http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=2d4f97bb-803a-42d1-9ac3-7a59ca52354e&print=1© 2024 Российская академия наук
Этот факт привел в своем выступлении на торжествах, посвященных 300-летию физических исследований в России и 80-летию Физического института им. П.Н. Лебедева, академик Геннадий Андреевич Месяц. Кстати, и у него юбилей: ровно десять лет назад он возглавил ФИАН, дважды избирался его директором. Так что поводов для беседы с академиком было достаточно.
- Открою одну тайну. Был я в Саянах в обсерватории. Гигантская антенна, нацеленная в глубины Вселенной. На фоне гор смотрится феерически! На телескопе табличка: особая благодарность академику Г.А. Месяцу, который помог в возведении этой антенны. Не скрою, было приятно такое читать. Вернувшись в Москву, встречаюсь с Виталием Лазаревичем Гинзбургом, рассказываю ему об этом случае. А он мне в ответ: уговариваем Месяца возглавить ФИАН, он самый достойный кандидат. С той поры прошло больше десяти лет.
- Необходимы уточнения. В академии наук создавалась уникальная система локаторов. Один был на юге, другой под Санкт-Петербургом, а третий в Саянах. На одном написано, что он построен при активном содействии академика Е.П. Велихова, на другом – академика Ж.И. Алферова, а на третьем значится мое имя. К сожалению, мне так и не удалось побывать в Саянах, телескоп я не видел.
- Подарю фотографию.
- Спасибо. А мое появление в ФИАН было неожиданным для многих, и особенно для меня самого. Я создавал институт в Томске, потом в Екатеринбурге. Был председателем Уральского отделения академии, которое бурно развивалось в те годы и стало одним из ведущих в РАН. Потом я был избран первым вице-президентом академии. Определенный опыт в организаторской работе, конечно, был. Научные связи с ФИАН у меня были давние и прочные. Наверное, это и послужило тому, что меня пригласили туда. Я долго размышлял, принять это предложение или нет. Во время банкета по случаю присуждения Нобелевской премии Виталий Лазаревич наклоняется ко мне и говорит: «Соглашайся, Геннадий Андреевич, не обидим мы тебя!»
Десять лет прошло. Максимальный срок для директора. Не мне оценивать все сделанное за эти годы. Одно могу точно сказать: я не сделал ничего такого, чтобы ФИАН стало хуже. Время было очень трудное, отношения внутри института и вне его всегда были сложными. На Урале и в Сибири я создавал институты вместе с людьми, которые были в прошлом моими студентами, сотрудниками. Была совершенно другая атмосфера. Те институты создавались под конкретные задачи, которые выдвигал директор. Была своеобразная диктатура, которая привычна и необходима в академии. Директор – лидер, и это очень важно. Здесь ситуация совсем иная: сложившиеся научные школы, определенные отношения между учеными и лабораториями. Тот опыт, который я приобрел в Сибири и на Урале, здесь оказался невостребованным, а иногда и вредным. Тем не менее за эти годы многое было сделано.
- Чтобы не говорилось, но вы сегодня головные в физике, определяете направления ее развития. Разве не так?
- По определению институт полифизический. Его таким и создавал Сергей Иванович Вавилов. Здесь занимались практически всеми направлениями физики. Сегодня в программе приоритетных направлений развития науки до 2020 г. прописано десять физических направлений. Мы работаем по девяти из них, и в каждом есть определенные достижения и результаты.
- Наверное, легче сказать о том единственном, которое вне ваших интересов?
- Это акустика. Кстати, от ФИАН постоянно отделялись разные институты: ядерная физика, электрохимия, полупроводники, спектроскопия и т.д. Всего создано 11 институтов, последним стал Институт общей физики им. А.М. Прохорова. В свое время выделился и Акустический институт им. Н.Н. Андреева. Атмосфера здесь была всегда особенной, с самого начала рождения ФИАН. Хочу привести фрагмент из воспоминаний академика Евгения Львовича Фейнберга. Он писал: «Между всеми этими людьми, включая Вавилова, установились искреннее уважение, полное доверие и доброжелательность. Они принесли с собой лучшие традиции российской интеллигенции, которые, сколько это возможно, оказывали влияние на всех сотрудников института. Здесь особенно были важны преданность делу, щедрость в раздаче научных идей, честность в оценке своих и чужих успехов и неудач; полное отсутствие самодовольства даже у признанных лидеров, никогда не превращавшихся в бонз от науки, уважительная поддержка таланта, у кого бы он ни проявлялся – у аспиранта или у академика, и, главное, раскованность мысли». Эту атмосферу по мере своих сил и возможностей мы стараемся сохранять.
