http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=22f5dff2-5835-452b-a885-19bee43e1677&print=1© 2024 Российская академия наук
Два года назад наши ученые с удивительной точностью предсказали ситуацию с огненной стихией, случившейся нынешним летом. Однако к их мнению тогда никто так и не прислушался
Еще в 2008 году Институт прикладной математики им. М. В. Келдыша Российской академии наук опубликовал две работы - «Проблемы тушения пожаров на территории России» и «Управление рисками лесных пожаров». Сотрудники института максимально подробно изучили ситуацию в России, Канаде и Белоруссии, исследовали все данные, связанные с лесами и торфяниками в этих странах, определили наиболее опасные участки. И вынесли вердикт: «Любой достаточно засушливый год может стать катастрофическим». Собственно, таковым и стал 2010-й.
Почему к мнению ученых (причем не каких-нибудь псевдоисследователей, а работающих в институте Академии наук России) так и не прислушались? И что следует изменить, чтобы ситуация не повторилась? Об этом мы побеседовали с профессором Георгием Малинецким, который принимал непосредственное участие в подготовке этих работ.
«У КАЖДОЙ КАТАСТРОФЫ ЕСТЬ ФАМИЛИЯ, ИМЯ, ОТЧЕСТВО»
- Георгий Геннадьевич, давайте по пунктам: какие выводы вы сделали два года назад? Что, помимо жары, стало причиной сильных лесных и торфяных пожаров?
- Первое - новый Лесной кодекс, принятый в 2007 году. Он, по существу, ликвидировал институт лесников. Когда лес считался общенациональным достоянием, были люди, которые смотрели за теми или иными участками. Теперь этого нет.
У нас не появились новые эффективные собственники, которые следили бы за лесом. У нас нет крупных ответственных лесодобывающих компаний, которые бы выделяли деньги на пожарную охрану. Новый кодекс - для другой страны, которая, например, не такая большая, как наша, где совершенно другие управленческие структуры.
Второе - ликвидация «Авиалесоохраны». Рассказывают, что великий конструктор Сергей Королев, когда ему говорили: «Вот это можно сделать лучше, изящнее», всегда отвечал: «Вы знаете, ракета же взлетает! Давайте ничего пока не менять...» Не тронь, пока работает! Программисты тоже любят эту мудрость. У нас работала «Авиалесоохрана» - структура, которая по мировым меркам считалась очень сильной, интересной и высокотехнологичной. Это маленькие самолетики, 6,5 тысячи обученных человек и средства пожаротушения. Опять же - эта система работала по всей стране. Какой самый простой способ развалить систему? Раздать ее по регионам. В результате вместо активной, дееспособной, высокотехнологичной структуры - каша.
Третья причина - бессубъектность. Сталин утверждал: каждая катастрофа должна иметь фамилию, имя, отчество. Кто у нас главный по лесным пожарам? Ну, например, премьер говорит: это лично мое, я буду лично за это отвечать и руководить. Отличный вариант! Второй вариант - вице-премьер, ему поручено, он лично отвечает, это его сфера ответственности. Отлично! Третий вариант - министр, конкретный министр. Ну, допустим, министр лесного хозяйства или МЧС...
Но оказалось, что у нас нет человека, который отвечает в полном объеме за лесные пожары. Кто-то по ошибке полагает, что этим занимается МЧС. Но во-первых, это не прописано в эмче-эсовских документах, а во-вторых, МЧС всегда тушило не более 5 - 6 процентов лесных пожаров. Это делали совершенно другие структуры, которые из-за организационного развала оказались не у дел.
Наконец, еще один важный момент. Каждая страна определяет свой уровень безопасности - что такое хорошо, а что такое плохо. А в России отсутствует представление, какой уровень пожаров мы готовы считать нормальным. Дальше - какие деньги нужно вложить, чтобы справиться с таким огнем. Эти вопросы у нас даже не ставятся.
Наши «аналоги» - Канада и Белоруссия. Канада - это 400 миллионов гектаров, Россия - 600 миллионов. Так вот в Канаде на пожаротушение каждого гектара тратится в 140 раз больше денег, чем у нас. И горит у них в 10 раз меньше.
