http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=3b42022b-ef00-4872-ab26-d73e133717df&print=1© 2024 Российская академия наук
Вчера премьер Владимир Путин встретился с учеными Российской академии наук и выслушал их предложения по модернизации "Стратегии-2020", а также сделанный "на коленке" прогноз замминистра экономического развития РФ Андрея Клепача насчет того, что ближайшая волна экономического кризиса может обрушиться уже в 2013-14 годах. Ученые говорили по-своему пылко, так что, по наблюдению специального корреспондента "Ъ" АНДРЕЯ КОЛЕСНИКОВА, премьер зевнул только один раз. Впрочем, спорил с учеными, которые предложили по сути пересмотреть всю экономическую стратегию и тактику государства, гораздо чаще.
В начале совещания премьер попросил почтить память погибших на теплоходе "Булгария", сказав еще до официальных сообщений на эту тему, что "уже сегодня очевидно, что десятки людей погибли". Это и в самом деле было уже очевидно.
Во вступительном слове Владимир Путин, который, оказывается, не расстался с идеей создать собственную идеологическую и экономическую платформу развития страны до 2020 года (останется понять, будет ли это его политическим завещанием или руководством к его собственным действиям в эти годы), сравнил ликвидацию последствий мирового финансового кризиса в ведущих экономиках мира ("Если что-то и сделано, то, как у нас в народе говорят, на живую нитку") с тем, как это было сделано в России:
— Мы все-таки сохранили устойчивость, работоспособность российской экономики и ключевых социальных институтов и, главное, мы сохранили потенциал развития...
Вот что угодно, но потенциал развития у нас всегда одинаково высокий — просто потому, что не используется. Может, им просто дорожат как резервным фондом.
В обновление стратегии социально-экономического развития страны должны внести свой вклад различные группы населения, и не в последнюю очередь такая яркая, как Российская академия наук (РАН). Ценность взглядов этой группы усугубляется тем, что до сих пор они не были важны, кажется, ни для кого, кроме нее самой, ибо академическая деятельность отличается от реальной практики, как академик Александр Некипелов — от министра Алексея Кудрина, то есть просто катастрофически.
— У вас есть возможность,— приободрил академиков премьер,— что называется, заглянуть за горизонт, просчитать практически все варианты развития событий... Конечно, в таких случаях, как говорится, себе дороже прогнозировать...
Премьер имел в виду, очевидно, что прогноз может оказаться настолько неутешительным, а потенциал снова настолько стабильно высоким, что такие оценки могут повлиять на сегодняшнее положение экономики и на инвестиции в различные ее сферы. Но даже это не поколебало его уверенности в том, что следует выслушать академиков.
Между тем они по этому поводу промолчали, а беда пришла откуда не ждали — от замминистра экономического развития Андрея Клепача, который тоже участвовал во встрече:
— Мы на коленке для себя прогнозируем,— заявил он,— и у нас получается, что следующая кризисная волна мировой экономики, которая на нас скажется, будет в 2018-19 годах. Но при этом одна из возможных зон риска, когда может существенно ухудшиться ситуация в американской экономике, и на нас скажется,— это 2013-14 годы!
Похоже, прогнозы делались, и правда, на коленке, и иначе Андрей Клепач как зону ближайшего риска не называл бы с одинаковой уверенностью такие принципиально разные годы.
Впрочем, это было позже, а во вступительном слове премьер еще произнес, говоря об активном строительстве интеграционных процессов:
— Мне приятно отметить, что все предыдущие годы, начиная с дезинтеграции Советского Союза, мы топтались на месте.
Я решил было, что ослышался, но оказалось, что премьер просто не договорил:
— И вот только с решением, связанным с созданием Таможенного союза и Единого экономического пространства, экономическая интеграция на постсоветском пространстве приобрела реальные очертания.
Кстати, сегодня в Москве состоится заседание глав правительств стран Таможенного союза и мучительно размышляющей, не примкнуть ли к ним, Украины (не случайно премьер недавно при полном отсутствии прессы встречался в Ялте с президентом Украины: сегодня к вечеру будет понятно, о чем они тогда говорили).
Первым после премьера слово получил вице-президент РАН Александр Некипелов. Надо сказать, он радушно распахнул двери своей приемной для прессы, которая в тесноте да не обиде смотрела здесь прямую трансляцию заседания. Его кабинет был тоже занят для общественных нужд, и надо сказать, самое сильное впечатление производили не размеры кабинета, а сейф, спрятанный в камине. Впрочем, неудивительно, что несгораемый сейф в камине находился в кабинете академика как раз Некипелова.
Александр Некипелов подробно рассказал о деятельности отделения общественных наук РАН, которое прежде всего было представлено в этом зале, да и о деятельности всей академии. Вступительная часть затянулась настолько, что я понял: по крайней мере в этот заход академик ни за что не доберется до сути предложений по модернизации "Стратегии-2020". В лучшем случае обозначит приоритеты. В худшем — попросит денег.
Впрочем, Александру Некипелову не хватило терпения Владимира Путина ни на то, ни на другое, и вице-президент РАН передал слово директору Института новой экономики Госуниверситета управления Сергею Глазьеву, который, казалось, еще недавно входил в руководство одной из безнадежно оппозиционных режиму партий, а теперь рассказывал премьеру, как при помощи конструктивной критики "обеспечить экономическое чудо в условиях глобальных экономических проблем".
