Версия для печати
Вернуться к списку

СЕРГЕЙ КОЛЕСНИКОВ: "НАУКА НЕ НУЖНА ТЕМ, КТО ДУМАЕТ ЛИШЬ О СВОЕМ КАРМАНЕ"

- Оказывается, инерция - великая сила. Инерция российско-советской науки позволяет нам еще "держаться на плаву" в цивилизации XXI века. Однако корабль ветшает. Какова сегодня проблемная ситуация в сфере российской науки?

- Последние 16-17 лет, прошедшие после революции 1991 года, характеризуются катастрофическим спадом финансирования российской науки. По варьирующимся оценкам экспертов финансирование в покупательной способности науки сократилось от 10 до 20 раз. Соответственно, за это время мы потеряли более половины ученых: наиболее талантливые, молодые, энергичные уехали за рубеж или ушли в бизнес -так образовался разрыв в целое поколение 30-40-летних или "кадровая яма" - суть одна. Теперь уезжают 25-30-летние. Причем особенно резкая потеря кадрового потенциала произошла в индустриальном секторе. Фактически он был разрушен, в результате чего в стране резко изменилась структура научных исследований. Если в большинстве государств мира индустриальный сектор науки составляет примерно 70-80% от общих научных исследований, а университетский сектор - 20-25%, и только 5% приходятся на научно-исследовательские учреждения, то у нас все наоборот. Почти 94% - это научно-исследовательские учреждения, 5% - университетский сектор и только 1% составляет индустриальный сектор науки.

То есть, когда правительство и Министерство образования и науки РФ говорят о том, что в нашей стране слишком много ученых, чуть ли не больше, чем в любой цивилизованной стране мира, - это не правда, а творимый на наших глазах миф. В России на 100 тысяч населения сегодня ученых меньше уже на 30%, чем в тех странах, с которыми 15 лет назад мы еще могли конкурировать в этой сфере. Да и уверения о вполне достаточном финансировании науки также не выдерживают критики. Несмотря на то, что в последние годы расходы государства на науку увеличились, сегодня они не достигают даже минимальных "порогов" европейских стран. Если Евросоюз по Лиссабонской декларации для своих стран ставит задачу к 2010 году направлять не менее 3,5% валового внутреннего продукта на научные исследования и разработки, то наша не менее "амбициозная" цель - довести финансирование науки до 2,5% валового внутреннего продукта к 2015 году! Таким нехитрым образом мы изначально закладываем отставание российской науки от мировой, планируем "утечку мозгов". Ведь вот, например, в Германии, которая по населению в два раза меньше, чем Россия, на научные исследования и разработки структуры, аналогичной нашей Академии наук, тратится 5,5-6 млрд евро в год. У нас - не больше 1,5 млрд евро. То есть средств на одного ученого у нас затрачивается примерно в 6-10 раз меньше, чем в ведущих странах мира. Поэтому, когда одна чиновница Минфина, которая отвечала за формирование финансирования академического сектора, сказала: "А что вы удивляетесь, у нас же в науке зарплата низкая", - я, поблагодарив ее, что напомнила о низкой зарплате, спросил: "А как же вы хотите возвращать ученых к нам в страну, если не даете зарплаты, не даете оборудования, не даете финансирования научных исследований и жилья?!"

Беда в том, что к власти в России пришли псевдорыночники, основная идея которых - "купи-продай". Если ты сегодня купишь за рубль, завтра должен продать за два пятьдесят или хотя бы за рубль двадцать, не через 10 лет, не через 15, а вот именно завтра положить прибыль в карман. Все должно приносить доход, в том числе и наука. Что ж, прикладная наука должна приносить доходы примерно через 5 лет, это нормально. Но не фундаментальная. Фундаментальная никогда не подчинялась рыночным механизмам, зато накапливала знания, на основе которых создавался прикладной научный капитал, дающий жизнь производству и инновационному сектору. К сожалению, только в последние полтора года произошел некий сдвиг, развеявший эту иллюзию. А до того все призывы президента переводить Россию с сырьевого пути развития на построение экономики, основанной на использовании научных знаний и наукоемких технологий, повисали в воздухе.

- Хотя этот путь реформирования экономики России существовал и в 1991 году. Ряд академических институтов и группы ученых-энтузиастов предлагали его, направляя в ельцинскую администрацию и правительство свои реформаторские проекты. Но их не замечали. В результате в провале реформ обвинили... саму науку.

