http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=290d9d0a-e356-49c9-8562-dbaa56ac6200&print=1© 2024 Российская академия наук
Временно или навсегда, но люди из России снова уезжают. Собственно, этот процесс всегда имел место быть, даже в те, как принято теперь считать, далекие времена железного занавеса. Но вот что тревожно сегодня: социологи свидетельствуют, что теперь россияне стремятся за рубеж не в поисках убежища, не потому, что их здесь преследуют, а "для лучшего применения своих профессиональных и интеллектуальных ресурсов". Уезжают, наперед вывозя из страны детей (потому что вера в "самое лучшее образование в мире" сошла на нет) и капиталы, заработанные честным, или какая разница каким трудом. По предварительным данным Центробанка, только за первый квартал этого года за пределы России вывезено 21,3 млрд. руб.
Если так дальше продолжится, и в самом деле может реализоваться сценарий, предполагаемый Евгением Гонтмахером: в России останутся лишь те, кто будет охранять собственность живущих за границей россиян, и гастарбайтеры, занятые на самых непривлекательных работах. Это наиболее пессимистичный прогноз. Но, увы, уже не кажущийся нереальным. Эксперты, которых "НГ-политика" попросила подумать над тем, что необходимо в первую очередь, чтобы остановить процесс, разрушающий страну, были не слишком оптимистичны. Но все же, как заметил Руслан Гринберг, из каждого безвыходного положения есть два выхода. Пока не станет слишком поздно.
Энергичные люди либо уже занимаются бизнесом, кое-как справляясь со всеми сопутствующими проблемами – откатами, налогами, рейдерством и многим другим, либо, не выдержав прессинга, уезжают из страны. Тем же, кто только начинает, еще нужно найти свою нишу, потому что двадцать лет реформирования отечественной экономики для ее модернизации не дали ничего. Образовалась зияющая пустота, обусловленная главным образом преданностью правящего дома рыночной стихии и игнорированием конструктивной государственной активности.
Начать с того, что реформаторы, приступив к строительству новой России, «забыли» про инновационный кадровый потенциал. Напротив, именно средний класс, образовавшийся в СССР в 50–80-е годы, испытал глубокую экономическую и социальную травму в ходе проведения реформ. Подавляющая часть этого класса была выброшена на обочину социальной жизни, а наиболее энергичные его представители покинули страну. Оказался полуразрушенным один из главных потенциальных рычагов менее болезненного перехода к социальному рыночному хозяйству и демократическому государству – творческий ресурс населения. Резкое ослабление научно-технического и человеческого потенциала – одна из тяжелейших для России и с экономической, и с социальной точки зрения потерь за все годы реформ.
К отставанию советских времен мы своею волей, а лучше сказать безволием, добавили 20 лет «чисто конкретного» технологического простоя. Некоторые употребляют термин «застой». Тупик? Очевидно. Но, как из любого безвыходного положения, из него найдутся как минимум два выхода. Первый – оставить все как есть, еще прибавив модернизационной риторики. Для всесильной бюрократии это и удобно, и прибыльно – для страны, правда, гибельно. Второй – провести срочную инвентаризацию идей и ресурсов с вынесением ее результатов на широкое обсуждение. В общем, пришла пора очередной перестройки. Банально, конечно. Но, как сказал один известный немецкий философ, «дороже всего нам приходится платить за пренебрежение банальностями».
Главная потеря последних десятилетий – демодернизация российского производственного потенциала, промышленного вообще и инновационного в частности. Как итог в экономике заметно вырос удельный вес топлива и сырья и продолжилась ее примитивизация.
Так что же делать? Среди лиц, отвечающих за экономический блок в правительстве, к счастью, перестала быть модной мысль, что модернизация российской экономики наступит сама по себе. Новый девиз руководства: «нужны надежные цивилизованные институты». А раз это так, то предусматривается сосредоточить внимание на завершении формирования законодательства под современную рыночную экономику и позаботиться о пресечении так называемых неформальных экономических отношений и о создании условий для равного применения правовых норм ко всем физическим и юридическим лицам. Справедливо говорят в связи с этим о повышении эффективности антимонопольного регулирования, соблюдении прав собственности и контрактного права. Чувствуется также намерение сделать особый акцент на мероприятиях по снижению налогового бремени инвесторов, по борьбе с коррупцией, развитию инновационного малого и среднего бизнеса. Правда, все это сочетается с последовательным курсом на тотальную коммерциализацию и приватизацию социальной сферы.
Но теория и международная практика успешных модернизаций показывают, что если конкретная политика будет ограничиваться только такими задачами, радикально изменить социально-экономическую ситуацию в стране не удастся. Российская экономика и впредь будет структурироваться чисто стихийно, во-первых, и в соответствии с интересами транснациональных корпораций – во-вторых, если, конечно, сохранится теперешняя беспрецедентно высокая степень ее открытости.
Спонтанность формирования хозяйственной структуры в России в принципе не имеет ограничителей, ибо в отличие от других постсоциалистических стран ей не грозит принятие институциональных норм Европейского союза. А ведь именно эти нормы служат гарантией цивилизованного и рационального развития экономики. Но Россия уж точно не будет членом ЕС даже в долгосрочной перспективе. Значит, ей придется вырабатывать собственное видение будущего экономики, ее структуры, целей и средств экономической политики. В противном случае хозяйство России, как, впрочем, и экономика других государств постсоветского пространства, станет объектом других, более мощных экономических игроков. Утрата субъектности, а, следовательно, и дальнейшая примитивизация российского хозяйства при таких условиях окажется необратимой независимо от того, удастся или не удастся добиться прорыва в соблюдении законов и стабилизации условий ведения бизнеса, в правоприменении, в отделении бизнеса от власти, в борьбе с коррупцией и т.д.
