Версия для печати
Вернуться к списку

В ПРЕДДВЕРИИ ЭКОНОМИКИ ЗНАНИЙ

МОЖНО ли сменить сырьевой вектор развития на инновационный, да так, чтобы во главу угла было поставлено не только пополнение валютных закромов, но и качество жизни всех граждан России? Об этом наш обозреватель беседует с директором Центрального экономико-математического института РАН академиком Валерием МАКАРОВЫМ.

- Валерий Леонидович, привлекался ли ЦЭМИ к исследованиям возможности удвоения или хотя бы к экспертной оценке среднесрочной программы экономического развития?

- Нет, такого госзаказа не было и нет. Удвоение ВВП - лозунг политический, мобилизующий к чему-то, к каким-то полезным, надеюсь, действиям. Ничего плохого в этом нет, звучит коротко и красиво. Нет в нем и конкретного экономического содержания. Ведь удваивать или даже утраивать можно различными путями.

Рост ВВП вовсе не отражает динамику качества жизни в его полном многокомпонентном понимании. Это и продолжительность жизни, и здоровая среда обитания, и семейное благополучие, и т. д., и т. п. Людям свойственно желание жить долго и счастливо. Какой-либо корреляции между ВВП и качеством жизни не существует, особенно если учесть неравномерность распределения произведенного.

В одной из своих работ нобелевский лауреат Аматиа Сен, индус, живущий в Англии, показал, что быстрое развитие страны, даже увеличение ВВП на душу населения не всегда отражается на качестве жизни. Если прирост достается богатым, то люди по-прежнему живут несчастливо. Как любой усредненный показатель ВВП, которым оперируют статистики, носит лукавый характер. И бомж, и олигарх в "среднем" живут неплохо. Беда в ужасающем разрыве между десятью процентами самых богатых людей и десятью процентами самых бедных. У нас он кажется запредельным и тем не менее продолжает увеличиваться. В этом современном российском феномене - корень очень многих наших неурядиц.

- Не кажется ли вам, что инфляция зашкаливает за поставленную планку?

- Это очень тонкий вопрос. Инфляцию можно определять миллионом методов. И, если потребуется, приходить к желаемому результату. Возьмем, к примеру, помидоры. Цены колеблются в зависимости от сезона и географии. В марте - одно, в сентябре - другое. В Краснодаре так, в Воркуте иначе. Даже на столичных рынках в зависимости от местоположения цены значительно разнятся. Из этого выводится среднеарифметическое. А надо бы средневзвешенное, т. е. сколько куплено дешево, сколько - дорого. Но так считать Росстат не умеет.

Может быть, крамольным покажется, но инфляцию не составляет труда "подогнать" под заказ, как любой средний показатель. У каждого из нас, если говорить об ощущениях, своя инфляция. Любители мяса оценивают ее иначе, чем вегетарианцы, автовладельцы или покупатели жилья не так, как, скажем, выпивохи и курильщики. В среднем же, как и любое усреднение, получается от лукавого.

На мой взгляд, отношение к инфляции слишком гипертрофировано. Ну и что, если она растет, а все остальное развивается и люди чувствуют себя комфортно? К чему нужны заклинания, когда в зависимости от методики можно выйти на любую цифру? Ведь цифру не съесть и не надеть.

Немало исторических примеров, когда при высокой инфляции успешно развивалась экономика и росло благосостояние людей. Что касается базовых показателей, отражающих качество жизни, то мы пока не научились измерять их.

- Каким видится вам, видному российскому ученому, светлый путь развития российской экономики и насколько он реален?

- Реален вполне, если произойдет смена приоритетов и будет не на словах, а на деле осуществлен решительный поворот от России сырьевой к инновационной. Этот путь открывает экономика знаний. Исследованию данной темы был посвящен специальный доклад отделения общественных наук РАН "Экономика знаний: уроки для России".

- Это касается высоких технологий?

- Гораздо шире. С экономикой знаний связано все постиндустриальное развитие. Дело успешнее идет там, где востребован и удовлетворяется спрос на знания. Повышенный спрос на знания наблюдается в наиболее динамично развивающихся отраслях и странах. Мы отстаем по вниманию к данной сфере в 2 - 3 раза от Евросоюза и Организации экономического сотрудничества.

