http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=2cfe6b3d-2ec7-4313-a241-efe583da9c19&print=1© 2024 Российская академия наук
Еще недавно считалось, что наши ученые продают на Запад свои идеи за бесценок. Что изменилось в международном научном сотрудничестве за последние годы? Об этом корреспондент «РГ» беседует с руководителем Федерального агентства по науке и инновациям Сергеем Мазуренко.
Российская газета: Сотрудничество с ведущими странами в сфере фундаментальных наук не прекращалось даже в годы «холодной войны». Иное дело – инновации, где царит сильнейшая конкуренция. Можем мы здесь стать равноправными партнерами или по-прежнему нам предлагают приставной стул?
Сергей Мазуренко: Чудес не бывает. Около 80 лет мы не участвовали в международной кооперации труда в сфере высоких технологий. А уж коммерциализация идей была для нас тайной за семью печатями. Ведущие страны здесь десятилетиями оттачивали правила игры, так что нам еще предстоит многому учиться.
Но даже в сложнейшие для науки 90-е годы некоторые наши институты сумели на своих идеях заработать неплохие деньги. Скажем, они внесли огромный вклад в создание Большого адронного коллайдера в ЦЕРНе, пуск которого намечен на май этого года. Мы выиграли конкурсы у ведущих фирм мира, получили заказы и сделали оборудование на сумму около 100 миллионов долларов.
А сейчас по инициативе наших ученых, которую поддержал президент России Владимир Путин, мы участвуем в создании в Германии лазера на свободных электронах. Он позволит решить многие фундаментальные проблемы, в том числе и в сфере нанотехнологий. Его стоимость около одного миллиарда евро. Кроме того, россияне – одни из ведущих в грандиозном проекте термоядерного реактора ИТЭР, в основе которого наша установка «Токамак». Участвуя в крупнейших международных проектах, мы развиваем собственную науку и производство и зарабатываем хорошие деньги.
РГ: Однако директор Института ядерной физики СО РАН, академик Александр Скринский считает, что пришло время менять стратегию. Хватит наши идеи вывозить за рубеж, где они воплощаются в крупные установки. Надо сооружать их в России, чтобы здесь был центр мировой научной мысли, чтобы к нам ездили западные ученые.
Мазуренко: Пожелание, конечно, хорошее. Но даже с учетом международной кооперации «хозяин» обязан вложить в установку очень серьезные средства, значительно больше, чем «гости». А ведь это деньги налогоплательщиков. Думаю, нам еще рано брать на себя роль «хозяина» столь дорогих проектов. Ситуация в нашей науке только начала выправляться. Еще недавно проект в один миллион рублей был пределом мечтаний, а сегодня речь идет уже о десятках миллионов. Кстати, именно возросшее финансирование позволило нам перейти на новую форму международного сотрудничества, объявив совместные конкурсы.
РГ: В чем их суть?
Мазуренко: В рамках Седьмой рамочной программы ЕС научных исследований и технологического развития ЕС на основе взаимного согласования объявлены совместные конкурсы Россия-ЕС в области энергетики и биотехнологий, в которых участвуют организации Франции, Германии и Голландии. Победители каждого из них создадут «сборные научные команды», которые будут вести исследования по единой тематике. Здесь надо подчеркнуть, что деньги от каждой страны не пойдут в общий котел, их получат только «свои». Точно на таких условиях объявлены конкурсы с Китаем.
РГ: Что же здесь принципиально нового?
Мазуренко: Раньше итогом сотрудничества наших и зарубежных ученых были научные результаты, которые, как правило, коммерциализировались за рубежом. Но в сфере прикладных исследований правит коммерция, а значит, надо отстаивать собственные рыночные интересы.
Когда эту позицию мы впервые заявили своим зарубежным партнерам, они очень удивились, но постепенно поняли: научные результаты, которые получены на государственные деньги, за гроши уходить из России больше не будут. И если еще недавно, работая по западным грантам, наши ученые не могли претендовать на созданную ими интеллектуальную собственность, то теперь ситуация меняется. Мы уже не бедные родственники. Скажем, в 2007-2008 годах на 28 совместных проектов с Германией выделено 250 миллионов рублей, на 14 проектов с Францией – 37,8 миллиона, на три проекта с Голландией – 13 миллионов.
Это хорошие деньги. И полученные на них результаты теперь принадлежат нам. Конечно, учитывая, что проекты совместные, российские ученые в каждом конкретном случае должны договориться со своими зарубежными партнерами, как они будут использовать полученную интеллектуальную собственность.
РГ: До сих пор многие российские идеи воплощались в основном на Западе. В совместных проектах, о которых вы рассказываете, прописано, что новые технологии будут внедряться в России?
Мазуренко: Конечная стадия совместного проекта – опытный образец. Что дальше? Повторяю, об этом партнерам по проекту придется договариваться.
Например, это может быть создание в России совместных предприятий. Кстати, еще недавно мы нередко были здесь в проигрыше. Как правило, на территории страны зарубежного партнера создавалось СП, где воплощались в «железо» российские идеи. А дальше – немного поработав, оно исчезло вместе с научными результатами. И даже следов не могли найти.
Но мы учимся и юридическим, и правовым вопросам, настаиваем, чтобы такие совместные предприятия создавались, в том числе, и в России. Например, провели жесткие переговоры с китайскими партнерами. Ведь в Китае в свое время на основе российских разработок появилось несколько крупных СП. Мы заявили, что российско-китайский технопарк «Дружба», созданный на базе Московского энергетического института, должен способствовать появлению аналогичных СП в России. Вначале китайцы встретили это предложение без энтузиазма, но недавно мы договорились, и первый камень такого предприятия заложен в Екатеринбурге.
РГ: В совместных конкурсах есть один настораживающий момент. Предусмотрено, что российские специалисты могут участвовать в экспертизе проектов своих западных коллег, а вот иностранцам допуск к нашим закрыт. В то же время российские ученые нередко высказывают претензии к внутренним конкурсам, которые проводит Роснаука. Чтобы навести порядок, предлагается приглашать западных экспертов. Но вот опять – нет...
Мазуренко: На самом деле претензий к нашим конкурсам не так много. Основной отсев идет на самой первой стадии, когда люди хотят получить большие суммы, но не могут грамотно оформить свою заявку.
Что касается совместных международных конкурсов, то тут есть одна проблема. По российскому закону на экспертизу научных проектов отводится десять дней, в то время как на Западе 2-3 месяца. Но дело не только в том, что надо увязать сроки. Лично я «за» участие международных экспертов в оценке российских проектов, но тогда за это надо платить. За три копейки ничего не выйдет. Пока же по условиям конкурсов деньги не пересекают границу. Значит, нужно менять нормативные и правовые положения.
РГ: Многие специалисты говорят, что наша наука неэффективна и по хорошему надо оставить около 100 институтов, а остальные закрыть или реорганизовать. Академики с этим не согласны. Но разве участие в этих совместных международных проектах не критерий? Сколько наших институтов сумело в них пробиться?
Мазуренко: Поймите, мы только в самом начале пути. Пока речь идет всего о 50 проектах, а институтов в России более тысячи. Так что делать выводы и тем более принимать какие-то карательные меры, рано.
Мы слишком долго бежали в направлении противоположном тому, куда двигались все передовые страны.
Жили по принципу, если надо, то за ценой не постоим, и только сейчас начинаем осваивать законы рынка. Причем наиболее сложным он считается именно в сфере высоких технологий. Чтобы в него грамотно вписаться, не наломать дров, нам надо увязать наши законы с законами других стран. И, конечно, расширять контакты, делать сотрудничество широкоформатным.