Российская академия наук в следующий вторник, 20 сентября, изберет себе нового президента. Почти 10 лет после свершившейся пресловутой реформы РАН, должность эта до сих пор является «расстрельной». От каждого нового главы ученые ждут настоящего подвига: выведения Академии на новый уровень взаимоотношений с властью, более полной реализации ее полномочий и т.д. В общем, должность не слишком заманчивая. Тем интереснее мотивы тех, кто баллотируется на этот высокий и очень ответственный пост, их предвыборные программы. Как мы знаем, правительство согласовало три кандидатуры, выдвинутые ранее отделениями академии. Это академики: Геннадий Красников, Александр Сергеев и мой сегодняшний собеседник – академик из Сибирского отделения РАН, теплофизик Дмитрий Маркович.

Справка «МК». Дмитрий Маркович Маркович, 60 лет – специалист в области гидродинамики, управления процессами тепло- и массообмена, с 2017 года руководит Институтом теплофизики имени С. С. Кутателадзе СО РАН РАН, член Президиума РАН. Дмитрий Маркович – Лауреат Государственной премии РФ в области науки и технологий, а также премии Правительства РФ в области науки и техники.

Проблемы

– Дмитрий Маркович, как вы оцениваете нынешнее состояние отечественной науки?

– Оценка всегда зависит от шкалы сравнений. Если смотреть в глобальном масштабе — мы уступаем многим странам по всем значимым параметрам, от удельного количества исследователей до числа публикаций в топовых журналах, от рейтингов российских университетов (даже лучших) до доли наукоемкой продукции в структуре экспорта. Уступаем многим: не только США и странам Европы, но и Китаю, Южной Корее. В основе лежит отставание по базовому показателю — доле ВВП, расходуемой на науку. Для России это чуть более одного процента, тогда как у США, Японии, стран Европы 2-3% и 4-5% — у Израиля, Кореи, Тайваня.

– Почему так происходит?

Причина кроется в диспропорциях отраслевого баланса российской экономики и форм собственности. В нашей стране преобладает государственная (а также «псевдочастная», фактически контролируемая государством) форма собственности и сырьевой сектор экономики. Буквально до последнего времени нефтегазовые, угольные и рудные компании России предпочитали импортировать высокотехнологичное оборудование и продукцию, а не заказывать отечественные разработки.

Что же касается бюджетного финансирования фундаментальных исследований и поддержания соответствующей инфраструктуры, то его сравнительно низкий объем связан с рядом причин, главными из которых считаю недооценку важности работы ученых на долгосрочную перспективу, низкий престиж науки у российского истеблишмента и общества.

Прибавьте к этим проблемам еще и острейшее недофинансирование, которое наша наука испытывала последние десятилетия, выживая за счет накопленного в советские годы базиса. Теперь он иссяк. Вместе с тем российскую науку ослабляет ряд других факторов. Среди них — постоянная борьба моделей организации исследований («американской», с опорой на университеты, и условно «советско-германской»). Назову также хроническую недооснащенность всей необходимой науке «матчастью», – от крупных экспериментальных установок до рутинного лабораторного оборудования, реагентов и расходников. Усиливается также территориальный дисбаланс развития научной инфраструктуры: в огромной России она сосредоточена в нескольких крупных локациях, в основном в Москве, Санкт-Петербурге и вокруг них. И, наконец, ключевая слабость нашей науки – дефицит продолжателей. Молодежь неохотно пополняет ее ряды, а пришедшая — покидает страну в порядке десятков тысяч в год. Полагаю, что в условиях экономической блокады все эти проблемы станут обостряться.

ДМИТРИЙ МАРКОВИЧ. ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА

– Так российская наука скорей жива или мертва?

– Если говорить о российской школе фундаментальных исследований, которые традиционно у нас сильны, со времен Менделеева, Вернадского и других титанов, они до сих пор высоко котируются в глобальном научном сообществе. Не будем сбрасывать со счетов некоторую «научную креативность», свойственную именно представителям нашей страны. Тот же Китай вкладывает в науку на порядок больше средств (даже в перерасчете на одного исследователя, которых там гораздо больше, чем у нас), но за свежими идеями, за новыми подходами стараются обращаться к российским коллегам.

