Директор ИМЭМО РАН Федор Войтоловский — о последствиях антироссийских мер, повороте на Восток и выстраивании европейцев в линеечку

Если в прошлом США и их союзники обосновывали антироссийские санкции стремлением просто изменить внешнеполитическое поведение Москвы, то вслед за событиями на Украине логика рестрикций Запада против РФ свелась уже к желанию тотального наказания всех россиян за решения, которые не соответствует позициям и интересам Вашингтона. Такое мнение в интервью «Известиям» высказал директор ИМЭМО РАН Федор Войтоловский. Он также пояснил, почему введенные в этом году санкции не имели такого эффекта, как это было после крымских событий, и почему в нынешних условиях на профессии американиста не стоит ставить крест.

«ПО СРАВНЕНИЮ С 2014–2015 ГОДАМИ СЕЙЧАС ВСЁ ВОСПРИНИМАЕТСЯ НАМНОГО ЛЕГЧЕ»

— События на Украине длятся 10 месяцев, и к настоящему моменту на подходе уже 10-й пакет санкций против России. По-вашему, была ли хоть какая-то неожиданность для Москвы в том, насколько масштабно в итоге отреагирует Запад? Или это все-таки не стало каким-то особым сюрпризом?

— Во-первых, с ограничениями мы столкнулись намного раньше. Если говорить про начало санкционной политики, то это 2013 год — «Закон Магнитского» был своего рода «пробой пера». А уже в 2014 году, когда произошло воссоединение Крыма с Россией, Запад вынудил нас к тому, чтобы совершенно иначе увидеть отношения с США и Евросоюзом.

До февраля 2022 года на российские компании, банки, госучреждения, физические и юридические лица были наложены уже сотни ограничений самого различного толка, не говоря уже о необъявленных мерах. Например, в сфере экспортного контроля есть ежегодно обновляемые списки министерства торговли США, а есть дополнительные меры, некоторые из них носят закрытый характер, по поставкам высокотехнологичного оборудования, станков, техники, микроэлектроники. Есть и дополнительные необъявленные меры, которые правительство США рекомендует осуществлять компаниям. Здесь Россия столкнулась с жесточайшим давлением начиная с 2014–2015 годов.

Очень интересно при этом, как изменилась логика санкций по части даже их политико-идеологического оформления. Если в 2014–2015 годах администрация [на тот момент президента США Барака] Обамы заявляла, что санкции нужны для того, чтобы изменить российское внешнеполитическое поведение, то потом появилась иная логика: тотально наказать всех — Россию как государство, ее бизнес, ее население, российскую политическую и деловую элиту — за те решения, которые не соответствует позициям и интересам Вашингтона.

При этом США решают здесь еще одну нетривиальную задачу. Они не только стремятся нанести ущерб наиболее экспортно ориентированным отраслям экономики и нашему экономическому и технологическому развитию, но и жестче пристегнуть своих союзников, которые становятся объектом применения санкций, если нарушают установленные Вашингтоном правила. Расчет во многом сделан не только и не столько на прямое воздействие санкций. Главное — создать для крупных компаний и инвесторов, заинтересованных в работе на российском рынке, систему ограничений, за которые они не должны выходить. И в этой логике выстроена значительная часть политико-психологического эффекта санкций, а не только их непосредственного воздействия. Компании из разных стран стремятся снизить свои риски и вынуждены сокращать активность на российском направлении.

— А насколько ощутимым оказался этот политико-психологический эффект для иностранных компаний?

— Компании из дружественных стран и некоторые из недружественных в каждом отдельном случае могут перестраховываться, а могут, напротив, сохранять систему отношений и присутствие на российском рынке и идти на более усложненные принципы работы ради сбережения контактов и прибылей. В этом отношении сейчас санкции не имели столь драматичного эффекта: экономика показала устойчивость, финансовую систему поштормило, но сейчас всё вышло на ровный киль.

