Версия для печати
Вернуться к списку

НАУКА НЕ ТЕРПИТ ДИКТАТА

Для понимания проблемы более важно заявление Дмитрия Ливанова, сделанное на деловом завтраке Сбербанка в рамках Петербургского международного экономического форума: «Мы действительно фиксируем очень глубокие проблемы, и в нашем образовании, и в нашей науке. За последние 20 лет мы полностью утратили международную конкурентоспособность в этих сферах. Мы ее просто потеряли. В СССР была хорошая наука и хорошее высшее образование, но их уже нет. То, что мы имеем сегодня, это не соответствует даже минимальным требованиям». Оставим в стороне вопрос о том, действительно ли мы полностью потеряли международную конкурентоспособность в области образования и науки, что это значит, можно ли об этом говорить в целом или надо судить более конкретно применительно к разным ветвям научного знания. Согласимся с Министром, что мы за 20 лет потеряли хорошую науку и хорошее образование.

Но разве не следует ли из этого утверждения вывод, что причинами утраты конкурентоспособности нашей науки и нашего образования за последние 20 лет стали как раз те изменения, «реформы», которые в течение этого времени проводились в данных сферах? И, может, стоит поработать над тем, чтобы устранить эти причины или смягчить их негативное действие? Но почему-то мысль не получает продолжения в таком совершенно логичном и естественном направлении. Ведь речь идет о таких изменениях, как образование невероятно огромного, доходящего до 1000, числа частных вузов, подавляющее большинство которых не соответствуют своему назначению. И не в том дело, что вузы не могут быть частными, просто имело место колоссальное злоупотребление этой вновь открывшейся возможностью в целях частной наживы.

Другое изменение состояло в том, что образование и научную деятельность стали трактовать как услуги, стали необдуманно включать их в рыночные механизмы, фактически принуждать академических ученых и профессуру заниматься совершенно несвойственным им делом. И все это, разумеется, происходило или по инициативе, или с попустительства ответственных государственных органов, прежде всего, соответствующего министерства. Складывается впечатление, что и сейчас вместо того, чтобы выправить деформации прошлых лет, курс взят на то, чтобы доломать в сфере науки и образования то, что еще устояло перед натиском вульгарно понятой рыночной стихии. Теперь это делается под лозунгом международной конкурентоспособности.

За последние 20 лет произошли также существенные изменения в управлении наукой, о чем говорит уже один факт создания Министерства науки — неявное признание того, что наукой можно управлять так же, как любой другой сферой общественного труда. Самый важный пункт, по которому расходятся позиции, с одной стороны, бюрократических структур во главе с Минобрнауки и, с другой стороны, ученых во главе с РАН, состоит в том, как управлять наукой. Если выразиться предельно упрощенно, то речь идет о том, кто может и должен определять направления, тематику научных исследований, кто должен решать, чем заниматься ученым — сами ученые, специалисты или чиновники. Конечно, наука сегодня не является любительским делом, она входит в сферу государственной политики. Вопрос в том, как наиболее эффективно проводить такую политику применительно к такой специфической сфере, как наука, может ли она быть доверена самим ученым и их объединениям.

На мой взгляд, другого выбора здесь нет. Если государство и общество хотят иметь фундаментальную науку, то они должны довериться тем людям, которые связали с ней свою жизнь. Никто, кроме самих ученых, не может определить, чем и как им следует заниматься. И никто более самих ученых не может быть заинтересован в том, чтобы наука процветала. Самое большее и лучшее, что может сделать государство и общество — это создать более или менее приемлемые (и по материальным, и по престижным критериям) условия, чтобы люди, решившие посвятить себя науке, могли заниматься этим, не отвлекаясь на посторонние вещи.

Возьмем для примера Институт философии РАН. Если бы меня спросили, за что государство должно платить деньги философам и какая от них польза обществу, я бы ответил: за то, что они занимаются философией, и от них нет никакой другой пользы, кроме того, что они занимаются философией. И единственная задача философов — хорошо делать свое дело. Парадокс, однако, в том, что никто, кроме самих философов, не может отличить хорошую философию от плохой. И чтобы поддерживать на государственном уровне философию, надо понимать ценность и значение этой древнейшей области знания и духовной культуры.

Не у всех есть такое понимание. К примеру, г-н Ливанов публично высказался за то, чтобы отменить экзамен по философии для аспирантов. При этом он не знал точного названия экзамена. Еще более странно, что он высказался об этом публично без специального изучения вопроса, без консультации со специалистами. Но если бы он вместо такой чиновничьей импровизации вник в то, о чем идет речь, он бы узнал, что сейчас аспиранты сдают экзамен не вообще по философии, а по истории и философии науки и что в преподавании этого предмета за последние годы произошли большие позитивные изменения, что, в частности, при обучении и организации экзамена по этому предмету философы тесно сотрудничают с профилирующими кафедрами и научными руководителями аспирантов. Заодно можно было бы узнать, что по критерию конкурентоспособности, если понимать под этим словом международное сотрудничество и престиж, наша отечественная философия за последние 20 лет многое приобрела, преодолела идеологически мотивированную изолированность прежних лет. Так, на очередном Всемирном философском конгрессе, который состоится летом этого года в Афинах, Институт философии представит пленарный доклад, проведет более 10 секций, две приглашенные сессии и впервые — секцию русской философии. Можно привести и другие свидетельства международного признания: наши сотрудники за свои исследования и вклад международное научное сотрудничество получили высшие государственные награды Германии, Таджикистана, Франции, двое стали почетными докторами престижных западных университетов, четверо являются членами Международного Института философии и т.д.