– Если Вы выдвигаете свою кандидатуру на выборы, значит, есть еще надежда, что у РАН есть будущее. Что ее вселяет?

– РАН — один из старейших государственных институтов в России, ей почти 300 лет. Ее основатель, Петр Великий, заложил главные академические принципы: работу на укрепление державы и просвещение новых поколений: «Академия учреждается не токмо к славе сего государства для размножения наук, но и чтоб чрез обучение и разположение (распространение) оных польза в народе впредь была». Академия всегда считалась средоточием интеллекта высшей пробы и свободы мысли, драйвером государственных мегапроектов. Да, для академического стиля свойственно некоторое фрондёрство, но нисколько не оппозиционность. Некоторое вольнодумство Академии давало ей не сравнимый с другими странами креатив. Вспомним хотя бы разработанный еще до революции академиком Глебом Кржижановским и его сподвижниками план ГОЭЛРО (Государственный план электрификации всей страны — авт.), в осуществимость которого сначала не поверил даже фантаст Герберт Уэллс, — а он воплотился в жизнь. Сейчас считается, что «воплотительная» функция, то есть инжиниринг, – это ахиллесова пята нашей страны. В этом нет вины Академии наук, но она может и должна стать единым центром обоснования и формирования научной политики страны во взаимодействии со всеми вовлеченными субъектами. Это органы власти, министерства и ведомства, исследовательские центры и институты разной принадлежности, университеты и новые точки роста: такие, как инновационные центры «Сколково», «Иннополис» в Татарстане, образовательный центр «Сириус» в Сочи, Инновационный научно-технологический центр «Русский» на Дальнем Востоке.

Задачи

– Формирование единой научной политики – входит в перечень задач из вашей предвыборной программы?

– Это миссия. Ключевыми же задачами на будущий президентский срок я считаю:

1. Инициирование крупнейших комплексных исследовательских программ и проектов, как междисциплинарных, так и межведомственных. Они должны быть с фокусом на новые и грядущие угрозы и вызовы, по самой широкой тематике: космос, Арктика, эпидемии и эпизоотии, инновационные материалы, новая энергетика, экология, достижение активного долголетия, продовольственная безопасность, наконец, значимые инициативы в гуманитарной сфере;

2. Расширение экспертной функции Академии. Не так давно из-под экспертизы РАН специальным постановлением Правительства был выведен ряд крупнейших субъектов исследовательской деятельности, много университетов и научных центров. То есть, в России сейчас есть академическая экспертиза и «экспертиза-лайт», которая сводится к тому, что ученые ряда научных организаций проводят экспертизу своих же проектов. Это неправильно. Такого быть не должно;

3. Академия должна стать «единым окном в науку» для крупных российских корпораций и компаний реального сектора экономики. В масштабе Сибирского отделения РАН мы поставили на рельсы и развиваем работу с индустриальными партнерами: Ростехом, Росатомом, Роснефтью, Татнефтью, Газпромом, Норникелем, АФК «Система» и другими. Теперь я намерен распространить этот опыт на всю Академию.

Необходимость расширения функций РАН актуализировалась в последние полгода. В условиях экономической и технологической блокады России произошло неизбежное «принуждение к инновациям».

Мобилизация

– Вы видите так необходимую нам всем научную мобилизацию, ускорение инновационных процессов?

– Необходимость в создании и использовании своих товаров и наукоемких производств возникла еще в предыдущем санкционном цикле, после 2014 года. Однако наши чиновники и бизнес продолжали отказываться от отечественных разработок: все еще оставались возможности купить готовое, это было проще и дешевле, чем инвестировать в перспективное. Теперь, спустя восемь лет, у нас снова декларируется быстрый и осознанный «поворот к науке». И тут становится очевидным, что в стране нет единой, целостной и последовательной научно-технологической и научно-образовательной политики. Налицо несколько центров ее формирования, ограниченных узким набором собственных приоритетов и ведомственными, групповыми интересами.