- От космоса до частиц. Что самое интересное, экзотическое?
- Выделять что-то всегда нелегко, т.к. именно свое направление исследователь считает самым важным и интересным. Полифизичность института удалось сохранить. Безусловно, есть направления, которые утрачивают потенциал развития. Но постоянно возникают новые, которым следует уделять внимание. Институт – это живой организм, который растет, развивается.
Только факты
Сегодня в ФИАН работает 1800 человек. Из них – 911 научные сотрудники. 20 ученых - члены РАН, 204 – доктора наук, 425 – кандидаты наук. В институте 211 молодых специалистов, т.е. четверть всех научных сотрудников. В ФИАН около 70 аспирантов, за последние десять лет их число выросло вдвое. Ежегодно более 200 студентов проходят здесь практику.
- И все-таки?
- Упомяну о том, чем больше всего приходилось заниматься. Конечно, это реализация идей академика Николая Семеновича Кардашева. Осуществляются два крупных космических проекта: «Радиоастрон» и «Миллиметрон» - не имеющие аналогов эксперименты, в которых получены выдающиеся результаты. Исследуются глубины Вселенной. Уже проведено свыше тысячи наблюдений 100 квазаров, 20 пульсаров и 15 космических мазеров. Крупнейшие радиотелескопы мира привлечены к этому проекту. «Радиоастрон» зарождался еще в советское время, потом кооперация распалась, но благодаря колоссальным усилиям Кардашева (я ему по возможности помогал) удалось довести проект до реализации. Дважды мы добивались включения «Радиоастрона» в протоколы решений двух президентов – России и США. В конце концов «Роскосмос» и смежные организации довели аппарат до ума, спутник был запущен и начал успешно работать. На мой взгляд, это самый эффективный и глобальный эксперимент в космосе, который удалось осуществить России в последние годы. При подготовке эксперимента было много скептиков, критиков, оппонентов. Но как только аппарат был запущен, сразу появилось множество желающих участвовать в его работе. Сейчас все отлажено, наземные станции работают, в частности к проекту привлечена Крымская обсерватория. Активно участвуют также немцы и американцы. Желающих много, поскольку результаты получаются интересные и важные для астрофизики.
- Мы сейчас находимся на стенде, где проводятся испытания приборов, которым предстоит работать в космосе. Это действительно одна из самых современных лабораторий в стране?
- По крайней мере она полностью соответствует современным требованиям. Специалисты, которые здесь работают, занимаются исследованиями Солнца. Они получили уникальные результаты в разных спектрах излучений. Здесь испытывается новейшая аппаратура, которая устанавливается на спутниках. Группа очень молодая, как и то направление в науке, которым она занимается.
- В общем, в институте представлена вся физика. Начали со Вселенной, а теперь перенесемся в ту область, которая волнует нас всех. Я имею в виду медицину. Говорят, что и здесь у вас выдающиеся результаты. Так ли это?
- Один из наших крупных проектов связан с созданием компактного комплекса протонной терапии. Установка работает в Протвине. По своим характеристикам она превосходит все существующие в мире. Новый комплекс заменит электронные ускорители, которые используются в мировой онкологии и которые сейчас закупаются Россией, но лечение протонами значительно более эффективно. В установке создается 36 лучей, и все они направляются на опухоль, что позволяет эффективно убить ее. Комплекс разработан, два госпиталя построены на средства академии, идет подготовка к клиническим испытаниям, разрешение на которые в России уже получено. Американцы закупили наш ускоритель, построили для него больницу, сертифицировали его по строгим американским стандартам и вскоре начнут лечение. Недавно произошло еще одно знаменательное событие: наш проект победил в международном тендере, объявленном одним из высокорейтинговых медицинских заведений США – Главной больницей Массачусетса в Бостоне, обойдя таких конкурентов, как IBA, Varian, Hitachi и др. Есть договоренности о поставке комплексов в Евросоюз и Израиль. Я считаю, что использование таких комплексов приведет к перевороту в лечении онкологических заболеваний. Все эти работы ведутся под руководством члена-корреспондента РАН В.Е. Балакина.