- Так ведь она мешала приватизации. Абсолютно бездумной, абсолютно безобразной приватизации, направленной преимущественно на захват собственности и больше ни на что. А вот интеллектуальную собственность никто из этих ребят, насаждающих базарную экономику, не воспринимал как собственность. Поэтому большая ее часть оказалась за рубежом не без помощи Фонда Сороса и других каналов, обеспечивавших выезд нашей интеллектуальной элиты за рубеж. Она вывозила не только собственные мозги, но и коллективные, государству принадлежащие научно-исследовательские разработки - запреты значения не имели. Россия за это не получила ничего, кроме нищенских подачек для сохранения профессуры и какой-то части научного сектора. А ведь даже если бы мы продавали ученых, как футболистов или баскетболистов, или хоккеистов, то получили бы многие сотни миллиардов долларов.

- Оригинальная мысль. Странно, что она не пришла в голову нашим реформаторам.

- А потому, что свободные страны не должны препятствовать обмену мыслями. Впрочем, один из наших организаторов науки, Борис Георгиевич Салтыков, тогда заявил, что вообще российской науки нет, есть наука мировая. Так что пусть все уезжают. Мы будем готовить кадры для мирового сообщества. И сегодня, и завтра. Будем покупать инновационные разработки за рубежом. Только они, между прочим, стоят, по сравнению с отечественными, в десятки, сотни раз дороже. Такая вот была ситуация. В результате все, что считалось непрофильными активами - научно-исследовательские, в том числе и отраслевые, институты - все было безжалостно, без остатка разрушено. За исключением газового и нефтяного секторов, где были очень большие деньги. Этот бездумный период продолжался фактически до 2005 года, несмотря на крики и призывы: мол, ребята одумайтесь, вы что творите, вы же хотите, наверное, чтобы страна жила! В ответ: наша наука неэффективна. А наукометрический анализ показывает, что на доллар затрат цитируемость нашей науки выше, чем американской и европейской. Ну не понимают эти люди, которые руководили и руководят наукой, к сожалению, что происходит в мировом сообществе. Их интересует сегодняшний день, а перспектива не интересует.

Поэтому и академии задвинули в самый дальний угол, несмотря на то, что там проводятся основные фундаментальные разработки, и началась игра на инвестиционных механизмах.

- Хорошо, хоть они появились! А что за игра?

- Дело в том, что последние четыре года я как раз и добивался вместе с коллегами в Думе стимулирования инновационной деятельности и увеличения финансирования науки. К сожалению, коллег таких среди депутатов немного, всего человек десять, остальных эта проблема не интересует. Слишком много в Думе лоббистов партий или крупнейших фирм. Поэтому их, как и многих наших чиновников, только перед выборами "волнует" стратегия развития страны. А главное - как получить деньги на "свои" фирмы или организации. И это огромная беда России, огромнейшая сегодня.

Однако полтора-два года назад, после окриков президента, довольно злобных, я бы сказал, депутаты и чиновники почувствовали, что начинает поджариваться одно место. Стали думать: что делать? К тому времени наши группы - и депутатская, и из Администрации Президента, возглавляемая Екатериной Витальевной Поповой, подготовили пакет законопроектов по стимулированию инновационной деятельности. В ноябре прошлого года был принят модельный закон "Об инновационной деятельности" для стран СНГ на Межпарламентской ассамблее в Петербурге. Конечно, наши чиновники положили его под сукно: зачем же нам нужен модельный закон, разработанный экспертами стран СНГ? Мы сами семи пядей во лбу. Кстати, на межпарламентской ассамблее стран СНГ был принят ряд законов, которые касаются не только инновационного, но и образовательного сектора. И они по той же причине не действуют в России. А в других странах работают, ведь законы эти сделаны на основе лучших образцов зарубежных стран.

- А если бы использовались?

- Это дало бы приток инвестиций!

- Неужели все так безнадежно?

- Вы просили описать проблемную ситуацию? Я ее описал. Но за эти годы все-таки какие-то инструменты появились. Например, Инвестиционный фонд. Только вот надежда на то, что он будет тратиться на инновационные проекты, растаяла очень быстро. Потому что Инвестиционный фонд финансирует почему-то только те проекты, которые стоят больше 5 миллиардов рублей: дамбы, дороги, трубопроводы - все что угодно, но только не инновационные научные программы.

Затем с трудом и не без потерь в содержании удалось провести закон "Об особых экономических зонах". Я выступал и на парламентских слушаниях, и в печати, объясняя, что закон этот неудобен для реализации, слишком централизован и фактически мало учитывает интересы местных властей. То есть в нем настолько сложная разрешительная система, что работает он с огромным трудом как по технико-внедренческим зонам, которые относятся к науке, так и по промышленным зонам, которые больше относятся к индустрии. В общем, это настолько сложная бюрократическая система, что люди в отчаянии опускают руки.