Главная проблема сегодняшней мобилизации — чтобы она стала таковой. То есть велась по принципам мобилизационных действий, одинаковым для всех времен и народов: четкое определение приоритетов, максимальное привлечение всех сил, оперативность и персональная ответственность. Эти качества недавно продемонстрировала Академия наук и ее Сибирское отделение: мы провели быстрый технологический аудит и выявили особо критические области в плане импортозамещения. И что дальше? Ничего, похожего на мобилизацию! Научно-технологический комплекс России действует по стратегиям и программам развития, принятым до февраля 2022 года — практически никто не ставит вопрос об их пересмотре.

– Что конкретно вас не устраивает в старой стратегии?

– Государственные задания исследовательским организациям по-прежнему формируются «от исполнителя к заказчику» и согласовываются долгие месяцы. Главная проблема здесь – отсутствие системных запросов от министерств и госкорпораций к фундаментальной науке. Наблюдаем лишь фрагментарные обращения отдельных хозяйствующих субъектов. Здесь точно надо перестраивать работу.

Теплофизика

– Ваше направление деятельности – гидродинамика, создание устройств, аппаратуры для энергетических установок. В этой сфере все у нас в порядке?

– Институт теплофизики им. С.С. Кутателадзе СО РАН, где я уже шестой год являюсь директором, занимается почти всеми видами энергетики, а именно фундаментальными исследованиями, являющимися основой энергетических технологий, и в каждом направлении есть серьезные задачи. Некоторые из них — «на вырост», на перспективу повышения безопасности и эффективности, а другие — критичные в плане импортонезависимости.

Главная задача состоит в повышении эффективности электрогенерации из углеводородного топлива, к примеру, переход на парогазовый цикл, который поднимет КПД существующих газотурбинных установок с 35-40% до 60% и более.

– Чем еще новый метод отличается от прежнего?

– Это не то, чтобы новый метод. Большинство новых генерирующих мощностей в развитых странах, если говорить о газовом топливе, работают на парогазовом цикле. Более высокий КПД позволяет существенно экономить топливо и, соответственно, обеспечивает более низкую эмиссию продуктов сгорания, включая парниковые газы. Сейчас в нашей стране доля парогазовых установок в электрогенерации весьма мала и наша задача – способствовать переоснащению этой отрасли. Производителей газовых турбин в нашей стране практически нет, если говорить о больших мощностях – совсем нет. Все закупалось за рубежом до последнего времени. Сейчас, по-сути, надо создавать целую отрасль, и наука может и должна в этом помогать.

– А как обстоят дела в атомной энергетике?

– Здесь у нас всё более-менее в порядке: благодаря долгосрочным стратегиям Росатома мы технологически независимы, обладаем мировым лидерством по эффективности и безопасности. К примеру, сейчас ждем прорыва в направлении замкнутого ядерного топливного цикла (проект так и называется — «Прорыв»).

– Как вы относитесь к проблеме солнечной и ветровой энергетики?

– Возобновляемая, или «зеленая» энергетика развиваются в России слабо: виной тому наше углеводородное изобилие и не конкурентная себестоимость «альтернативной» энергии в нестабильных климатических условиях.

Как критичную в краткосрочном периоде область, я бы выделил автоматизацию энергокомплекса, в том числе гидроэнергетики. Из-за упущений антимонопольной политики в этом секторе мы используем большое количество автоматики западных брендов, которые предлагали автоматизацию крупнейших объектов «под ключ», но с использованием только своего оборудования и так называемых «закрытых» стандартов. Это создавало барьер для входа российских компаний на рынок. Хотя наши компании уже много лет предлагают решения, не отстающие по качеству, функциональности и, главное, открытости. Уверен, теперь принципы независимости от иностранных производителей будут закреплены в государственной и отраслевой политике.

Кадры

– Ни для кого не секрет, что российская наука ежегодно теряет ценные кадры – молодых ученых, которые уезжают за рубеж в погоне за лучшими условиями. У вас есть предложение, как их можно было бы остановить?

