Версия для печати
Вернуться к списку

«СПАСАТЕЛИ МОГЛИ ПРИБЫТЬ НА 8 ЧАСОВ РАНЬШЕ».

- ведущий российский специалист по изучению последствий воздействия радиации на организм человека. О том, какой опасности подвергались люди, оказавшиеся в зоне Чернобыльской аварии и участвовавшие в ее ликвидации, она рассказала писателю Владимиру Губареву.

- Как вы узнали об аварии на АЭС?

- Мне позвонили из медсанчасти станции. Говорят, что странная история. На станции пожар, слышны какие-то взрывы, а больные - с реакцией, очень похожей на облучение.

- Когда это было?

- Через час после взрыва, то есть в половине третьего ночи. Наверное, я первой в Москве узнала об этой беде. Я сразу же позвонила дежурному в 3-е управление Минздрава, сказала, что мне нужна хорошая связь с Чернобыльской АЭС, и попросила прислать машину. Вскоре я уже была в Минздраве, получила сведения о пострадавших. Число их увеличивалось, симптомы - рвота, краснота на теле, слабость, то есть типичные признаки острой лучевой болезни. Однако меня пытались убедить, что горит пластик и люди просто отравились. Я вызвала аварийную бригаду, чтобы отправить ее в Припять. В пять утра мы были готовы лететь. Но ждали до двух часов дня.

- Почему?

- «Наверху» сомневались в необходимости вылета в Припять! Только в два часа дня дали самолет. Аварийная бригада могла быть в Чернобыле на восемь часов раньше! На месте стало ясно, что мы имеем дело с радиационной аварией. В Москву двумя самолетами были доставлены 207 человек, в том числе 115 с первоначальным диагнозом острой лучевой болезни, подтвержденным впоследствии у 104. В Киев с подозрением на облучение поступили около 100 человек (диагноз подтвердился у 30). Всего за 4 года после аварии врачи обследовали около пяти тысяч человек, пострадавших во время аварии и при ликвидации ее последствий.

- Знаю, что вокруг этих цифр до сих пор идут споры.

- Среди специалистов споров нет. Непосредственно после взрыва умерли 27 человек. Выжили 10 из тех, кого мы считали безнадежными. В том числе двое очень тяжелых больных, которым мы вводили костный мозг. Некоторое время они жили с пересаженным костным мозгом, потом его отторгли и восстановили собственное кроветворение.

В нашем Институте биофизики еще до аварии был создан защитный препарат «Б» для введения человеку перед входом в радиационно-опасную зону.

- Его не было на Чернобыльской АЭС?

-Был.

- Почему же его не применяли?

- Во время аварии было совершено множество ошибок. Людей не следовало посылать в опасные зоны. Если бы они сидели в щитовом помещении, им запретили бы выход, были поставлены дозиметрические посты, то жертв было бы меньше. А руководители АЭС, напротив, посылали людей к 4-му блоку посмотреть, есть ли свечение, в каком положении находится крышка реактора. Эмоции захлестнули разум. В таких случаях даже препарат «Б» не способен помочь.

- А потом его применяли?

- Да, когда разбирали крышу через два месяца после взрыва. Там гамма-поля были мощные. Однако трудно оценить эффективность нашего препарата - люди находились на крыше короткое время и получили небольшие дозы. К сожалению, в Чернобыле не было доверия к информации о радиации. К примеру, ликвидаторы боялись идти под дно реактора. Законная тревога, ведь топливо могло просочиться туда. Да и ощущение, что над тобой поврежденный реактор, не очень приятное. А ведь дозы там были минимальными.

Надо проанализировать все, что делали в Чернобыле. Ясно, к примеру, что много было лишних полетов вертолетчиков над реактором. Они совершили 1200 вылетов, низко опускались над реактором. Один вертолет упал в реактор, экипаж погиб. Безусловно, надо было ограничить число привлеченных людей, тщательно контролировать уровни их доз. Многие рисковали, на мой взгляд, напрасно. Пожалуй, лишь Акимов, инженер из дежурной смены, осмысленно пошел к поврежденному реактору, и его показания были самыми ценными. К сожалению, он получил огромную дозу и умер одним из первых.

- Могли бы вы подвести медицинские итоги аварии в Чернобыле?

- Ученые во всем мире пришли к единодушному выводу, что мы приложили максимум возможных усилий, чтобы помочь людям. Подтвердили они и ту предельную дозу, которую мы определили для аварийных работ, - 25 бэр. Споров, признаюсь, по этому поводу было много, ведь у военных было установлено 50 бэр.

- 20 лет прошло. Сделаны ли выводы из случившегося, как оснащены специалисты по лучевой болезни сегодня?

- У нас масса проблем. Все оборудование и приборы, которые мы получили в свое время, в том числе и от международных организаций, у нас отобрали. Мы оснащены сегодня хуже, чем до аварии в Чернобыле, как ни парадоксально это звучит. И главное - у нас мало молодежи. Учатся у нас многие, но работать не остаются. Ситуация тревожная. Не дай бог, случится нечто похожее на Чернобыль, мы многим помочь уже не сможем. Мы готовы к подобным ситуациям хуже, чем в 1986 году.

Сейчас все говорят о прибыли, но наш институт не то учреждение, которое приносит прибыль. Мы должны готовить квалифицированных экспертов, которые умеют учитывать радиационный риск в совокупности с рисками других болезней. Тем не менее, я оптимист, потому что за мной судьбы многих выздоровевших людей.