К сожалению, многие российские олигархи еще не осознали, что без использования значительной части доходов от экспорта сырьевых ресурсов на развитие науки и высоких технологий (например, как это делалось в Норвегии последние два десятилетия) Россия не сможет устойчиво развиваться. Мировой опыт показывает, что для устойчивого роста экономики России необходимо поднимать наукоемкий сектор экономики. Основной отличительной особенностью отраслей, в которых вырабатываются и распространяются знания, а также отраслей повышенного спроса на знания является высокий удельный вес добавленной стоимости в произведенной продукции и услугах. Данные анализа свидетельствуют, что доля добавленной стоимости в произведенной продукции и услугах в ведущих отраслях экономики знаний значительно превышает средний уровень этого показателя для промышленности как США, так и России. Следовательно, можно ожидать, что развитие отраслей экономики знаний в России даст такой же положительный импульс экономическому росту, как и в других наиболее развитых странах.

К сожалению, одной из основных проблем развития экономики России в настоящее время является ориентация политики не на долгосрочную перспективу, а на краткосрочные цели, что является значительным препятствием для ускоренного движения к обществу знаний. И тем не менее даже в столь тяжелых условиях Россия продолжает удерживаться впереди многих стран. По степени использования высоких технологий мы числимся восьмыми в мире.

- Недооцениваем сами себя?

- Не то слово. Последние десять с лишним лет в России происходит не имеющее аналогов значительное обесценение человеческого капитала - опыта и знаний ученых, инженеров и специалистов, которое сопровождается усилением региональной дифференциации этого процесса. За годы рыночных реформ ВВП России уменьшился почти в два раза, однако расходы на науку сократились примерно в 2,5 раза сильнее, чем ВВП. Соответственно, снизилась и оплата труда ученых, инженеров и техников. Низкий уровень заработной платы специалистов высокой квалификации, занятых в сферах образования, науки и здравоохранении, свидетельствует не только о значительной дифференциации российского населения, но и о том, что у российской молодежи нет стимулов для работы в этих основных секторах экономики, ориентированных на знания.

Сейчас в стране насчитывается более миллиона охранников. В основном молодые люди, не умеющие и, главное, не желающие ничего делать ни в цехах, ни в лабораториях, ни на полях. Отбита охота. И миллион квалифицированных специалистов, владеющих высокими технологиями, занимаются не своим делом в далеких от науки и производства сферах.

По данным госстатистики, в 2002 году в стране было 48,8 процента исследователей (в том числе почти 61 процент кандидатов и более 84 процентов докторов наук старше 50 лет). Средний возраст ученого в России составляет 48 лет, кандидата наук - 52 года, а доктора наук - 60 лет. Такая возрастная структура создает угрозу для преемственности знаний в российской науке и в конечном счете ведет к замедлению перехода к новой экономике. Что делать?

Многие представители законодательной и исполнительной власти, так же как и ряд исследователей, пассивно воспринимают как аксиому идею о бедности нашей страны и ее скудном бюджете. Их стандартный ответ на любое предложение об увеличении объемов финансирования науки сводится к тому, что это невозможно из-за неизбежности сокращения других статей государственных расходов на оборону, образование, здравоохранение и т. п. С таким ответом трудно согласиться, так как он не учитывает ни возможность получения природной ренты, ни ежегодный отток капитала, почти в 20 раз превышающий выделяемые в бюджете расходы на всю науку, ни хищническое использование интеллектуальной ренты и т. д.

Вместе с другими учеными осмелюсь отметить: если у государства нет видимых средств для повышения уровня финансирования научных исследований, можно рекомендовать исполнительной власти использовать опыт, относящийся к организации Петербургской академии наук Петром I, когда основным источником финансирования ее деятельности были отчисления с таможенных и лицензионных сборов. Применительно к сегодняшним условиям можно было бы потребовать от основных экспортеров сырьевых продуктов (нефть, газ, уголь, черные и цветные металлы, химическая продукция, лес) отчислений в пользу науки в размере нескольких долларов от каждой тонны проданного за рубеж сырья.

- Валерий Леонидович, не секрет, что в свое время "экономика знаний" концентрировалась в основном на обеспечении обороноспособности страны. Именно там был нанесен основной удар "по мозгам". Восполнимы ли потери?

- Стремление США и других западных стран к разрушению российского ОПК было вызвано риском распространения новейших видов вооружений, в первую очередь ядерного оружия, а также опасностью возникновения военных конфликтов. Вместе с тем западные специалисты признают, сколь экономически выгодной для США оказалась демилитаризация российской экономики. По признанию А. Ослунда, "само падение СССР оказалось крайне выгодным для Запада... Все страны Запада, а особенно Соединенные Штаты, сократили свои военные расходы". По его оценкам, выигрыш США в результате сокращения военных расходов составил почти 1,4 триллиона долларов за 1992 - 1999 годы.