– Молодые ученые уезжают по ряду причин. Зарплата даже не главное, активные и талантливые люди имеют возможность заработать в науке и в нашей стране. К тому же среди молодежи есть настоящие подвижники, к которым применимы слова одного моего товарища, академика, директора большого института: «Мотивация ученого — прежде всего, получать радость от постижения новой красоты мироздания и возможности дарить ее людям». Но проблема возникает на стадии «дарить людям», то есть заключается в степени востребованности научных результатов государством, экономикой и обществом. От безразличия к новым знаниям, к их ценности и применимости опускаются руки. Подрезают крылья молодым (и не только!) ученым несколько факторов. Это и отсутствие передового оборудования, и проблемы с закупками необходимых реагентов. А в последние годы сомнения в авторитете научной профессии усугубляются еще и преследованиями по разным поводам. Доминирует презумпция виновности: якобы без массы бюрократических надзорно-контрольно-отчетных процедур ученый если не разгласит гостайну, то что-то украдет! Такое отношение надо кардинально менять до строго противоположного: если наука в приоритете, то ученые – под опекой и защитой государства. Например, в Китае или в Южной Корее, где наблюдается взрывной рост экономики знаний, так и происходит.

Разумеется, проблема сохранения научной молодежи решается в очень широком общегосударственном контексте. Но смотрите, что произошло: после начала спецоперации правительство огласило и выполнило комплекс мер по удержанию специалистов в сфере IT — отсрочка от призыва, налоговые послабления, льготные ипотека и кредиты… Это правильно, но почему только эта категория? Что, те ученые, кто работает не на сегодняшний-завтрашний день, а на более далекую перспективу, не нужны стране? Академия наук должна генерировать масштабные инициативы по всесторонней поддержке научной молодежи и, в целом, по повышению мотиваций к исследованиям. Пусть РАН сегодня не правомочна самостоятельно решить эти проблемы, но она способна их ставить на самом высоком уровне, причем с портфелем конкретных предложений.

НА ЗАСЕДАНИИ ПРЕЗИДИУМА РАН

Финансирование науки

– На днях Профсоюз работников РАН обратился к кандидатам в президенты РАН с открытым письмом, в котором главной проблемой выделено недофинансирование науки. Как решить ее? Что бы вы им сейчас ответили?

– Я, как и другие кандидаты на пост главы РАН, против рейтингования, ранжирования институтов и университетов по категориям, в соответствии с которыми осуществляется их обеспечение. Базовое финансирование для всех должно быть удельно одинаковым (при этом увеличенным минимум вдвое к сегодняшнему уровню), а дифференциация — за счет серьезных грантов на основе конкурсного рассмотрения программ развития. В этом смысле вузовская программа «Приоритет 2030» демонстрирует правильный подход. В целом я вижу бессмысленным противопоставлять госзадание и гранты, я за то, чтобы иметь возможность (не тотальную, конечно) рассматривать их в рамках софинансирования.

И очень важный момент — надо снять межведомственные барьеры, чтобы институты и университеты, подведомственные, к примеру, Минобрнауки, могли получать госзадания на ориентированные фундаментальные исследования с финансированием от других ведомств: Минпромторга, Минздрава, Минсельхоза, Минприроды и других. Первые шаги уже есть: региональным бюджетам разрешили финансировать науку в учреждениях федерального подчинения, но этого явно недостаточно. И потом основными бюджетами, как мы знаем, оперируют не субъекты Федерации, а ее органы исполнительной власти.

Я согласен с требованием профсоюза существенно увеличить и программу обновления приборной базы, уделяя особое внимание импортозамещению и поддержке отечественных производителей: и приборов, и научного софта. Опять же, в условиях реальной мобилизации проблема решалась бы инициированием многоэтапной государственной (и по определению межведомственной) программы развития научного приборостроения и производства лабораторного оборудования. Как и в ситуации с молодежной политикой, РАН не способна собственными силами решить проблему, но может стать главным инициатором такого решения.

– Как вы намерены добиваться поставленных целей?

– Чтобы добиваться поставленных целей, руководство РАН должно системно взаимодействовать не только с главой государства, но и с его ключевыми институтами: Госсоветом, Совбезом, Советом Федерации, Государственной думой, министерствами и ведомствами. Президент, вице-президенты, главный ученый секретарь, члены президиума РАН должны постоянно вносить туда научную повестку, заострять проблемы и предлагать достижимые пути их решения. Тогда и будет желаемый результат.

Первые шаги

– Кто для Вас является примером из прежних президентов Академии наук?

