http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=2bf5e681-3622-4cd9-a7c7-6ad982ca6725&print=1
© 2024 Российская академия наук

Между промышленностью и наукой

В ноябре прошлого года на заседание правительства Москвы впервые был вынесен вопрос об использовании объектов интеллектуальной собственности для развития города. Инициатором такого обсуждения стал Московский комитет по науке и технологиям. Каковы основные принципы научно-технической политики в столице, какова эффективность инновационной деятельности в Москве – об этом в беседе с корреспондентом «НГ» рассказывает Дмитрий Рототаев, доктор технических наук, профессор, лауреат правительственной, Государственной и Ленинской премий, автор более 150 авторских свидетельств и международных патентов. Дмитрий Александрович возглавлял Научно-исследовательский институт стали, был главным конструктором систем защиты танков. С декабря 2006 года – председатель Московского комитета по науке и технологиям.

– Дмитрий Александрович, какова структура управления научно-техническим комплексом в Москве? И какое место в ней занимает Московский комитет по науке и технологиям (МКНТ)?

– Вы знаете, меня всегда коробит, когда говорят «управление наукой». Это все равно, что управлять восходом Солнца. Речь должна идти не о том, чтобы управлять наукой, а о том, чтобы помочь науке встать на современные рельсы. А что это такое?

Видимо, кончилось то время, когда прикладная наука могла себе позволить удовлетворять свои интересы за счет государства. Она должна быть тем самым «переводчиком» между фундаментальной наукой и промышленностью и давать совершенно конкретные результаты.

Но могу вам сказать, что даже фундаментальная наука находится сейчас на таком этапе, что ей приходится искать (и находить!) свое место в этой новой структуре, в общей системе научно-технического прогресса. Во многом, конечно, положение тех или иных областей науки определяют личности. Но столько бюрократических препон при работе с Академией наук!..

– Например?

– Скажем, мы не можем создать совместное предприятие с академическим институтом. А ведь великолепные разработки в РАН имеются. Вот конкретный пример. В Институте общей физики РАН Иван Александрович Щербаков ведет мирового уровня разработки по созданию медицинских лазерных комплексов по удалению различных опухолей. Сейчас он может делать один–два таких комплекса в год; а заявок – под тридцать. Спрашиваю его: «Почему не делаешь?» «Не умею я этого», – следует ответ. Поехали вместе с ним в президиум РАН с предложением создать предприятие по выпуску этих лазерных комплексов. Нам сказали – нельзя.

– В новом Уставе РАН записано, что академии разрешено заниматься инновационной и образовательной деятельностью…

– Да, действительно. Но этот новый устав появился только осенью прошлого года. Теперь нужно научиться работать по нему. Надо заниматься этой работой, а не созданием системы «отмахивания» от этой работы. Я хочу, чтобы академики были богатыми людьми. Хотя уверен, что найдутся чиновники, которые напридумывают всяких «крючков», чтобы этого не делать.

– И все-таки в связи с этим: функции и роль МКНТ?

– Мы занимаемся поисковой деятельностью. Мы ищем те научные разработки, которые городу принесут реальную пользу.

– То есть научный менеджмент?

– Да, совершенно верно. На заседании правительства Москвы 6 ноября прошлого года я привел такой термин, не мной придуманный: научный бизнес. Мы ведем этот самый научный бизнес для того, чтобы в Москве появились новые технологии, которые дадут реальную пользу жителям города.

В ближайшее время мы будем проводить специальное заседание по разработкам академика Андрея Ивановича Воробьева. Он гарантирует на 10–12% уменьшение смертности от инсультов и инфарктов, полную ликвидацию смертности рожениц при кровотечении. Такие вещи дорого стоят, и правительство Москвы идет на то, чтобы профинансировать эти работы.

– И это финансирование идет через МКНТ?

– Нет. Оно идет через Департамент науки и промышленной политики Москвы. Место Комитета по науке и технологиям – на этапе поиска разработки, превращения идеи в какой-то технологический, бумажный или электронный продукт. Дальше мы передаем этот продукт в департамент. Там проводят конкурс, определяют победителя и дают деньги. Эти деньги трансфером идут через нас, мы с этого ни копейки не имеем. У нас есть контракт с департаментом на эту деятельность – поиск перспективных разработок и превращение их в инновационно-привлекательный продукт. Мы контролируем этапы выполнения этой работы и результаты. Вот схема функциональной деятельности МКНТ.

