http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=43353352-acd5-44ee-ac87-546310873af9&print=1© 2024 Российская академия наук
Россию интересуют природные ресурсы Антарктики — именно потому на исследования в этом регионе государство собирается направить 5,5 миллиарда рублей в 2011—2013 годах и порядка 55 миллиардов рублей в последующие шесть лет. Финансирование будет осуществляться в основном за счет средств федерального бюджета. Российский премьер недавно подчеркнул намерение «последовательно расширять присутствие российских научных экспедиций на ледовом континенте». Известный российский географ, член-корреспондент РАН, заведующий кафедрой рационального природопользования МГУ Андрей Капица, сам неоднократно участвовавший в антарктических экспедициях, рассказал «Итогам», почему России так необходим Южный полюс.
- Андрей Петрович, зачем люди так тщательно исследуют Антарктиду?
— Этот вопрос беспокоит человечество много лет — пожалуй, с момента ее открытия в 1820 году русскими мореплавателями Фаддеем Беллинсгаузеном и Михаилом Лазаревым. Оказалось, что это нужно по целому ряду причин. Скажем, климатический режим в Антарктике влияет на «самочувствие» всей планеты, и его изменения эхом отзываются на нашей повседневной жизни — от погоды на улице до глобального климата. Антарктика — идеальный полигон для изучения магнитного поля Земли, ведь природа этого феномена по сей день неясна. Изучение внешнего магнитного поля, в том числе полярных сияний, дает ключ к познанию внутреннего строения Земли, в частности ее ядра. Это очень важно и для познания взаимосвязи атмосферных явлений на Земле с солнечной активностью и космическим излучением. Нет области на Земле, кроме разве что Гренландии (но это не наша территория), где столь же успешно можно проводить исследования силовых линий: тут они наиболее сконцентрированы и меньше всего подвержены искажению солнечным ветром. Здесь удобнее всего наблюдать потоки космических лучей, проводить палеонтологические исследования древних бактерий и архей, прекрасно сохранившихся во льдах. Возможно, именно Антарктика поможет нам получить ответы на сакраментальные вопросы: что такое жизнь, как она образовалась, одиноки ли мы во Вселенной? Словом, это поистине земля обетованная для ученого — правда, с суровым и довольно неудобным для работы климатом. Ясно, что масштабные исследования возможны только с применением самой современной дорогостоящей аппаратуры, хотя были времена, когда денег выделялось ничтожно мало. Приятно было узнать, что руководство страны пересмотрело точку зрения.
— Каковы мотивы такого решения?
— Помимо всего сказанного выше, ледяная земля Антарктики — это кладовая многих необходимых человеку минеральных и пищевых ресурсов, и в первую очередь пресной воды, недостаток которой ощущается уже сейчас. Здесь обнаружены огромные запасы каменного угля и разнообразных железных руд, массивные месторождения слюды, горного хрусталя и графита — вещества, за которым, как полагают эксперты, большое будущее: в ближайшие десять лет материалы, полученные на его основе, вытеснят кремниевую электронику. В Антарктиде найдены крупные осадочные бассейны с газом и нефтью. И все это — малая толика природных богатств, скрытых под массивной толщей вечных льдов. Обнаружить и добыть их не так-то просто, однако то, что они там имеются, — неоспоримый факт.
— Вы были составителем первой в мире подледной карты Антарктиды. Она еще актуальна?
— Сейчас появились другие, современные карты, полученные на основе данных более детальных исследований.
— Много говорят о том, что ледники тают. Какими неприятностями это угрожает человечеству?
— Да, ледники тают, но потопа не будет. Ледники — и антарктический, и гренландский — настолько массивны, что изменения их температуры — это ничтожно малая величина, не способная их поколебать. Для того чтобы их растопить, потребовалось бы столько энергии, сколько человечеству и не снилось. Все это процессы, связанные с природной деятельностью, протекающей в веках. Идут глобальные потепления, потом похолодания, они сменяют друг друга. Так, в XI веке был период, когда, например, в Гренландии стало настолько тепло, что там поселились выходцы из Исландии — викинги. Гренландия — это значит «зеленая земля». Сейчас это остров, целиком покрытый льдом, а тогда там все цвело, стояла вечная весна. Потом начался малый ледниковый период, викинги покинули Гренландию и вернулись в свою Исландию. Все это мы поняли, изучая рельеф Антарктиды. Мы выявили закономерность в колебаниях температур воздуха. С этой целью пробурили скважину глубиной 3,5 километра и по анализу керна выяснили, какое количество углекислого газа выбрасывалось в атмосферу в разные периоды жизни Земли. Получилась кривая, которую я до сих пор на своих лекциях демонстрирую студентам. Это колебательный природный процесс, никак не связанный с выбросами СО2 человеком в атмосферу. Скажем, почему происходили потепления? Количество СО2 увеличивалось за счет того, что огромные концентрации этого газа растворены в океане, и если океан потеплеет хотя бы на полградуса, он выбросит часть СО2 в атмосферу. Но этот газ не влияет на парниковый эффект и другие явления, связанные с изменением климата. На потепление, как и на похолодание, действуют совсем другие причины — в первую очередь астрономические.
