуждался вопрос, каким должен быть наш институт. Противники фундаментальной науки ратовали за развитие прикладных исследований районного масштаба. Географию пытались приземлить, сделать исключительно утилитарной наукой. Планируется, скажем, строительство ГЭС, вот и надо помочь ей вписаться в природу - и все. И это было не пожелание, а требование, оформленное в виде решения президиума. Существовали разные научные школы, они боролись за место под солнцем, не гнушаясь при этом навешивания ярлыков. Партийные органы были в курсе, возможно, они даже провоцировали ученых - так нами легче было управлять.

Давление было повседневным. Вот случаи из моей практики. Меня только назначили директором института (это было в начале перестройки), и тут же звонок из райкома. После поздравлений сразу к делу: “Мы знаем, что вы собираетесь обновлять кадры, можем порекомендовать вам хозяйственника”. Удивительно, я лишь подумывал об этом, а они уже знали точно. У меня хватило жесткости отказаться. Стерпели. Я много лет занимаюсь международной деятельностью. В начале 1970-х годов в Москве проходила Генеральная ассамблея Международного союза по геодезии и геофизике. Мне, тогда еще относительно молодому человеку, поручили организовать симпозиум по гляциологии. Пригласил весь цвет мировой гляциологии. И когда корифеи приехали в Москву, решил собрать их у себя дома. Хотя жил скромно, человек 15 принять мог. Тут же меня вызвали в академическое Управление внешних связей (УВС) - очень влиятельную организацию в те годы (как узнали - разговор особый). И в приказном тоне: “Слышали, вы приглашаете иностранцев, составьте список и покажите нам”. Есть, отвечаю, два варианта: если вы мне не доверяете, скажите прямо - я принимать их не стану. Если доверяете, то я писать ничего не буду. Оказалось, доверяют - встреча состоялась. И в самый разгар застолья - звонок в дверь. Я никого не ждал и несколько напрягся. Открываю - на пороге мой аспирант из Грузии с увесистой коробкой. С облегчением говорю: “Георгий, заходи!” Он отказывается наотрез, мол, зашел только передать маленький подарок (это к вопросу о взятках и подарках). Маленький подарок - коробка с 20 бутылками лучших грузинских вин. Мировые корифеи тепло отнеслись к дарам Грузии. Кажется, выпили все.

Я предложил подготовить Атлас снежно-ледовых ресурсов мира. Это огромная работа - 20 лет жизни ушло на нее. ЮНЕСКО поддержало идею и финансировало мои поездки за границу для сбора материалов. И опять разговор в УВС: “Слышали, вы собираетесь за рубеж? Давайте составим план поездки”. Нет, говорю, план я составлю сам, вы же мне денег не даете - так и говорить не о чем.

- Независимый характер больше мешает вам или помогает?

- Думаю, больше помогает. Да, я несколько строптив, но при этом человек неконфликтный. Не получается установить отношения - ну и ладно. Говорю до свиданья - и ухожу. И сочувствую тем, кто ругается, вваливаясь в конфликт.

- У вас большой международный опыт. На ваш взгляд, что нам было бы полезно перенять у зарубежных коллег, а им у нас?

- Если говорить о нас, то много чего. Главное - их обеспеченность приборами. Похоже, их нам не хватало всегда, начиная с эпохи Петра. То ли мы деньги жалеем, то ли не считаем приборы столь уж необходимыми. А сильны мы, конечно, фундаментальностью, умением получать новое знание - это достоинство признано в мире и относится практически ко всем сферам науки. Что же касается географии, то наше преимущество - в системе наблюдения за природой. В годы кризиса, когда дозволено было все, западные географы проявили к этим материалам необыкновенный интерес - они очень важны для глобального изу­чения природы. Чтобы заполучить данные, наших сотрудников переманивали за границу. Я занял жесткую позицию и всячески этому препятствовал. Даже дал по этому поводу интервью для журнала. Максимум, что я допускал, это конкретные совместные исследования.

В нашей стране немалый вклад в развитие географии вносила общественность. Я имею в виду Русское географическое общество. До революции оно играло очень большую роль. В него входил весь цвет отечественной науки и государственная элита. В обществе рождались смелые новаторские идеи, оно же их осуществляло. Чего стоят, например, экспедиции Миклухо-Маклая, Пржевальского!.. Больше скажу, общество повышало авторитет России, укрепляло ее величие. Вот что нам хорошо было бы возродить! Как почетный президент Русского географического общества, стараюсь все сделать для этого и горжусь, что избран на этот пост.