Ну ладно Канада - это достаточно благополучная страна во многих отношениях. Возьмем Белоруссию. У них в 10 - 20 раз больше торфяников, чем в России. Но ведь не горело же в Белоруссии, хотя у них была такая же жара. Почему? Белорусы не так богаты, чтобы иметь высокие технологии. Зато все, что было в Советском Союзе, они полностью сохранили и развили. К тому же у них есть абсолютно четкая управленческая вертикаль.
Пятое - культура безопасности. Мне довелось беседовать с главой муниципального образования Каширского района Московской области Андреем Максименко. Вот все сейчас проснулись и толкуют о том, зачем нам нужны торфяники... Вы знаете, в советские времена была создана система, были проложены трубы. На дворе жаркое лето - можем запустить воду, обводнить торфяники. Нужен торф для электростанции? Делаем наоборот - сушим. Так вот эти самые трубы местные жители в проклятые девяностые сдали на металлолом...
РУБЛЬ ПРОГНОЗА ЭКОНОМИТ 1000 НА ЛИКВИДАЦИИ ЧП
- А с чего вдруг вы и ваши коллеги задумались над этой проблемой?
- Институт прикладной математики еще в 1953 году как раз и был создан для решения стратегических проблем. Вычислительный эксперимент до сих пор является одним из наиболее эффективных инструментов. По инициативе нашего института и при участии еще десятка институтов Академии наук была выдвинута идея создания «Национальной системы научного мониторинга опасных явлений и процессов». В 2002 году такая программа была создана, она прошла обсуждение повсюду, мы согласовали ее со множеством министерств. Очень активно нас поддержало МЧС России. Но программу остановили.
- Может, это были очень большие деньги?
- Отвечу следующее: это - очень большая прибыль. В 1994 году в Иокогаме прошла конференция по стихийным бедствиям. И там, проанализировав международную статистику, специалисты сделали вывод: каждый рубль, который вложен в прогноз, предупреждение стихийных бедствий и техногенных катастроф, позволяет сэкономить от 10 до 100 рублей, которые бы пришлось потратить на ликвидацию уже произошедшей беды. По России, когда дело касается особо опасных объектов, коэффициент 1000. Казалось бы, именно в это и надо вкладывать! Но чиновники отказались финансировать нашу программу.
- Но ведь программы все-таки появились...
- Это были небольшие работы. В частности, небольшая целевая программа «Снижение рисков». На-сколько я понимаю, меньше 50 миллионов рублей в рамках этой программы ежегодно приходилось на Академию наук. Из них около
2 миллионов рублей досталось Институту прикладной математики. В рамках техзадания в 2007 году мы приступили к анализу проблем лесных пожаров.
- Одно дело - просчитать риски, а другое - найти способ избежать пожароопасной ситуации.
- Мы предлагали конкретные модели пожаров: вот смотрите, идет волна, вот здесь хорошо бы пруд, вот тут хорошо бы просеку. Но это совершенно никого не заинтересовало! Мы выступали на каждой конференции в Институте проблем управления. Ну и что из этого? У нас нет возможности до-стучаться до конкретных структур.
Я лично подарил наши работы многим ведущим экспертам и руководителям. Мы рассказывали об этом в Академии наук. Все сказали, что это интересно. Но всерьез заинтересовались нашими исследованиями, только когда пожары уже бушевали в России. А ведь очень многое можно было отыграть в 2008 году.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
- Наш первый директор Мстислав Келдыш был президентом Академии наук СССР. Ему неоднократно звонил Хрущев и спрашивал: мы столкнулись с проблемой, что делать? Мстислав Всеволодович говорил: «Я не готов ответить на ваш вопрос, но в течение недели смогу сообщить вам мнение РАН». Устраивались мозговые штурмы, рассчитывались модели, делались экспертные оценки. В результате академия имела свою позицию по тем или иным вопросам. Вот этого нет у нас начиная с 1991 года. И не звонят, и мнением не интересуются! Мы работаем в режиме мыслящей плесени...
И даже сейчас, когда наши работы заметили, не факт, что что-то изменится. А если все останется по-прежнему, нас ждут еще более страшные пожары.