http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=6aff5297-319d-4ef7-b6e3-3dac3eb4229a&print=1© 2024 Российская академия наук
Но наш разговор с академиком сразу начинается не с уникальных операций, а с болезненного для многих россиян вопроса. Итак...
— Михаил Иванович, в нашем здравоохранении широко используются так называемые квоты на бесплатную для пациентов дорогостоящую высокотехнологичную медицинскую помощь. Иными словами, кто-то получает возможность сделать жизненно важную операцию, а кто-то — нет. На ваш взгляд, это справедливо?
— Нет, не справедливо. Почему у одного человека есть право на жизнь, а другому отказывают в «квоте»? Такого подхода в современном мире не должно быть в принципе. Нужно стремиться к тому, чтобы каждому больному, в каком бы уголке России он ни жил, было бы доступно в полном объеме все необходимое лечение. Речь, понятно, не только о состоятельных гражданах, но и о малоимущих, которым государство в первую очередь должно помогать. К сожалению, пока квотирование в России укоренилось прочно. И прежде всего потому, что денег на здравоохранение выделяется явно недостаточно.
Академик Давыдов хорошо знаком и с отечественной, и с зарубежной медицинской практикой. Бывал во многих мировых центрах. Он не скрывает, что в области онкологии Россия обречена на отставание до тех пор, пока в стране не появятся развитая фармацевтическая отрасль и конкурентоспособная медицинская промышленность. Пока мы сами не будем в состоянии создавать современные лекарственные препараты, а также диагностические и лечебные комплексы. Серьезные различия также наблюдаются и в уровне финансирования медицины. Во многих европейских странах доля расходов на здравоохранение превышает 9-12% ВВП, а в России в прошлом году, по предварительным оценкам, этот показатель составил 3,6%. Если же перевести похудевшие рубли в евро, то разрыв, к примеру, с Германией и Францией вообще зашкаливает — 14 раз!
Масштабы финансовой блокады, в которой оказалась отечественная медицина, отчетливо видны на примере Российского онкологического научного центра. Крупнейшая клиника данного профиля в России и Европе, одна из самых больших в мире. Здесь пять НИИ и 37 лабораторий, работает свыше 3500 человек, в числе которых пять академиков и семь членов-корреспондентов. И вот этот главный онкологический форпост России финансируется государством лишь на треть от реальных потребностей. Для сравнения: бюджет Национального противоракового центра США NCI составляет 17 млрд долларов — при том, что у американцев там 400 коек, а в российском центре — 1500. Ожидается, что в нынешнем году ситуация у нас ухудшится — из-за инфляции и подорожания препаратов.
Очевидно, что ассигнования на здравоохранение необходимо существенно увеличивать. Но вместо этого Минфин действует ровно в противоположном направлении. И если эта тенденция продолжится, острейшие проблемы в отечественной медицине могут превратиться в бедствие. Академик старается обойтись без столь эмоциональных оценок, но приведенные им цифры сами по себе красноречивы.
— Сегодняшнюю ситуацию с обеспечением пациентов лекарствами в онкологии я бы охарактеризовал как крайне сложную, — формулирует Михаил Давыдов. — О доступности многих эффективных препаратов можно говорить лишь с большой долей условности. Возьмем, скажем, современный класс лекарственных средств — таргетные препараты. Они действуют строго целенаправленно, бьют по конкретным мишеням, присущим опухолевым клеткам.
Но эти препараты доступны в некоторых регионах России только 2-5% онкологических больных. Это же капля в море!
Обратимся к статистике. В России ежегодно регистрируется более полумиллиона случаев заболевания раком. Почти у половины пациентов болезнь выявляется в очень запущенной, 3-й или 4-й стадии. Каждый год рак убивает 300 тысяч человек — целый крупный город. Город, которого нет... Причем около 100 тысяч умирают в первые же 12 месяцев после постановки диагноза. Такая предельная степень запущенности говорит о состоянии наших диагностических и лечебных возможностей при выявлении злокачественных образований. Но даже при несвоевременной постановке диагноза жертв могло быть меньше, если бы повсеместно использовались новейшие лекарства. Увы, тысячи и тысячи россиян, нуждающихся в этих дорогостоящих препаратах, их не получают.