Опыт 2014–2021 годов показал, что санкции могут только вводить и почти ни при каких обстоятельствах не будут отменять. И правительство России и другие ведомства готовились к новым возможным ударам. Поэтому по сравнению с 2014–2015 годами сейчас всё воспринимается намного легче. Новым фактором стали действия американских, европейских и японских компаний, которые выбрали абсолютно неэкономическую модель поведения и устроили массовую кампанию по «уходу». Но в экономике свято место пусто не бывает — им на смену приходят китайские производители, придут и индийские, иранские и другие. На автомобильном рынке это особенно заметно, но так будет и на других.

И когда сейчас некоторые не очень осведомленные политологи и публицисты рассуждают о том, почему же мы не решили проблему Донбасса еще в 2014 году, раз уже тогда было понятно, что придется этим заниматься, они совершенно не понимают, что готовность экономики к тотальным санкциям была у России совершенно иная. Военная готовность была тоже совсем другая, и с точки зрения мер и инструментов обеспечения нацбезопасности мы прошли очень долгий путь. Поэтому в 2014 году еще нельзя было решить те задачи, которые сейчас решает СВО.

Да, США и их союзники восемь лет готовили Украину к военному противоборству с Россией, вместо того чтобы искать пути мирного урегулирования, но и РФ, отстаивая эти принципы, вынуждена была готовиться ко всем вариантам. Кроме того, для российского руководства и для общества было морально неприемлемо дальше смотреть на страдания людей в Донбассе — гибли мирные жители, наносился ущерб социальной и экономической инфраструктуре, а украинское руководство при поддержке американцев и европейцев демонстративно не хотело выполнять свои обязательства. Это тоже важный момент принятия решения о начале СВО.

«КОВРОВЫЕ САНКЦИОННЫЕ БОМБАРДИРОВКИ МЫ УЖЕ ПЕРЕЖИЛИ»

— Понятно, что в будущем стремление Запада продолжать санкционный нажим на Россию останется. Но останутся ли для этого средства? Или ресурсы для «наказания» России у Запада исчерпаны?

— Нет, они не исчерпаны. Не будем подсказывать им, что они способны сделать, но есть еще целый ряд ресурсов и дополнительных инструментов, которые могут оказать воздействие. И всё же ковровые санкционные бомбардировки мы уже пережили.

Если мы сравним санкции и ограничения против Ирана и против России (а я подразумеваю не рестрикции, принятые на основе резолюций Совбеза ООН и имеющие международную легитимность, а односторонние меры политического и экономического давления со стороны американцев и их союзников), то окажется, что на РФ наложено больше ограничений, чем на Иран.

Иран выстроил так называемую экономику сопротивления, которая при этом осталась рыночной, хотя и с сильным государственным участием. У нас другая модель экономики и государственного устройства, но многому можно научиться, трезво оценивая негативный и позитивный опыт. Китай долгие годы жил под санкциями и смог преодолеть их влияние и стать одной из двух ведущих экономик мира. Россия, благодаря тому что у нас выстроена национально ориентированная рыночная экономика с серьезным участием государства, но тем не менее обладающая высокой внутренней гибкостью, вполне неплохо переживает санкционный шторм.

Вид на Тегеран

Закономерно, что правительство стремится поддержать частную инициативу — огромный потенциал для того, чтобы жить и развиваться в условиях санкций, есть у малого и среднего бизнеса. Для него необходимо открыть все возможности. И у нас нет оснований ни для паники, ни для того, чтобы ожидать катастрофический изменений, если будет введен еще какой-то пакет санкций. Фактически мы уже получили достаточно мощную дозу ограничений, и как инструмент отключения страны от глобализации — а именно для этого санкции и замышлялись — они в нынешнем виде не работают.

«АМЕРИКАНЦАМ, К СОЖАЛЕНИЮ, УДАЛОСЬ МНОГОГО ДОБИТЬСЯ ПО ЧАСТИ «ВЫСТРАИВАНИЯ» ЕВРОПЕЙСКИХ СОЮЗНИКОВ»

— Сейчас в Европе всё чаще раздаются голоса, что если Европа только теряет от продолжающегося конфликта, то США, напротив, на нем наживаются. Могут ли последствия украинских событий стать отправной точкой для нового раскола в трансатлантических отношениях?