— Есть другое опасение — по поводу растущей озоновой дыры над Антарктикой.
— Озоновая дыра — это нормальное природное явление: она то исчезает, то растет. Самая большая дыра действительно находится над Антарктидой. Я изучал этот вопрос и пришел к однозначному мнению: процесс изменения параметров озоновой дыры протекает без всякого человеческого влияния. Этот процесс связан с Солнцем, которое преобразует молекулы кислорода и создает особое его состояние — озон (О3), замечательный тем, что может защищать нас от ядовитого ультрафиолета, поражающего все живое. 700 миллионов лет назад благодаря возникновению озонового слоя стала возможной жизнь на поверхности Земли — раньше она концентрировалась исключительно в океанах, где ее защищала вода. Без озона мы бы все погибли. Но все разговоры о том, что газовые баллончики, холодильники, кондиционеры как-то влияют на озоновую дыру, — ерунда. Вулканы испускают в сотни раз больше фреона, чем все холодильники, вместе взятые. Озоновый слой в Антарктиде связан с колебаниями времен года, поэтому размеры дыры максимальны зимой и минимальны летом. Так что не будем преувеличивать наше значение — изменение молекул кислорода вызывают лучи солнца и изменения в наклоне земной оси.
— И кому, по-вашему, выгодно создавать миф о том, что растущая озоновая дыра — дело наших рук?
— Все это затеяла одна крупная компания, выпускающая холодильники. Она запустила разговоры о том, что фреон увеличивает озоновую дыру. Это правда, хотя человеку никогда не выпустить в воздух столько фреона, чтобы он существенно повлиял на озоновый слой. Но работники фирмы заявили, что научились делать такой фреон, который не будет ничего разрушать. На этом было заработано 5 миллиардов долларов.
— Вы сами были членом многих антарктических экспедиций. Трудно там работать?
— Трудно, но в памяти остается хорошее или забавное. В 1953 году я окончил университет, а в 1955-м по чистой случайности зашел в управление морским флотом Академии наук и встретил Ивана Дмитриевича Папанина (исследователь Арктики, доктор географических наук, дважды Герой Советского Союза. — «Итоги»). Я его знал, потому что он был большим другом моего деда, знаменитого кораблестроителя академика Крылова. Папанин говорит: «Собирайся в Антарктиду, я готовлю экспедицию». Я поговорил с бывшими однокурсниками, и мы пришли к нему с желанием ехать. Правда, потом начальником первой советской антарктической экспедиции назначили не Папанина, а Михаила Сомова (советский океанолог, полярный исследователь, заместитель директора Арктического научно-исследовательского института. — «Итоги»). У нас работал штаб, через который в короткие сроки надо было заказать все — от гвоздя до самолета. Строительство жилья, питание и одежда — все согласовывалось на самом высоком уровне. Помню, был такой Шапошников, который занимался изготовлением теплой одежды для полярников и палаток для полевых работ. Предстояло выяснить, сможем ли мы в этой одежде перенести в палатке низкую температуру. Я договорился с одним военным институтом, арендовал у них камеру, применявшуюся при испытаниях самолетов, и мы поехали туда с моей аппаратурой для измерения толщины ледового покрова и с врачом, который должен был осуществлять наблюдение и за показаниями приборов, и за мной. Приехали. Камера за несколько суток до нашего приезда уже была запущена — там держалась температура минус 60. Я натянул полярную одежду, образцы которой привез Шапошников, влез в камеру, где должен был пробыть два часа. И промерз, что называется, до костей. Датчики показывали, что у меня на коже температура около нуля. Я страшно огорчился, что так плохо переношу холод, поехал к Сомову и доложил, что образцы полярной одежды не выдерживают никакой критики. Он рассердился, вызвал Шапошникова. Тот изумился: «Это же образцы не для испытаний — они сделаны на вате, а не на гагачьем пуху. Как вы вообще живы остались?!» Потом я много лет работал при температурах до 70—75 градусов ниже нуля, по несколько часов был на улице — и ничего. Костюмы оказались первоклассными.