– Можно назвать хотя бы порядок сумм, которые через комитет проходят в год?

– Могу сказать, что Москва финансирует научные и технические разработки в объеме около 1 миллиарда рублей в год. Плюс к этому – городские целевые программы; это дает суммы примерно соизмеримые. И еще, мы сами зарабатываем на коммерческой деятельности, связанной с работой по интеллектуальной собственности, что дает порядка 100 миллионов рублей.

В конце 2007 года мы закончили работу по заказу Министерства образования и науки России – создание модели работы с интеллектуальной собственностью в регионах.

– Каковы основные параметры этой модели? Кстати, в 2005 году в России только 210 организаций промышленности приобретали права на патенты и патентные лицензии.

– Коротко. Почему сейчас бизнес мало покупает разработок у нашей прикладной науки… Потому что закон Ома никому не нужен как таковой. А у нас пока все заканчивается на открытии очередного «закона Ома» и на какой-то неоформленной, «плохо упакованной» научной товарной продукции. А в таком виде бизнес сто раз посмотрит: здесь нужны вложения и в технологию, и в создание опытного образца… Получится или не получится коммерческий продукт – неизвестно. Риск слишком велик. И многие научные разработки оказались брошенными на полпути.

Мы предлагаем увеличить цикл разработок минимум до полутора лет, чтобы можно было успеть запатентовать продукцию, оформить ее подобающим образом, создать опытный образец. Вот тут, на наш взгляд, бизнес и должен обратить внимание на товарный научный продукт.

В документе, который мы подготовили, расписывается комплекс мер, как поставить работу, чтобы это был законченный цикл и полученный в результате интеллектуальный продукт можно было продать бизнесу. И все это основывается на действующем законодательстве.

Москва весь прошлый год разрабатывала Программу инновационного развития. К сожалению, поначалу она сводилась к тому, чтобы просто дать денег как можно большему числу организаций и предприятий. Когда мы в комитете проанализировали ее, то дали заключение в том смысле, что это будет просто потеря денег. Нужно заниматься созданием инфраструктуры инновационного процесса. Чтобы любое предприятие знало, куда обратиться и что делать, скажем, для включения в свой баланс активов за счет интеллектуальной собственности. И сейчас Программа инновационного развития промышленности Москвы превратилась в Программу построения инновационной инфраструктуры промышленности Москвы. Я думаю, что в марте эта программа будет вынесена на утверждение правительства Москвы.

В столице износ основных фондов промышленности – за 70%. И это еще хороший показатель по сравнению с тем, что есть в среднем по стране. О каких инновациях можно говорить в такой ситуации. Повторяю еще раз: нужно создавать инфраструктуру инноваций и нужно обновлять основные фонды. В Японии во времена бурного промышленного роста на 5–6% в год обновлялись основные фонды. Нам нужно идти точно по этому же пути.

– Каков штат комитета?

– Штатных сотрудников у нас – 63. Но мы привлекаем на контрактной основе огромное число экспертов по самым различным направлениям.

– То есть вы – эксперт по экспертам… В связи с этим вот какой вопрос. Сейчас ведется много споров по поводу форм и способов финансирования науки, научных исследований и разработок: финансировать программы, или учреждения, или на грантовой основе конкретных исполнителей. Ваш взгляд на эту проблему как человека, который находится по роду работы как раз в точке перехода от фундаментальных исследований к прикладным разработкам? Что более эффективно, скажем, конкретно для условий столичного мегаполиса?

– Об этом в основном спорят люди, которые этим не занимаются. Найти единую матрицу по оплате – это все равно что искать иголку в стоге сена. Нет ее – единой матрицы. Где-то нужен грант, где-то – бюджетное финансирование, а где-то нужно профинансировать предприятие.

Но новый Бюджетный кодекс, к сожалению, исходит из запретительных мотивов. Ведь иной раз, проводя какой-то конкурс, нужно изначально дать грант коллективу, чтобы он начал работать. Сейчас это запрещено. Вся наша законодательная база, особенно в области оплаты продукции науки и промышленности, построена на запретительных мерах.