- Будем надеяться. Говорят, что одни очень энергичные люди узнали о существовании такого комплекса в США и решили его закупать, не подозревая, что он создан у нас, а не за океаном?
- Да, это так. Самое любопытное, что они работают всего в 200 м от того места, где создается протонный комплекс. Но это обычная история: считается, что все лучшее делается в Америке, а не у нас. Заблуждение распространенное и, к сожалению, не умирающее.
- Кроме анекдотичности, здесь есть и грустное: это лишний раз свидетельствует, что общественность плохо информирована о том, что происходит в наших институтах, вообще в академии наук.
- К сожалению, наши ученые отличаются излишней скромностью. Таковы традиции нашей науки, и условия были слишком разные. На Западе надо рекламировать свои работы, чтобы получать деньги на исследования; иногда две трети времени ученого на это уходит. У нас ситуация другая: деньги, как правило, выделяло государство, власть. Это и хорошо, и плохо. С одной стороны, время ученого не тратится зря, с другой - о его работах известно мало. Как найти золотую середину, сказать трудно.
В советское время ФИАН был награжден двумя орденами Ленина. В нем работали шесть лауреатов Нобелевской премии, 11 Героев Социалистического труда, два дважды героя – А.М. Прохоров и Н.Г. Басов, один трижды герой – А.Д. Сахаров, 29 лауреатов Ленинской премии, 156 лауреатов Государственной премии, 46 лауреатов различных международных премий, 35 лауреатов премии Ленинского комсомола.
- Приезжаешь в CERN, видишь улицу Будкера, улицу Векслера. Не будь этих ученых, не было бы ускорителя в CERN.
- У нас, подозреваю, никто из молодых не знает об этих ученых и о Нобелевских лауреатах тоже.
- Пусть заходят в ФИАН. У нас в центральном холле вывешены их портреты.
- Сейчас принято оценивать вклад в науку ученого по числу публикаций. Тезис спорный, но как у вас обстоит дело с подобным показателем?
- В минувшем году публикаций и докладов более 1,5 тыс. У нас с Физико-техническим институтом им. А.Ф. Иоффе в Санкт-Петербурге бюджет приблизительно одинаков и число публикаций тоже. Кстати, в арифметике, так любимой чиновниками, много лукавого. Например, в CERN выходят работы, у которых до сотни авторов: это коллективный труд. И сразу арифметика выигрышная. Я говорю о тех публикациях, которые к «арифметике глупости» отношения не имеют. Речь идет о хорошей, настоящей науке.
- Говорят, что наука в России постарела. У вас ситуация другая. Почему?
- В последние годы мы активно занимались помощью молодым, пытались остановить те негативные процессы, которые были в науке в лихие девяностые. Я имею в виду отъезд ученых за границу, уход их в коммерцию и т.д. Ситуация в ФИАН лучше, чем в большинстве институтов РАН. Достаточно сказать, что у нас шесть членов академии, которым от 40 до 60 лет. Иногда говорят, что не могут найти директоров институтов из молодых, якобы таких нет. Я сразу могу назвать несколько имен людей, достойных и по таланту, и по организационным способностям занять кресло директора ФИАН. О смене всегда надо заботиться, и тогда проблем с молодыми не будет. Сейчас, например, ассигнования на поддержку молодежи в академии наук сокращены, но у нас в институте мы изыскали возможности этого не делать. Нелегко, конечно, поддерживать такую политику, но другого не дано, если заботиться о будущем науки. В этом году предстоит смена директора в ФИАН. Я считаю, что должен прийти человек, которому, как и Сергею Ивановичу Вавилову, будет около 42 лет. У Вавилова были свои идеи, знание европейской науки, опыт работы в МГУ.
- И такие есть сейчас?