Другая забавная история — про спирт... Как-то Сомов поручил мне сделать заявку на него — я был молодым, непьющим парнем, и он посчитал, что я справлюсь. Вообще спирт нужен летчикам для снятия льда во время полетов, в гляциологии для решения ряда задач, связанных с низкими температурами, ну и, конечно, не без того, для сугрева. Хотя вскоре всем стало ясно, что спирт для этой цели совершенно не годится. Он дает резкое, на пять — десять минут, ощущение тепла, после чего наступает резкое охлаждение. Мы научились согреваться другим способом — ели сливочное масло, оно быстро усваивается. Через несколько минут тепло разливается по всему телу. Очень приятное ощущение! Так вот, для заявки я посчитал, что нужно 800 литров спирта. Дал заявку, Сомов перечеркнул и написал: «400». А заявки наши подписывал лично министр, поэтому они мгновенно выполнялись. Прилетели в Калининград, откуда наши корабли следовали в Антарктику. Загружаем в корабли самолеты, продовольствие, оборудование, взрывчатку. И вдруг звонок с местного ликеро-водочного завода — пришла заявка на спирт, приезжайте получать. Я говорю — сейчас пришлю грузовик. Нет, говорят, грузовиком не отделаетесь. Как так? Оказывается, пришла заявка на 40 тонн! Как выяснилось, заявки подаются в гектолитрах, а один гектолитр — это сто литров. То есть 400 раз по сто литров!
— Куда же вы дели столько спирта?
— Загрузили в крют-камеры корабля под запор, чтобы никто не мог туда проникнуть. Никто туда и не рвался. Алкоголиков у нас не было, а вообще было что выпить — прекрасный набор вин, коньяки, водка. Спирт не котировался, хотя по качеству он был первоклассный.
— Вы упомянули взрывчатку. Зачем она нужна в Антарктиде?
— Я взрывал поверхность ледника — сейсмические волны идут вниз, к коренному ложу, отражаясь, возвращаются наверх, где установлены приборы, которые регистрируют эту волну. По времени пробегания волны можно узнать толщину ледникового покрова и получить точные данные о состоянии ложа. Эти данные легли в основу составленной мной впервые в мире карты подледного рельефа Антарктиды — работа стала моей докторской диссертацией. Было проделано несколько сот измерений, получены профили ледникового покрова коренного ложа Антарктиды, и для этого, конечно, нужна была взрывчатка. Для того чтобы ее применять, мне пришлось окончить специальные курсы и получить профессию взрывника. Разрешение на проведение таких работ выдавал Моссовет. Пришел я туда, а с меня требуют карту местности, где будут проводиться работы, где конкретно планируется хранить взрывчатку. А карты такой в природе не существовало — мы еще не знали, где создадим базу. «А вы так и напишите», — говорят. Я и написал: «Карту приложить не можем, поскольку место проведения работ на карту мира не нанесено». Как ни странно, на эту бумагу тут же была наложена резолюция — «разрешить».
— Как бы вы оценили экологическое будущее Антарктиды?
— Надеюсь, у человечества хватит здравого смысла не превращать экологически чистую Антарктиду в кормушку для удовлетворения своих постоянно растущих материальных потребностей, хотя, увы, есть факты, говорящие о противоположной тенденции. Так, недавно правительство РФ подписало документ, согласно которому разрешается сбрасывать сточные воды в Байкал, в котором находится 20 процентов мирового запаса пресной воды. Это же безумие! Наступит время, когда мы будем строить не нефтепроводы, а водопроводы и продавать байкальскую воду дороже, чем нефть. Когда я был депутатом Верховного Совета РСФСР, предложил дополнение к кодексу по охране водных ресурсов: чтобы предприятия, отравляющие водоемы своими промышленными отходами, сбрасывали выше, чем забирают. То есть чтобы гадили себе на головы. На мой взгляд, совершенно адекватная и, главное, действенная мера. Но предложение было бурно завалено. С тех пор ничего не изменилось. Как бы не вышло то же самое с Антарктидой…