И раз уж заговорили об Институте философии, хочу коснуться еще одного странного утверждения нашего Министра. Он сказал, что преподаватели, получающие 30.000 рублей в месяц, являются в своем деле или недобросовестными, или некомпетентными. Ничуть не ставя под сомнение добросовестность Министра и даже полагая, что он искренне заботится о доверенном ему участке работы, хочу высказать сомнение в его компетентности. Большинство преподавателей (в том числе профессоров) в России реально не получают и 30.000 рублей. Здесь есть еще один важный аспект: между оплатой и качеством научного труда нет прямой и непосредственной связи. Такая связь существует, но она косвенная и довольно сложная. В нашем Институте за последние двадцать с лишним лет были разные годы с точки зрения получаемой оплаты. Несколько лет мы почти нищенствовали, и даже эту нищенскую оплату получали нерегулярно. Потом, начиная с 2000-х годов, стали получать регулярно, а с 2006 года зарплата выросла и сейчас действительно получаем в среднем эти самые 30.000 рублей. Но люди все эти годы как работали, так и работают, закопавшись в свои исследования, ведя споры, переводя и издавая книги; занятия философией для большинства из них — не то, за что они получают деньги, а то, чем они живут.

Отдельный и специальный вопрос, который также является предметом разногласий между РАН и Министерством, заключается в следующем: не должна ли наша российская наука развиваться по преимуществу в университетах, как на Западе, и не является ли с этой точки зрения существование РАН своего рода анахронизмом. Похоже, что наше Министерство уже многие годы исходит из убеждения, что российская наука должна стать университетской и ведет линию на разрушение РАН. Нельзя придумать ничего хуже для вреда нашей науке, чем такая совершенно надуманная, некомпетентная установка. Прежде всего, следует заметить, что в западных странах (Германии, Франции и др.) также существуют внеуниверситетские научно-исследовательские академические организации, аналогичные по принципам функционирования РАН, хотя, разумеется, не в таком масштабе. Самое главное, однако, в другом: западные университеты исторически сложились и развивались в качестве автономных, российские же университеты никогда не были автономными, да и возникли они в России позже Академии наук и на ее основе. Можно было бы ожидать, что в новых условиях демократического развития России научно-образовательная политика будет направлена на то, чтобы развивать университетскую автономию, а вместо этого она парадоксальным образом оказалась нацеленной на то, чтобы еще больше забюрократизировать жизнь университетов и разрушить РАН, эту единственную автономную научную организацию, которая у нас существовала.

Когда мы говорим о РАН, нельзя забывать, что она является национальным достоянием России. Российская академия наук со своей почти 300-летней историей символизирует непрерывность интеллектуального развития страны, уступая по этому критерию только Православной церкви. Кроме того, созданная Петром Первым в ходе переориентации политики России в сторону Западной Европы и в качестве решающего средства такой переориентации, она была и остается одним из очагов академических свобод и демократической самоорганизации одной из важных сфер общественной жизни. Покушаться на нее можно разве что только ради геростратовой славы.

Сказанное не означает, что РАН — это совершенная структура, которая не нуждается в изменениях. Нуждается и, возможно, в очень больших. Но этим изменениям, действительным реформам в РАН препятствуют более всего попытки реформировать ее сверху, стремление поставить под вопрос саму целесообразность существования РАН. В этих условиях члены РАН, научные сотрудники институтов воздерживаются от широкой дискуссии о перспективах реформирования РАН, потому что не желают оказаться на стороне тех, кто изначально настроен против Академии. Это касается, между прочим, и отношений институтов с Президиумом РАН. Разумеется, мы будем очень осторожны в критике Президиума, чтобы не оказаться на стороне тех министерских проектов, которые как раз хотят оторвать институты от Президиума. Вот недавно один из самых авторитетных членов Президиума РАН академик Алферов Ж.И. под горячую руку высказался о философах не совсем лестным для нас образом. Но нам как научно-исследовательскому институту лучше находиться в одной структуре с критикующим нас Алферовым, чем один на один с далеким от науки чиновником, даже если он будет нас хвалить.

Несколько лет назад наш Институт совместно с Итальянским институтом философии выпустил переписку Лейбница с Петром Первым о принципах организации Российской Академии. В своем Меморандуме по этому поводу Лейбниц специально выделяет в качестве одного из четырех важнейших пункт о том, что Академию надо уберечь от рвения и зависти чиновников, вывести из-под их подчинения, что потом Петр и осуществил. Лейбниц предлагает, чтобы «Его Царское Величество в свое время учредил собственный верховный коллегий, который не зависел бы ни от кого, кроме Его Царского Величества... Для этой задачи следовало бы определить некоторый капитал, направляя доход от него таким образом, чтобы обозначенный обер-коллегиум сам мог им распоряжаться и не должен был бы ждать милости из рук тех, кто из упрямства и зависти, возможно, стали бы препятствовать благим замыслам» (Гуманистическая наука по Лейбницу и назначение академий. Москва-Неаполь: Cecom, 2010. С. 48-49).