Но суть ведь не в том, чтобы все запретить. Не давать деньги науке – можно? Можно. Воровать не будут, это точно. Но тогда мы потеряем всю науку.

А ведь в 90-е годы целенаправленно уничтожали науку, особенно прикладную, целые отрасли. Где КБ Яковлева? Где Туполевское?! Жалкие осколки остались! А после этого мы заявляем, что создадим самолетостроительную корпорацию. На чем создадим?!

– Мне ваш пафос понятен, и я с ним вполне солидарен. Но у меня возникает банальный вопрос: да, была мощнейшая прикладная наука; но вот данные за 2005 год: удельный вес экспорта инновационной продукции в общем объеме продаж промышленной продукции – 1,4%. Где же полезный выход – 1,4%?

– А во времена СССР было от 10 до 20%. Вот вам и ответ: остальное – уничтожено. Либо на уровне рейдерства, как Московский институт эластомеров, который буквально выкинули из помещения – в окно выбрасывали ценнейшее оборудование… Либо ради того, чтобы чиновник надул щеки и сказал: «Ну вы же – банкроты!» И он не понимает, что банкротство – это просто его неумение заниматься той же интеллектуальной собственностью, ставить ее на баланс и за счет этого увеличивать нематериальные активы.

– А сейчас существует возможность, хотя бы потенциальная, увеличить в активах учреждений и организаций составляющую, связанную с интеллектуальной собственностью?

– У нас законодательство – как лоскутное одеяло. Где-то лоскуток хорош, а где-то – такая дрянь, что хоть стой, хоть падай.

Вот появился в 2003 году закон о том, что постановка на баланс нематериальных активов не сказывается на увеличении налогооблагаемой базы. Это же великолепно! Но кроме этого, ничего ведь нет!

Сейчас наконец-то утвержден новый Устав Российской академии наук – академические организации теперь в полном объеме могут заниматься интеллектуальной собственностью. Получить кредит под активы, в которые будет включена и интеллектуальная собственность, гораздо легче. Да и времени это займет полтора–два месяца, а не полтора–два года, в лучшем случае, когда разговор идет о бюджетных деньгах. Но по вузам ничего подобного нет до сих пор.

– Но цифры, которые приводит ваш же комитет, очень красноречивы: московские вузы, Российская академия наук, Российская академия медицинских наук и Российская академия сельскохозяйственных наук получили в общей сложности 891 патент. Это составило в 2006 году чуть больше 13% от всех патентов, полученных в Московском регионе. А ведь, например, научный потенциал одного только МГУ имени Ломоносова сравним с потенциалом Сибирского отделения РАН. Не слишком ли низкая эффективность «золотых мозгов»?

– Вот именно – потенциал. А кроме потенциала надо и делать что-то. Потенциал научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ отображается одним документом – патентом. Но про это-то и забыли. И разбазаривают этот потенциал – кому как выгодно. А может, кому-то это и нужно.

– Еще одну болевую точку вы обозначили в разговоре – системный разрыв между хозяйственной деятельностью, проводимыми НИОКРами и фундаментальными исследованиями. Как вам видится решение этой проблемы?

– Разрыв с промышленностью был у Академии наук и в советское время. И очень серьезный разрыв. Но тогда, например, в Министерстве оборонной промышленности СССР каждый год создавался план совместных работ с АН СССР. То, что сейчас происходит, – это, как две галактики, разлетающиеся в противоположные стороны. Академия наук где-то там, за горизонтом, промышленность – еще дальше.

Задача МКНТ – постараться их сблизить. Как сблизить систему академических исследований с промышленностью? Это нерешаемая задача. Мы мониторим, что же есть в разработках Академии наук, мониторим, что есть в промышленности и пытаемся на базе создания совместных организаций выпускать инновационную продукцию.

Есть разработки действительно уникальные – в мире и рядом ничего подобного. Но есть разработки, когда Академия наук делает «открытие», а разработки эти были запатентованы еще 50 лет назад. Вот здесь мы стараемся Академии наук помочь и дать экспертный анализ ситуации. Как раз роль связующего элемента между промышленностью и наукой – одна из главных задач Московского комитета по науке и технологиям.