— В нынешней ситуации европейцы, я считаю, проиграли больше всех. Они потеряли дешевые российские энергоресурсы, в значительной степени — российский рынок, очень перспективный с точки зрения и торговли, и прямых иностранных инвестиций, потеряли значительные возможности по самостоятельному экономическому и технологическому треку развития. Сегодня промышленное производство в ЕС снизило свою рентабельность, большинство европейских стран сталкиваются с инфляционным вызовом и даже со стагфляцией — стагнацией промпроизводства и инфляцией. Мы видим, что капитал уходит, причем это не только те инвесторы, которые занимаются прямыми вложениями, но и очень крупные портфельные, которые вкладывались в акции европейских компаний. Транснациональные инвестиционные фонды и банки сейчас уходят на американский и азиатские рынки. И конкурентоспособность европейцев очень серьезно снижается.

Сегодня американцам в военно-политической сфере удалось очень серьезно консолидировать европейских союзников. Это и увеличение оборонных расходов, и наращивание обязательств, в том числе по совместным программам, вроде ПРО и ПВО, рост присутствия сил на ротационной основе в районах передового базирования, совместных опытно-конструкторских разработок и интеграции европейских мощностей с американскими для производства вооружений и военной техники. Налицо очень глубокое военно-экономическое взаимопроникновение при лидирующей роли США, и пространство для какой-либо самостоятельности Европы здесь всё больше сокращается.

В политическом отношении европейцы во время украинского кризиса — причем это началось еще в 2014 году — начали выстраиваться в линеечку по тому, как им предписывали американцы. Если сначала Франция и Германия пытались играть какую-то самостоятельную роль, в том числе и по украинскому кризису, то сегодня они, хоть и не во всем согласны, но выполняют все обязательства. И будут выполнять. В этом ряду и совершенно непостижимое с точки зрения здравого смысла решение Финляндии и Швеции пойти в НАТО. Это какое-то слепое следование настроениям части общества и элиты.

Так что на самом деле американцам, к сожалению, удалось многого добиться по части «выстраивания» европейских союзников.

А вот что касается более отдаленной перспективы, то здесь крупный европейский капитал стратегически понимает свои проигрыши. И на каком-то этапе развития трансатлантических отношений разочарование и обида на американцев могут повлиять на внутриполитическую ситуацию в ведущих европейских странах и привести к власти такие силы, которые будут менее сговорчивы с США. Причем это могут быть силы как левого, так и правого толка.

Но Соединенные Штаты, в свое время способствуя синхронизации расширения НАТО и ЕС, насытили обе структуры новыми восточноевропейскими членами, которые гораздо более лояльны, зависимы, предсказуемы, жестко антироссийски настроены и могут даже предъявлять претензии западноевропейским членам НАТО. Эти восточноевропейские члены альянса будут надежной опорой Вашингтона и дальше. И, претендуя на статус «прифронтовых» государств, они будут стремиться к тому, чтобы консолидированной позицией перевешивать те здравые силы, которые могут появляться во Франции, Германии, Италии, Испании. И это очень серьезный фактор.

Наконец, отмечу, что украинский кризис показал крепость уз, связывающих две основы англосаксонского мира, — США и Великобританию. И вот тут совершенно очевидно, что ставки сделаны стратегически и этот союз будет непоколебим долгие годы. Причем одна из опорных основ американского влияния на евроатлантическом пространстве — AUKUS — одновременно становится и частью американских долгосрочных планов в АТР.

«ОБЪЕКТИВНЫЕ И СУБЪЕКТИВНЫЕ ФАКТОРЫ СЕЙЧАС СПОСОБСТВУЕТ РАЗВОРОТУ НА ВОСТОК НЕ НА СЛОВАХ, А НА ДЕЛЕ»

— Поворот России на Восток начался задолго до 2014 года, а сейчас фактически стал императивом. Но при этом некоторые эксперты опасаются, что азиатская политика Москвы излишне «китаецентрична» и это чревато определенными рисками. Что вы думаете на этот счет?