- Есть, конечно. В общем, должен прийти новый человек с новой командой. Это мое личное мнение, однако я его буду отстаивать. Нынешний год для ФИАН, на мой взгляд, должен стать переломным. Это первое, о чем я хотел обязательно сказать в нашей беседе. И второе. У нас за десять лет выросла аспирантура, в ней примерно 100 человек. У нас есть специальный фонд, который их поддерживает. Было время, когда молодым людям (их было 20-25 человек) мы оплачивали квартиры. Нужно проводить семинары, поддерживать связь с вузами – в двух десятках из них у нас есть свои кафедры. Есть у нас заместитель директора, который полностью занимается привлечением и адаптацией в институте молодых людей. В России есть прекрасные вузы, где готовят талантливых специалистов. Однако брать к себе тех, кого хотели бы взять, мы не можем, т.к. штатное расписание жесткое и обеспечивать нормальные бытовые условия мы не можем в полной мере.
- Но вы же берете!
- Выручают внебюджетные средства. Бюджет у нас порядка четверти, а остальные средства мы добываем сами. Из 3,5 млрд государство выделяет нам около 700 млн, а все остальное мы зарабатываем.
- Идет реформа РАН, и нам постоянно говорят, что наука затратна, что она – черная дыра. Известно, что вы были противником нынешней реформы.
- Да, я был противником ее в том виде, как предполагалось ее осуществлять. Нельзя ее проводить так быстро, не посоветовавшись с научной общественностью. Мы не враги сами себе. К счастью, за академией осталось научное руководство институтами. Что будет дальше, поживем – увидим. Усложнилось приобретение приборов, оборудования, взаимодействие между институтами, научными группами. Ко всему этому еще предстоит притираться. Это процесс непростой, нашей академии потребовалось почти 300 лет, чтобы стать такой, какая она есть. Однако закон есть закон и его нужно соблюдать.
- Минувшим летом в зале ФИАН кипели страсти, когда обсуждалась реформа РАН.
- Это связано не только с темпераментом наших сотрудников: просто у нас самый большой зал, где проходят семинары, международные конференции и общие собрания отделения физических наук РАН, которое в академии самое крупное.
- А также знаменитые концерты классической музыки, на которые считают своей честью попасть многие музыканты.
- Это прекрасная традиция, которая бережно хранится в стенах ФИАН. Помните дискуссию о физиках и лириках? Ее продолжение здесь, где постоянно подтверждается, что многое надуманно. В частности, противостояние науки и искусства. В нашем институте они живут вместе, все 80 лет, что существует ФИАН. Кстати, одним из самых глубоких знатоков живописи и искусства был С.И. Вавилов. В 1974 г. был создан Клуб камерной музыки ФИАН. Дважды в месяц у нас проходят концерты. Клуб считается одной из престижных мировых площадок. Здесь выступали мировые оперные звезды, здесь пели Лучано Паваротти, солисты Большого театра и Музыкального театра им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко, камерный оркестр «Виртуозы Москвы» под управлением Владимира Спивакова. Разве всех можно перечислить? Состоялось более 500 концертов. Особенно наш клуб гордится двумя музыкальными произведениями, написанными специально для него: Concerto grosso № 1 Альфреда Шнитке и пьесой для фортепиано Ивана Соколова «Портрет Евгения Львовича Фейнберга».
Библиотека ФИАН – одна из лучших в академии наук, одна из крупнейших в стране по физике и смежным наукам. В ее фонде около полумиллиона книг, из них половина на иностранных языках. В кабинете директора бережно хранятся уникальные экспонаты: образцы гальванопластики Якоби, прибор для измерения давления света П.Н. Лебедева и многие другие. Недавно коллекция пополнилась рукописью доклада П.Н. Лебедева, сделанного им в 1891 г.
- Вернемся к науке. Что в ФИАН самое экзотичное?
- Вопрос не очень корректен. Каждое исследование – это беспрецедентная работа, которая обыкновенно делается впервые, поэтому уже экзотика. По крайней мере для исследователя, который ее ведет.
- В таком случае поясню: меня очень удивила история с молниями, о которой стало недавно известно.