А между тем таргетные препараты имеют, по мнению специалистов, фантастические перспективы. Уже создана микрочиповая технология, позволяющая проводить специальные исследования процессов, происходящих в организме больного человека, на молекулярном уровне, в том числе поведения десятков тысяч генов. Это помогает выбрать таргетные противоопухолевые препараты для каждого конкретного пациента. Мы вступили в эпоху персонализированной медицины, о которой еще не так давно мечтали разве что фантасты. Впрочем, кто это «мы»? Чтобы нашей стране идти в ногу со временем, широко использовать современные методы лечения, выявлять грозные болезни на ранней стадии, необходимо не только существенно увеличить финансирование, но также провести структурно-организационную перестройку, считает академик Давыдов.
— Когда медики меня спрашивают, куда мы идем, отвечаю откровенно: никуда не идем, топчемся на месте, — не скрывает озабоченности Михаил Иванович. — Сегодня де-юре у нас принята государственная модель здравоохранения. Но де-факто она в значительной мере изуродована. Прежде всего чужеродным внедрением страховой медицины, которой в принципе не должно быть в государственной системе. Такой модели финансирования здравоохранения нет ни в одной стране мира. Даже в былые советские времена при всей бедности и нехватке всего на свете мы имели четкую модель профилактической, диагностической, лечебной и восстановительной медицины. Это была стройная система, которую копировали во всем мире. Да и сейчас многие копируют. А страховые компании пусть работают с частной медициной...
По мнению академика, серьезнейший просчет был допущен, когда приняли решение о размывании ответственности за здравоохранение, перекладывая ее на регионы. В стране нет единой федеральной противораковой службы — наподобие той, что была во времена СССР. Тогда в структуре советского Минздрава существовал специальный департамент онкологической помощи, курировавший все регионы страны, ведающий вопросами организации онкослужбы в территориях и следивший за результатами ее работы. Сегодня же ответственность за здравоохранение возложена на регионы. Получается, где-то в России уровень онкопомощи на приемлемом уровне, а где-то ее и вовсе нет. Но люди ведь и там живут, болеют. И умирают.
Давыдов уверен, что многие сегодняшние проблемы можно куда эффективнее решать при централизованном управлении отраслью, для чего необходимо воссоздать единую противораковую службу. А также разработать государственную программу скрининга, в рамках которой активно обследовать людей, особенно из зоны риска развития онкозаболеваний. Чтобы выявить не просто ранние и бессимптомные, но и доклинические формы рака и своевременно начать их лечить. Скрининговые программы давно и успешно применяются за рубежом.
Серьезные изменения требуются, как считает директор онкологического центра, и в организации лечения раковых больных. Например, сегодня с таким диагнозом можно лечь в любую многопрофильную больницу, если там есть хирургическое отделение. Давыдов убежден: так быть не должно! Только профильные клиники могут обеспечить полноценное лечение онкологических пациентов. А пока российская онкология переживает тяжелые времена. Лекарства медучреждения должны покупать по тендеру, в котором побеждают не самые эффективные, а самые дешевые препараты. Нередко лимит финансирования в клиниках заканчивается, и больные должны срочно где-то искать сотни тысяч рублей, чтобы продолжить лечение.
В онкохирургии Россия до сих пор занимает лидирующие позиции в мире. Но по многим другим направлениям, говорит Михаил Давыдов, мы сильно отстали — и в фармацевтической промышленности, и в науке, и в производстве современной техники. И разрыв увеличивается. Медлить дальше нельзя, государству пора заняться этой жизненно важной сферой самым серьезным образом. Ибо цена промедления — сотни тысяч умирающих ежегодно россиян, которых можно было спасти..