Мало того, прекратилось вообще создание особых промышленных экономических зон, потому что они наносят ущерб бюджетам территорий. Президент, критиковавший эту ситуацию, абсолютно прав: особые экономические зоны надо создавать при помощи федеральных средств, а средства у государства есть, их надо только грамотно вкладывать. Но не такова концепция Минфина - кровные российские деньги продолжают держать за рубежом в бумагах, которые сейчас стремительно обесцениваются. Половина вложений - в долларах!

- А ведь то, что происходит с долларом сегодня, предсказывалось экспертами уже очень давно... Некоторые академики предлагали поделить средства Стабилизационного фонда в нашей стране между неимущими, но это не решило бы проблему бедности в России. Другие считали необходимым создавать высокотехнологичные производства, закупать комплектное оборудование, строить комплектные заводы, то есть дать возможность стране сойти с "нефтяной иглы". Трудно понять, почему наши реформаторы глухи к ним?

- А зачем им советы академиков, они сами все знают. При наших министерствах нет даже серьезных экспертных советов. Достигшие высокого ранга чиновники не понимают, что достигли... уровня некомпетентности. Правда, деньги "водить" они, может, и умеют, но в инвестиционной политике - профаны, к сожалению. В этой ситуации рассчитывать на помощь зарубежных экспертов нам тоже не приходится, они ведь, прежде всего, представляют интересы своих стран. Что им Россия?!

Между тем, нетрудно определить отрасли, в которые можно вкладывать средства, чтобы быстро получить хороший экономический эффект: фармацевтическая, биотехнологическая, медицинское оборудование. Но ведь не вкладывают, а реализуют весьма спорные проекты. Создается, например, некая генеральная, так ее назовем, венчурная компания, которая должна создать 15 других венчурных компаний. Венчурные компании - это рисковое вложение капитала. Работают они на принципах софинансирования. Казалось бы, ученые отдают свои патенты, разработки, то есть свою интеллектуальную собственность - разве это не является софинансированием? Нет, венчурная компания требует, чтобы это было реальное софинансирование. Допустим, я - автор десяти патентов. Какое софинансирование в размере 50 процентов я могу обеспечить? Я - ученый. За мной нет ни одной олигархической структуры, а чтобы убедить кого-то вложить деньги в рисковый проект, так ведь это надо с ума сойти, поседеть, полысеть! Поэтому, если государство создает венчурную компанию, вкладывает в нее 500 миллионов долларов ежегодно, давайте создадим полноценные экспертные советы и начнем экспертизу предлагаемых проектов, сделав эту процедуру прозрачной. Но мы даже не знаем, кто эксперты в этих компаниях, разбираются ли они в той сфере, решения в которой принимают. Пример - Совет по нанотехнологиям, где всего 4 специалиста, которые разбираются в нанотехнологиях, остальные 36 -чиновники!

Или создали Банк развития на базе Внешэкономбанка. Дали туда еще 70 миллиардов уставных государственных рублей. По каким принципам этот банк будет работать? Не знаем. Будет он финансировать инновационные проекты или нет - неведомо.

Я - автор Закона по нанотехнологиям. Как не радоваться, что создали корпорацию нанотехнологий. Несомненно, нужно нанотехнологии развивать. 200 млрд рублей будет вложено в эту корпорацию, что сравнимо уже с финансированием этого направления в Соединенных Штатах. Однако мы не имеем законодательного определения, что такое нанотехнологий и наноматериалы. Сформировали наблюдательный совет. Включили в него Кокошина, Ковальчука. Теперь задача - создание экспертного совета. Где-то это все как-то немножко странновато делается. На что будут направляться деньги? На исследования по проблемам биобезопасности производства наноматериалов, генной инженерии, генномодифицированных продуктов? Очевидно, что общество обеспокоено, и такая потребность действительно есть. А действий нет. Единственное, что в этом направлении появилось, так это высочайшее постановление Онищенко, главного государственного санитарного врача, где научно-исследовательским институтам предписано разработать концепцию биобезопасности. Однако деньги на это не выделены.

- Скажите, в России, видимо, уже наметилось отставание в нанотехнологиях?