- Почему такой интерес к молниям? Казалось бы, хорошо известное явление: грозовые разряды изучались давно. И вдруг совершенно иные представления, гипотезы, теории. Оказывается, в появлении грозовых разрядов большую роль играют космические лучи. А ведь космические лучи – это одна из областей, где ФИАН всегда играл ведущую роль. Работы идут под руководством академика Александра Викторовича Гуревича. «Теория гроз» проходит проверку как на экспериментальном комплексе «Гроза», что находится на Тянь-Шанской высокогорной станции ФИАН, так на космических орбитах – Институтом космических исследований РАН был запущен специальный спутник «Чибис» для исследования импульсного радиоизлучения гроз. Я упомянул лишь об одном филиале института, но их достаточно много в разных уголках страны и под Москвой. Мы контактируем практически со всеми научными центрами России, работающими в физике и смежных областях.
ФИАН активно сотрудничает с промышленностью. Примером такого взаимодействия стал технопарк, безусловно лучший в системе РАН. Он функционирует на основе самоокупаемости. На территории технопарка ведутся собственные работы института, а также размещается более 20 компаний-резидентов. Здесь создаются новые научные приборы, оптоэлектроника, лазерная техника и новые материалы. Ежегодный оборот технопарка превышает 1 млрд руб.
- Академик М.А. Марков однажды провел необычный эксперимент. Он задал ста физикам один и тот же вопрос: что будет через 20 лет? Записал ответы. Через 20 лет выяснилось, что ошиблись все за исключением одного физика из Китая, который сказал: «Я точно знаю, что будет не так, как мы думаем!» Итак, что же будет через 20 лет?
- Я думаю, как правильно сказал герой одного фильма, что будет сплошное телевидение. 20 лет назад я себе представить не мог, что в телефоне, который находится в кармане, может быть приемо-передающий комплекс. Мало того, там будет и визуальное устройство. Я – специалист по электрофизике - не мог этого представить! Никакой особой физики, кроме уравнений Максвелла и полупроводников, в телефоне нет. И никто не мог предположить, что Интернет, телевидение, цифровая связь получат столь масштабное распространение. В моей жизни это, пожалуй, самое необычное.
- Значит, прогноз на 20 лет сделать трудно?
- У меня такое ощущение, что человеку ничего нового по сравнению с тем, что есть, и не надо. И в космос летаем, и планета стала маленькая – на Южном или Северном полюсе нажимаешь кнопку и разговариваешь с женой.
- Тогда зачем расширять ФИАН, искать новые пути?
- Материальные и духовные потребности человека различны, и проблемы возникают нешуточные. Их решение требует все больших и больших затрат. Те же работы на ускорителе в CERN потребовали $10 млрд, и все ради поиска одной частицы. Точнее, чтобы проникнуть в совсем иной мир – мир темной материи, темной энергии. Это нужно для того, чтобы состыковать известные нам законы природы в единое целое, понять суть происходящего с нами и вокруг нас.
- Самое таинственное и интересное – это фундаментальные исследования. Они были, есть и будут?
- Безусловно, черные дыры, космос, энергия - все интересно. Но теперь я понимаю, что нет ничего таинственней и загадочней, чем человек. Например, ты что-то съел, и внутри организма начинает работать гигантское количество всевозможных фабрик, и у каждой свои программа, потребности и эффективность. Чтобы хотя бы отдаленно воспроизвести процесс, идущий в организме человека, нужно построить огромные сооружения, и вообще маловероятно, что это удастся сделать. Мне сейчас кажется, что самое интересное – это познание человека. Не случайно, что именно на него нацелены сейчас усилия науки.
- У меня такое ощущение, что сейчас академик-физик стал бы биологом?
- Сейчас – да. А в то время, когда я начинал свой путь в науке, на первом месте была физика.
- И один вопрос, который я не могу не задать. Мы не раз вместе ездили на Украину, вместе бывали на юбилеях Бориса Евгеньевича Патона...
- Да, в последний раз - в декабре 2013 г., когда проходили юбилейные торжества по случаю 20-летия Международной ассоциации академий наук.
- И когда уже бушевал Майдан, мы заседали рядом в академии Украины. Что с нашими научными контактами?