Выяснилось, что Сергей Глазьев и его коллеги еще до кризиса предсказали все: и всплеск цен на энергоносители, и спад этих цен, а также "формирование финансового пузыря"... Через четверть часа стало очевидно, что нет ничего в экономике, чего не предсказали бы Сергей Глазьев и его коллеги. Это, судя по всему, стало очевидно и господину Путину, который начал нетерпеливо оглядываться по сторонам — словно в поисках какой-то психологической помощи.
— Тот, кто первым входит на новую технологическую траекторию, входит на нее дешевле всех остальных,— методично рассказывал Сергей Глазьев.
Недалеко от него с каменным лицом сидел министр финансов Алексей Кудрин: он здесь терял время на занятия чем-то действительно полезным.
— Мы пережили информационно-коммуникационные технологии,— продолжал Сергей Глазьев.— Эти звездные войны... Они, как и всякие выходы к новым технологическим укладам, связаны с огромными расходами... А если заглянуть еще дальше, ко времени Второй мировой войны...
И ведь заглянул.
Я был готов к тому, что теперь он хотя бы краем глаза заглянет во времена Куликовской битвы, как вдруг Сергей Глазьев (словно с него морок какой-то сошел на время) перешел к тому, что "надо срочно искать точки роста".
— Ситуация сложилась таким образом,— объяснил господин Глазьев,— что у нас эмиссия все последние годы шла на покупку валюты.— Эта модель впервые была опробована в колониальных странах... Возникает чрезмерная зависимость от иностранной валюты... А главным получателем валюты является российский ТЭК...
Владимир Путин зевнул.
После этого из слов Сергея Глазьева выяснилось, что Министерство финансов занимается не своим делом, что кредитовать платежеспособные предприятия должен Центробанк через коммерческие банки. Деньги, по его мнению, должны печататься не под валюту, а под векселя успешных предприятий. Кредитовать эти предприятия следует под очень маленькие проценты.
— Так делали в свое время в Германии. Так,— добавил он,— была восстановлена послевоенная Европа!
То есть Сергей Глазьев предлагает российской экономике модель 60-летней давности. Впрочем, господин Путин обратил внимание на то, что она и так используется:
— В Белоруссии в строительном секторе давали кредиты под 2%. Надули пузырь. Да и в США кризис с этого начался, тоже со строительной отрасли. Хулиганили просто, банки давали необеспеченные кредиты, потом затрясло их, потом известные фонды — и все как домино стало рушиться.
Сергей Глазьев вдруг согласился с этим.
Директор Института народнохозяйственного прогнозирования Виктор Ивантер поддержал Сергея Глазьева:
— Кудрина ругают все, а никто не ругает Игнатьева (главу ЦБ РФ Сергея Игнатьева.— "Ъ").— А у Игнатьева больше денег! Основа должна быть не бюджетная, а кредитная... Да, надо поговорить с Игнатьевым...
— То есть вы предлагаете, чтобы ЦБ взял на себя функцию института развития (то есть государственного ВЭБа, наблюдательный совет которого возглавляет Владимир Путин.— А. К.).
— Нет! — замахал рукой Виктор Ивантер.— Просто чтобы его деятельность формировалась за счет Центробанка...
— Когда создается институт развития, он создается за счет бюджета,— не выдержал Алексей Кудрин.— В обычной, нормальной ситуации ЦБ и в самом деле отвечает за развитие коммерческой банковской системы. Но во время кризиса, как только мы вменим Центробанку роль распределителя финансов, он потеряет всю эффективность.
— Во время кризиса 295 предприятий, которым необходимо помочь, определило правительство,— добавил премьер.
— А в уставе ЦБ... — хотел добить господина Ивантера господин Кудрин.
— Да я по этому поводу книжку написал! — отбивался Виктор Ивантер.— И я знаю, что написано в уставе ЦБ! Ну и что?! Люди писали! Могут и переписать!
Так-то можно договориться до того, что и книжку люди писали и что ее можно переписать.
Да и Конституцию в конце концов люди писали.
Под конец господин Ивантер назвал экономику России корявой ("Не корявая,— поправил его премьер,— а экономика переходного периода") и неожиданно сдался:
— Я не министр финансов. В конце концов! Я только предлагаю!
После этого трагического накала состоялся разговор о том, нужно ли странам ЕврАзЭС свое собственное рейтинговое агентство. Сергей Глазьев считает, что нужно, потому что западные агентства только снижают рейтинг России. Алексей Кудрин не согласился с ним: собственные рейтинговые агентства будут карманными, а международные все-таки дорожат своей репутацией. С ним не согласился еще один академик: "А что же они тогда американским предприятиям не снижают рейтинги, хотя у них огромные долги?.." Премьер без раздумий согласился с тем, что рейтинговое агентство странам ЕврАзЭС нужно.
Впрочем, степень его доверия к западным институтам такого рода хорошо известна.
К концу встречи академики только начали входить во вкус. Тем временем практики, похоже, окончательно потеряли к ней интерес.