- В разработках, вроде бы, нет, а в промышленном производстве - конечно. Впрочем, что считать нанотехнологиями? Сейчас большая опасность кроется в том, что деньги, направленные на развитие нанотехнологий, будут "размазаны" между людьми, которые скажут: мы занимаемся нанотехнологиями. А так ли это на самом деле? Поймут это чиновники или не поймут, если будут работать без экспертов? Не поймут, я вас уверяю.

Впрочем, не только нанотехнологиям - они теперь в моде - необходимо уделять внимание. Есть и другие прекрасные разработки лекарств, которые невостребованы, а могли бы сделать прорыв в лечении туберкулеза, например, или новые антисептические препараты. Почему бы в рамках национального проекта "Здоровье" не сделать заказ на разработку новых технологий нашим ученым? Почему не предложить западным компаниям купить наши технологии? Мы же перед зарубежными фирмами не только не ставим подобного рода условия, но даже в объявленных тендерах не прописываем, что закупки должны осуществляться при условии инвестирования в нашу науку.

Наши чиновники проводят тендеры иначе. Я часто привожу этот пример и буду приводить, потому что он меня поразил! Итак, необходимо было закупить автоклавы по национальному проекту. Известно, что они производятся на уральском и на тюменском заводах. Тендер прописывается так, что эти заводы не могут даже участвовать в конкурсе. Почему? Все очень просто: в условиях прописывается длина камеры 63,5 см, а у нас в стране она либо 60, либо 65, либо 70 см. Так что чиновнику остается только вписать название выигравшей тендер зарубежной фирмы. Другие не соответствуют условию!

- До чего же хитроумный у нас чиновник!

- Хитер и изворотлив, иначе он не был бы российским чиновником.

- А что происходит у нас сегодня с патентами? Кулибины не перевелись?

- Новые разработки есть. Министерство образования и науки РФ ими отчасти занимается, патентное ведомство тоже имеет сведения. Борис Петрович Симонов, с которым мы недавно беседовали, говорит о том, что не востребована сама база патентов, но внедрять их - задача не его ведомства. Нашими патентами чаще интересуются зарубежные фирмы, а не отечественные. Дело в том, что у нас в стране нет единой структуры, которая занималась бы научными исследованиями, инновациями и внедрением их в производство - в правительстве ее нет.

Все, о чем мы сегодня с вами говорили, доказывает, что административно-управленческая структура остро нуждается в совершенствовании. Очевидно, что все надзорные службы надо вывести из министерств, создать отдельное надзорное ведомство, которое бы не зависело ни от одного министерства. В правительстве должны быть созданы дееспособные блоки: инновационный, промышленный, финансовый, социальный... А то сегодня вице-премьеру С. Иванову поручили инновации и промышленность, а структуры, которая бы этим занималась, нет.

И потому все вопросы вязнут в согласованиях с министерствами. И везде "нет" говорит Минфин.

- Минфин во всех странах "вредный". Но не только в его политике дело. Наше законодательство тоже хромает. Четвертая Дума за 4 года своей работы приняла 1000 законов, а экономика все равно развивается медленно, тяжело дыша, и по-прежнему остается преимущественно сырьевой. Когда налоговая политика будет эффективно помогать делу?

- За эти годы мы разработали и пробили 14 законов по налоговому стимулированию инновационного сектора. И еще один закон, который пока правительство не пропускает, определяющий, что такое инновация и инновационный продукт. Мы - это депутаты Дмитриева, Максимова, Алферов, Кокошин, Булаев, председатель комитета по образованию и науке Госдумы. Это и покойный академик Назмеев. После десятилетней борьбы появился, наконец, закон о налоговых льготах для инновационной деятельности. В основу его легли шесть также разработанных нами законов, которые отклонило Министерство финансов РФ, а затем собрало в один закон и внесло от правительства. Мы не против, лишь бы не ухудшалось содержание этих законов. Мы его приняли. Появились хотя бы льготы по НДС для тех, кто выводит на рынок новые продукты. Появилась возможность полтора процента средств вносить в фонды развития науки и технологий на производстве. То есть мы вернулись к части тех преференций, которые были в советское время или до прихода налоговиков Минфина, которые решили налогами обложить все! Мы предлагали еще ввести льготы по налогу на имущество, по налогу на земельные участки, но на это не идет наш Минфин. Зато по-прежнему льготируются экономические зоны, а надо бы перестать. Разумнее развивать с помощью льгот отрасли, это будет эффективнее.

Вообще найти понимание у правительства, да и в Думе очень тяжело. Без президента, конечно, мы бы не сделали даже то, что сделали, если бы он не топнул ногой, не цыкнул на ответственных господ. Но разве таким должен быть инновационный механизм в сильном государстве?