В этой связи уместно привести оценку тех потерь, которые понесла экономика России в результате резкого сокращения производства в ОПК. Ориентировочная макроэкономическая оценка мультипликативного уменьшения ВВП России в результате сокращения военных расходов, которая основана на использовании теории мультипликатора, дана российским ученым А. Варшавским. Кумулятивные потери ВВП России за десять лет 1991 - 2000 гг. составили около 400 миллиардов долларов, тогда как в противоположность этому выигрыш США, о чем говорят приведенные выше данные, оказался примерно в 3,5 раза больше. В то же время помощь России со стороны западных стран была чрезмерно скромной по размерам, и это было признано многими видными экономистами.

Рассмотрим основные макроэкономические показатели, характеризующие процесс разоружения в России. По оценкам российских и зарубежных специалистов, расходы на военные цели в конце 1980-х годов составляли более 11 процентов ВВП. В конце 1990-х годов на военные цели выделялось около 4 процентов. Таким образом, сокращение расходов на военные цели составляло примерно 7 процентов ВВП.

Так как расходы на военные цели являются полностью государственными, то, как известно из макроэкономической теории, их сокращение приводит к еще большему снижению ВВП. Это так называемый эффект мультипликатора, согласно которому мы потеряли 12 - 14 процентов ВВП.

- В России отмечается настоящий бум мобильной связи, развитие телекоммуникаций, интернет-услуг. Согласитесь, что в этом секторе занято сравнительно немного людей. Как быть с так называемыми традиционными обрабатывающими отраслями?

- Думаю, нам на время надо отрешиться от "собственной гордости", вернее, гордыни. Целесообразнее встраиваться в цепочки международного разделения труда и становиться в этом качестве незаменимыми звеньями, а где-то и главными. Например, проект создания плавучих атомных электростанций. Чрезвычайно перспективная идея, если ее подкрепить надлежащими инвестициями. Нам нет равных в авиаперевозках сверхтяжелых и крупногабаритных грузов. Но парк самолетов требует обновления и средств на эти цели. Великолепен по идее проект нашего нобелевского лауреата Жореса Алферова по организации вместе с германскими партнерами технопарка в Санкт-Петербурге. Россия занимает передовые позиции в авиакосмических технологиях.

Здесь мы - главные звенья. Но есть "неподдающиеся" сектора, где не зазорно быть вторыми, пятыми, десятыми, главное - незаменимыми, чтобы постепенно выходить на первые позиции.

- В чем беда "неподдающихся"?

- Чтобы Россия могла сделать свою экономику конкурентоспособной, предстоит перестроить отсталую систему управления в ключевых отраслях, производящих продукцию с высокой добавленной стоимостью. Например, машиностроение во всем мире претерпевает глубокие изменения, связанные прежде всего с ускорением обновления продукции и соответствующей перестройкой информационных систем, обеспечивающих управление этим процессом. Речь прежде всего идет о технологиях CALS и PLM (Continuous Acquisition and Life-Cycle Support и Product Life-Circle Management), которые дают возможность кардинально сократить сроки создания и вывода на рынок новых изделий, а также значительно улучшить их логистику. Если машиностроительное предприятие не внедрило такого рода систему, оно не только неизбежно проигрывает по своим технике-экономическим показателям, но и оказывается неспособным разговаривать с передовыми предприятиями-смежниками на одном языке.

Информационные системы CALS/PLM стали играть в машиностроении не вспомогательную роль, а центральную. Наличие собственно технологического оборудования стало не столь важным, поскольку во многих случаях можно организовать производственную кооперацию с другими предприятиями.

- Валерий Леонидович, ЦЭМИ, на мой взгляд, далеко не полностью использует свой потенциал. Об этом можно судить хотя бы по цитируемому докладу "Экономика знаний: уроки для России". Что мешает?

- Я уже говорил о засилье чиновников во всех сферах и на всех уровнях. С одной стороны, декларируется интеграция академической науки с высшей школой, с производством. С другой...

У нас сохранилось немало ученых с мировым именем, готовых передать знания молодежи. Но ехать через всю Москву для лекции или семинара академику или профессору не позволяет ряд обстоятельств. К тому же овес к лошади не ходит. Мы готовы проводить занятия в стенах института. Условия позволяют. Но нам говорят: "Нельзя. Запрещено. Не по уставу". То же самое относится к участию в инновационной деятельности.

Убежден, что отечественная наука вместе с университетами может стать кузницей кадров для "третьего мира". На обучении специалистов из развивающихся стран мы могли бы зарабатывать для казны миллиарды долларов в год.

- И все же когда, на ваш взгляд, экономика знаний привьется на российской земле?

- Привьется обязательно. Альтернативы нет. На данном этапе роль экономики знаний становится определяющим фактором стабильного экономического роста.

***

Повышенный спрос на знания наблюдается в наиболее динамично развивающихся отраслях и странах.