Даже при сохранении положительной экономической динамики решающий вклад в нее будут вносить энергосырьевые отрасли, обладающие реальным экспортным потенциалом, в то время как значительная часть обрабатывающей промышленности утратит всякие перспективы для развития.
Изложенному сценарию пока еще сохраняется реальная альтернатива – активизация имеющегося научно-производственного потенциала для достижения и поддержания приемлемого уровня конкурентоспособности отобранных отраслей и секторов российской экономики. Но такая альтернатива никак не сможет реализоваться спонтанно, без систематической поддержки государства, что предполагает разработку и проведение соответствующей государственной структурной и инновационной политики. Для этого надо выделить три категории хозяйствующих субъектов, требующих государственной опеки. Во-первых, надо выявить небезнадежные производства, где у нас еще есть шанс вырваться на конкурентоспособный уровень, и систематически поддерживать их, координируя соответствующие мероприятия в рамках финансовой, денежно-кредитной и внешнеэкономической политик. В сущности, речь здесь идет о производствах, которые близки к мировым стандартам. На их основе еще есть возможность создать массовое производство и сбыт. Кроме ВПК это, например, самолетостроение, судостроение, атомное машиностроение, космос, частично химическая промышленность и пр.
Во-вторых, предстоит выявить отрасли, которые надо спасать по соображениям чисто социальным. Например, автопром, где мы отстали сильно, но в котором занято огромное количество людей. Можно было бы и пожертвовать собственным производством, полностью раствориться в западных технологиях. Но в таком случае как быть с людьми? Что получится, если закрыть АвтоВАЗ – скорее всего социальный взрыв. И я согласен с правительством, что завод необходимо поддерживать. К тому же на фоне планов по сотрудничеству с «Рено-Ниссан» здесь можно даже ожидать прорыва в первую категорию.
В-третьих, надо обозначить производственные сферы, необходимые для обеспечения национальной безопасности. Такие предприятия надо поддерживать независимо от того, отстали они от мирового уровня или нет. Здесь возникает множество проблем – коммерциализация научных разработок, нехватка хороших проектных бюро, квалифицированных рабочих, техников. Их целый комплекс, потому что и разрушалось все в комплексе.
Как бы то ни было, России предстоит использовать все возможности для восстановления своего научно-технического потенциала и развития новых высокотехнологичных отраслей промышленности, диверсификации всего хозяйства. При этом надо иметь в виду, что времени для выстраивания приоритетов остается все меньше, поскольку при сохранении нынешней неопределенности уже через пять-шесть лет страна окончательно потеряет научно-технический потенциал. И надо будет начинать с чистого листа.
Пора осознать, что сегодняшняя модернизационная риторика, включая сколковскую эйфорию, – это отнюдь не полноценный аналог модернизационных усилий. В условиях распространения безнадежной практики «ручного управления» не добиться реального эффекта. Нужна, повторюсь, срочная инвентаризация идей и ресурсов страны и вынесение ее итогов на широкое обсуждение. В результате должна быть разработана долгосрочная социально-экономическая стратегия государства, в которой будут четко указаны субъекты, механизмы и сроки ее реализации. Кстати, только тогда появляется шанс для сознательного структурирования постсоветского пространства или по крайней мере его большей части. И только тогда здесь начнут формироваться и функционировать собственные конкурентоспособные ТНК, способные участвовать в глобализации мировой экономики в качестве субъектов, а не объектов процесса.
Но сначала Россия должна инициировать стратегический план, из которого станет ясно, какая продукция нам нужна. Тогда и странам СНГ будет проще приспособиться к нашим потребностям и удовлетворить свои. В позднесоветское время была, как известно, принята Комплексная программа научно-технического прогресса (КП НТП), реализация которой должна была состояться на основе абсолютно бесперспективного командного планирования. Что-то подобное целесообразно создать и сейчас, но уже в принципиально ином, рыночном режиме, то есть в рамках индикативного планирования, во-первых, и на равноправной и взаимовыгодной основе, без принуждения из Москвы, во-вторых.
Пока же отечественный потребитель, если, конечно, ему посчастливилось войти в, так сказать, подавляющее меньшинство населения страны (15–17%), ввиду почти полного отсутствия внутреннего производства уже привык ориентироваться на потребление импортных товаров. А больше половины наших соотечественников почти не участвуют в потребительском спросе, выживая главным образом за счет собственных «огурчиков-помидорчиков». Словом, на повестке дня стоит трудная задача – выработать перспективную политику стимулирования отечественного производства, не загоняя себя в ловушку изоляционизма, который в конечном счете заблокировал бы не то что модернизацию, но и просто сколько-нибудь цивилизованное развитие страны.
Словом, шансы на успех модернизационного проекта есть, но и риски огромны. Опасения по поводу величественного начинания обоснованы. Но уклониться от него – значит гарантированно загнать себя в мировое технологическое захолустье. Как заметил другой замечательный немецкий писатель, «если вы боретесь, вы можете проиграть, а если вы не боретесь, вы уже проиграли».