- Наши академии были единой системой, мы всегда работали очень дружно. Если говорить о Крыме, то у ФИАН там была лазерная обсерватория. Отслеживали движение спутников, а также впервые проводили лазерную локацию Луны. Без этих работ полеты к планетам не могли состояться. Управление аппаратами проводилось из Крыма. В трудные годы, когда практически не было финансирования, мы закупили оборудование для коллег в Крыму, наши сотрудники там работали, получая зарплату в Москве, на протяжении всех этих лет мы старались сохранять контакты и совместные работы. После распада СССР Национальная академия наук Украины и Борис Евгеньевич Патон играли связующую роль между академиями независимых государств. С помощью разработанной им системы электросварки в мире было сварено несколько миллионов километров трубопроводов. «Главным сварщиком» Борис Евгеньевич был и между науками республик. И сейчас академики В.Е. Фортов и Б.Е. Патон контактируют, общаются. Это очень важно. Политика - это политика, а наука остается наукой, у нее, как и у таблицы умножения, по выражению А.П. Чехова, нет национальности.
ФИАН выполняет серьезный объем экспериментальных работ в CERN на Большом адронном коллайдере, где изучаются фундаментальные свойства материи при сверхвысоких энергиях. Для этого сотрудниками ФИАН в сотрудничестве с российскими и зарубежными группами в крупнейшем эксперименте CERN – ATLAS - создан трековый детектор переходного излучения TRT.
При реализации проекта в CERN появились новые технологии и компьютерные программы, которые находят применение в разных областях промышленности: это и получение высокоточных конструкций из углепластика, и многослойные печатные платы, и оптические линии связи и многое другое. Поистине нет ничего практичнее, чем фундаментальная наука.
Академик В.Е. Фортов:
Юбилей – хороший повод вспомнить историю развития естественных наук в нашей стране, прежде всего, конечно, историю физических исследований. Не будет преувеличением сказать, что до Петра I физической науки в России не было вообще. Это было вызвано слабыми культурными связями с ней, ограниченным распространением переводных научных трудов, а также культурными и социальными особенностями. Наука как социальный институт начала формироваться в России лишь при Петре I. Чтобы осознать глубину разрыва, преодолеть который предстояло Петру, хотелось бы привести следующие факты. К тому времени уже были сформулированы и опубликованы законы классической механики и закон тяготения Ньютона. За 170 лет до этого, в 1643 г., Николаем Коперником опубликован главный труд его жизни «О вращении небесных сфер». Более века были известны точные законы движения планет, а также велись приборные астрономические исследования. Ровно за 100 лет до открытия в России Кунсткамеры (1714), в 1614 г. Галилео Галилеем были открыты пятна на Солнце. Кембриджский университет к этому времени имел уже более чем 500-летнюю историю, Парижский университет существовал уже 600 лет. Петровскую Россию тех лет лишь немногим более десятилетия отделяло от времен стрелецкого бунта…
Собранные в Кунсткамере научные инструменты были при создании академии переданы ей и образовали в ее составе Физический кабинет. Именно с этого момента может быть непрерывно прослежена история Физического института.
Под руководством С.И. Вавилова ФИАН стал одним из крупнейших физических центров страны с широкой тематикой исследований, с высококвалифицированными научными кадрами и мощной материально-технической базой.
Мне хочется отметить роль науки как социального института еще и в таком аспекте. В самые трудные периоды истории нашей страны власть в первую очередь всегда обращалась к науке. Это и первые годы становления советского государства, это период Великой Отечественной войны, это тяжелые послевоенные годы. После войны на фоне тяжелейшей разрухи бюджет на научные исследования был в 1946 г. увеличен на 25%, а зарплаты ученым были подняты в пять-шесть раз. Оклад президента Академии наук СССР был в два раза больше, чем у Генерального секретаря. Хочу отметить, что и ученые свою научную деятельность воспринимали как верную службу Родине.
Академик Е.Л. Фейнберг:
ФИАН всегда был островком порядочности.
Когда я заявлял, что ФИАН - мой второй дом, жена всегда возражала и говорила, что ФИАН - мой первый дом, а не второй.