– В числе многих я бы назвал академиков Александра Петровича Карпинского, Александра Николаевича Несмеянова и Мстислава Всеволодовича Келдыша, «пароходов и человеков». В прямом смысле — их имена носят исследовательские суда нашего маленького, но продуктивного научного флота. Карпинский — кстати, первый избранный президент Академии (голосовал против себя) — отстоял ее в критические годы революции, не побоявшись написать Ленину: «Уничтожение Академии опозорит любую власть». Многое он сделал по спасению академиков от последовавших репрессий, не говоря уже о быстром развитии советской науки, ее вовлечении в индустриализацию страны: достаточно назвать упомянутый выше план ГОЭЛРО или работу КЕПС — комиссии по изучению естественных производительных сил.

Предшественник Келдыша на президентском посту академик Александр Николаевич Несмеянов повторил гражданский поступок Карпинского. В аналогичной ситуации сказал Никите Хрущёву: «Петр Первый основал Академию, а вы хотите ее закрыть?» — и тот отказался от губительной идеи. Несмеянов сделал очень многое для становления Сибирского отделения Академии наук и создания новосибирского Академгородка.

Мстислав Келдыш возглавлял АН СССР в 1961-1975 годах. Именно тогда престиж науки и профессии ученого достигли максимума. Мстислав Всеволодович оказывал всемерную поддержку развитию в нашей стране не только его «родной» математической науки и механики, но и новых направлений, которые еще недавно с высоких трибун объявляли «буржуазными лженауками». Это кибернетика, молекулярная биология, генетика и квантовая электроника. При этом Келдыш был самым «ракетно-ядерным» президентом Академии: наряду с Сергеем Павловичем Королевым и Игорем Васильевичем Курчатовым входил в «Три К», триаду научных столпов стратегических программ СССР.

– Предположим, что 20 сентября вас изберут главой Академии. Какие будут ваши первые шаги на посту президента?

– Предварительно я разделил свои действия на два направления: условно, внутреннее и внешнее.

В рамках Академии наук начну с формирования сильной, современно мыслящей управленческой команды на двух эшелонах: руководства (оно в Академии также выборное, но по процедуре избранный Президент РАН предлагает Общему собранию кандидатуры вице-президентов и определенной части членов Президиума) и аппарата в целом — в перспективе расширения и усиления функционалов Академии он должен быть укреплен качественно и количественно. Поэтому необходимо будет организовать штучный поиск надлежащих кадров по всей стране.

Инициирую, строго по наказам избирателей, создание в стенах Академии наук двух первоочередных документов: Комплексного научного доклада РАН по возможностям социально-экономического развития России в новых геополитических условиях и Стратегии развития самой Российской Академии наук.

Начну системную работу по активизации опорных структур РАН — тематических Отделений по отраслям науки: об их значимости и перспективах для российской науки можно долго рассказывать. И, разумеется, совершу ряд поездок в региональные отделения, филиалы и научные центры РАН, чтобы на местах, в живую воспринять специфичные для отдельных территорий проблемы развития научно-технологического и научно-образовательного комплекса и содействовать их решению.

Вне Академии я намерен осуществить следующее. Во-первых, встретиться со руководителями профильных комитетов, комиссий Государственной думы и Совета Федерации РФ, чтобы обговорить участие руководства РАН в работе обеих палат, ее форматы и планирование. Во-вторых, – с руководством Союзного государства России и Беларуси, – обсудить меры по расширению возможностей этого межнационального и надгосударственного института — прежде всего, в плане научно-технологического сотрудничества.

Вы, кстати, не спросили про международную деятельность РАН: в сложившейся ситуации с изоляционистскими трендами в отношении России, возрастает ценность каждого сохраненного контакта с зарубежными коллегами. Поэтому планирую в смешанном формате провести специальную сессию с иностранными членами РАН на предмет их участия в поддержании сохранившихся международных связей и налаживании новых.

Необходим также ряд встреч с федеральными министрами – не только Минобрнауки, но и Минпромторга, Минздрава, Минсельхоза, других органов исполнительной власти, включая силовой блок. Намерен я также встретиться с руководителями крупнейших индустриальных корпораций с целью конкретизации точек соприкосновения и получения дополнительных запросов на научную поддержку.

Будет ли встреча с первыми лицами государства раньше или позже этих событий, зависит не от меня, но главное, о чем я должен сказать при этом, это то, что Академия наук готова принять на себя повышенную ответственность.