— Наш поворот на Восток действительно начался до 2014 года. И очень хорошо, что объективные и субъективные факторы сейчас способствуют тому, что мы действительно стали разворачиваться туда не на словах и декларациях, а на деле. Растет товарооборот с Китаем, растет он и с Индией, и с большинством стран Юго-Восточной Азии и АСЕАН. И если мы посмотрим на то, какие приоритеты обозначены во всех стратегических российских документах в области внешней политики на азиатском направлении, то увидим: и стратегия нацбезопасности, и концепция внешней политики имеют очень сбалансированную логику. Да, Китай — стратегический партнер России, но и Индия — стратегический партнер. И с Вьетнамом РФ развивает активные торгово-экономические отношения и другие связи. И с Индонезией мы интенсивно сотрудничаем.

Такая диверсифицированность нашей азиатской внешней политики позволяет сохранить экономические контакты, например, с крупным капиталом Южной Кореи, несмотря на то что она присоединилась к ряду ограничений. Ситуация с Японией, конечно, сложней, эта страна проявила себя крайне недружественно, а были надежды после 2014 года, что Токио станет во всем сообществе американских союзников к нам более лояльным. Но сейчас доверие очень серьезно подорвано.

С Индией у нас никогда не возникало никаких серьезных системных противоречий. И сегодня мы видим, что не только Китай на высоком политическом уровне поддерживает Россию и, несмотря на разногласия по отдельным вопросам, сохраняет дружеские отношения. Индийское руководство, испытывая очень серьезное давление со стороны Вашингтона, также проявляет твердость в своем праве продолжать стратегическое партнерство с РФ и держать торгово-экономические связи с ней на высоком уровне. В Москве это очень ценят.

Что касается Китая, то сейчас он прошел напряженный период с точки зрения внутренней и внешней политики, связанный с проведением XX съезда КПК. Китай выходит на новые горизонты развития, и совершенно однозначно можно говорить, что сотрудничество РФ и КНР ожидают очень хорошие перспективы.

«СТРАНЫ ЕС — НАШИ СОСЕДИ, И МЫ ДОЛЖНЫ ИХ ЗНАТЬ И ПОНИМАТЬ, КАК С НИМИ ИМЕТЬ ДЕЛО»

— Вопрос к вам как к американисту. На фоне испорченных отношений России и Запада у нас раздаются даже призывы заменить английский язык в школах на китайский или другие языки «дружественных стран». Грозит ли российской американистике упадок?

— Значительные перспективы есть как для тех, кто занимается Азией, Африкой, Латинской Америкой, так и для тех, кто по-прежнему готов к изучению и профессиональной работе на европейском и американском направлениях.

Во-первых, есть логика конфронтации. Если мы посмотрим на советскую школьную и вузовскую традицию, то все-таки всегда учили языки главного противника. До Второй мировой войны — преимущественно немецкий, а в годы холодной войны доминировать стал английский язык. И в рамках такой логики нам и в будущем потребуются специалисты по США и другим странам НАТО. Для того чтобы знать и понимать.

Если же смотреть на всё в логике понимания мировых экономических тенденций, то для того, чтобы объективно о них судить, не следуя пропагандистским штампам, необходимо очень серьезно изучать, что происходит в самих США, как они меняются с точки зрения экономического, социального, политического и идеологического развития, что происходит в Европе, как меняются трансатлантические отношения. Страны ЕС — наши соседи, и, нравится это им и нам или нет, мы должны их знать и понимать, как с ними иметь дело, будут ли возможности для восстановления экономических связей, когда и если наши соседи войдут в разум. Даже для работы с Индией, ее с деловым и экспертным сообществом, нужно знать и хинди, и другие индийские языки, но очень важно при этом хорошо знать английский. Необходимо очень глубоко изучать сложную систему отношений США и Китая, в которой сопряжены глубокая взаимозависимость и растущие конкуренция и конфронтация.