Академик В.Л. Гинзбург
Одно из величайших счастливых событий в моей жизни – с первого сентября 1940 г. я стал сотрудником ФИАН
Я считаю себя человеком счастливой судьбы потому, что попал в ФИАН. Да, это так. Потому что я попал в окружение порядочных людей
Как родился «мой» семинар? До середины 1950-х гг. у нас в теоретическом отделе ФИАН был только один семинар по вторникам, руководимый И.Е. Таммом. Кроме того, по пятницам происходил «треп», т.е. вольное заседание без определенной повестки дня. В соответствии с тогдашними интересами И.Е. Тамма вторничный семинар был в основном посвящен физике элементарных частиц, как тогда говорили (сейчас более распространенное название - «физика высоких энергий», хотя по существу оно не лучше). Я же к этому времени от физики элементарных частиц практически совсем отошел и поэтому организовал небольшой семинарчик по средам с довольно широкой тематикой, но без физики высоких энергий. Постепенно этот семинар разросся, и вот сейчас мы отмечаем его 1700-е заседание… Как отмечали какие-то юбилеи семинара до 1996 г., совершенно не помню. Но вот 1500-е заседание было ознаменовано 24 мая 1996 г. чем-то вроде капустника. Я запомнил лишь шуточную пикировку с Я.Б. Зельдовичем: я отметил нечто общее в наших карьерах – у него две звезды Героя Социалистического Труда (было, кажется, уже три), а у меня тоже два, но ордена «Знак Почета». Почему-то Зельдович смутился или сделал вид, что смутился… 13 января 1999 г. было отмечено, тоже капустником, 1600-е заседание. Я на него пригласил «варягов» - известного литературного критика Б.М. Сарнова и писателя В.Н. Войновича, они выступили.
Академик Ю.С. Осипов:
ФИАН на самом деле – это гордость нашей академии, это институт, который выступает хранителем многих лучших традиций академической науки. Он - носитель духа науки. Я думаю, что пока в академии наук существуют такие институты, существует и сама академия наук.
Академик А.Д. Сахаров:
«Не меньше пяти дней в неделю я проводил в ФИАН, в комнате теоротдела, ставшей теперь рабочей комнатой специальной группы. В нашу группу включили еще двоих - доктора физико-математических наук (теперь академика) Виталия Лазаревича Гинзбурга, одного из самых талантливых и любимых учеников Игоря Евгеньевича, и молодого научного сотрудника, недавно принятого в теоротдел, Юрия Александровича Романова. Гинзбург был принят, видимо, на каких-то условиях частичного участия; в дальнейшем, когда группу перевели на «объект», в отношении него этот вопрос не стоял. Несмотря на летнее время, мы работали очень напряженно. Тот мир, в который мы погрузились, был странно-фантастическим, разительно контрастировавшим с повседневной городской и семейной жизнью за пределами нашей рабочей комнаты, с обычной научной работой.
Академик А.М. Прохоров
ФИАН был богат и сейчас богат выдающимися учеными. В ФИАН всегда можно было найти ученого, который мог бы рассказать о любой области науки, которая вас интересует.
За рубежом таких широких связей между лабораториями [как в ФИАН] нет. Там лаборатории отъединены друг от друга. Традиция ФИАН – широкая кооперация
ФИАН выступал и выступает родоначальником новых направлений в науке
Я мог заниматься чем угодно. В ФИАН хорошо понимали: нельзя заставлять ученого заниматься тем, чем он не хочет. Это обречено на провал.
Академик С.И. Вавилов:
Раздумываю об истории науки. Она совсем отлична от обычной истории общества и даже противоположна ей, а тем более «естественной истории». История науки – это история редкостных флуктуаций мысли и научной работы, вовсе не усредняющихся общей статистикой. Наоборот, именно статистическая средняя бездарных научных работ почти не имеет никакого значения. Редкие необыкновенные флуктуации вроде Архимеда и Ньютона становятся исходным пунктом дальнейших флуктуаций и т.д. Т.е. история науки – это история редчайших флуктуаций, развивающихся одна из другой и направленных в одну сторону. Это совсем не похоже на всякие прочие истории. История искусства – это тоже история флуктуаций, но только не цепляющихся друг за друга – без развития и без направленности. Кто лучше - Пракситель или Роден, Бах или Бетховен?
История людей, общества тоже содержит немного от селективного выбора флуктуаций, но только очень немного. В основном флуктуации усредняются и возникает обычная историческая схема.
Наконец, естественная история. В эволюции, конечно, основное значение имеют флуктуации. Но только чрезвычайно редко они «идут впрок», а в основном все усредняется и получается почти устойчивый мир.
Это важно бы продумать до конца.