Версия для печати
Вернуться к списку

КРЫМСКАЯ ОБСЕРВАТОРИЯ НУЖНА РОССИЙСКОЙ НАУКЕ

— Как вы видите судьбу обсерватории в составе российской науки? Не слишком ли она устарела на фоне Зеленчукской или тем более реализуемых проектов создания практически 100-метровых телескопов?

— Интересный вопрос… Я надеюсь, что наша обсерватория не устарела и нужна, в том числе в рамках Российской академии наук.

Она, во-первых, занимает очень удачное положение: настолько же южная, как Специальная астрофизическая обсерватория возле Зеленчука или Мауна-Кеа. У нас, впрочем, несколько другой набор инструментов. Мы можем проводить исследования в другом диапазоне. Конечно, 6-метровый телескоп в обсерватории в Зеленчукском районе — единственный в России и получить там время для исследований довольно сложно, удается лишь довольно маленькими кусочками. У нас же в обсерватории больше 25 различных астрономических инструментов, работающих в самых разных диапазонах волн и исследующих объекты, начиная от обломков космических аппаратов на орбите вокруг Земли и заканчивая черными дырами в ядрах других галактик.

— В том числе и наблюдения за опасно приближающимися к Земле космическими телами? Помните, когда в прошлом году упал челябинский метеорит, раздался всеобщий стон, что у нас нет системы мониторинга космического пространства на предмет такой угрозы... Может ли ваша обсерватория стать элементом такой сети наблюдения, элементом ее расширения? Сеть ведь и так небольшая…

— Да, сеть небольшая, ее надо расширять. Правда, для таких тел, как челябинский метеорит, нужны немножко другие астрономические инструменты. Просто для объектов, которые входят в атмосферу с очень большой скоростью, нужны другие методы наблюдений, которых фактически не существует в настоящее время.

— А опасные сближающиеся астероиды, их вы можете наблюдать?

— Да, безусловно. Астероиды, которые сближаются с Землей, обломки космических аппаратов, которые буквально наводнили околоземные орбиты и могут принести убытки, столкнувшись с действующими космическими объектами. В этих направлениях наша обсерватория работает достаточно успешно, и у нас очень хорошие связи с институтами Российской академии наук, занимающимися подобной проблематикой…

— То есть первое, что вы принесли российской астрономии, — это время и совпадающие направления работ?

— Ну естественно. Потому что наши 25 телескопов вольются в общее дело и дадут возможность астрономам получать время еще и у нас, на наших телескопах.

— Можно ли в вашей обсерватории, с вашим инструментарием открыть что-то действительно новое в астрономии?

— Безусловно. Потому что мы же не просто так ели свой хлеб. Мы старались найти ту нишу, в которой мы будем востребованы. И у нас есть несколько направлений, по которым мы будем спокойно работать в будущем.

— Какие, например?

— Во-первых, это 22-метровый радиотелескоп, который по характеристикам изготовления зеркала входит в пятерку лучших инструментов мира. На нем можно проводить геодинамические исследования, исследования движений материков и астрофизические исследования.

— С экспериментом «Радиоастрон» он завязан?

— Да, он работает и с «Радиоастроном» в том числе.

Вторая достаточно значимая ниша — это программа исследования астероидов, сближающихся с Землей, а также обломков космического мусора в геостационарной области. Под это есть и необходимые инструменты, и группа сотрудников. Здесь наша группа дает очень значительный вклад, и я думаю, что это направление будет только развиваться в дальнейшем.

Следующее направление — возможность проведения фотометрических, полиметрических исследований. В данном направлении мы занимаем ту определенную нишу, которая позволяет проводить исследования там, где требуется частый мониторинг. Во многих институтах, даже на Западе, наблюдения проводятся определенными кусками. А мы можем вести мониторинг и получать информацию, которую невозможно увидеть на базе разрозненных наблюдений.

Хорошим примером такой работы можно назвать исследование нашего сотрудника Елены Павленко. Она занимается исследованием так называемых подкритических звезд. В прошлом году она была приглашена открыть конференцию и сделать приглашенный доклад, посвященный подкритическим звездам. А это фактически означает, что работы данной группы признаны и считаются ведущими в мире.

Также у нас есть телескоп с зеркалом 2,6 м — это наш крупнейший телескоп. На нем имеются спектрограф, магнитограф, которые также позволяют заполнять те ниши, которые существуют в нашей науке. Кроме того, у нас имеются два солнечных телескопа и два телескопа-коронографа, два радиотелескопа, занимающиеся изучением Солнца. Идет очень плотный мониторинг солнечной активности, и наши данные постоянно поставляются в центры сбора данных — это Пулковская обсерватория и Бельгийское Королевское общество.

Поэтому я не думаю, что нас ожидает какая-то туманная судьба. Напротив, исследования в самом разгаре.

— А уже известно что-то о дальнейшей вашей судьбе? Прикрепят ли вас в будущем к какому-то институту или как?

— Нет, пока ничего не известно. На данный момент мы находимся под началом крымского республиканского министерства образования, науки и молодежи.

— Контакты с РАН у вас уже были. О чем, интересно, говорили?

— У нас был президент РАН Владимир Фортов, заезжал посмотреть и немного поговорить о ситуации. У нас были представители ФАНО, которые тоже задавали вопросы и знакомились с нашей организацией. Мы показали, что у нас есть, что мы можем, а решение за российской стороной.

— Дальнейших движений пока не было?

— Пока нет.

— И сейчас вы продолжаете работать по украинскому научному плану?

— Да, мы продолжаем по тому научному плану, который у нас был утвержден раньше.

— Некоторые ученые, с которыми мы беседовали в Крыму, обеспокоены вопросом, будут ли им сохранены те научные звания, которые они получили в системе Национальной академии наук Украины. В вашем коллективе есть такое беспокойство?

— Безусловно, такая проблема у нас будет всплывать. Потому что многие ученые защитили кандидатские и докторские диссертации в последние годы. Но я не думаю, что она будет стоять очень остро, потому что у нас в обсерватории всегда было принято готовить кандидатские и докторские диссертации на материале, опубликованном в ведущих астрономических изданиях мира. То есть тех, которые признаны во всем мире. Поэтому даже если возникнет необходимость защиты или подтверждения кандидатских и докторских степеней, то у наших сотрудников не возникнет никаких трудностей с этим.

У нас, может быть, не так уж часто защищались, особенно это касается кандидатских диссертаций, но зато всегда предъявлялись очень высокие требования к уровню работ.

— То есть в российскую науку вы приносите с собою заметный научный клад. Но ведь и без проблем не бывает. Какие из них вы, так сказать, прихватили с собой?

— Безусловно, мы принесем с собой проблемы. Первая из них — необходимость постоянного обновления приемников излучения. Каждые пять-семь лет приемники излучения должны обновляться, для того чтобы работать на том уровне науки, который принят в мире.

Ну и наша материально-техническая база, которая требует обновления с точки зрения систем управления. На большом количестве телескопов системы управления были созданы еще в 50–60-х годах XX века. Где-то частично была проведена замена на современные элементы, где-то она была сделана на старой элементной базе, которая требует постоянной поддержки, замены каких-то частей. А их стало очень трудно доставать, потому что детали уже не выпускаются.

Ну и само содержание нашей обсерватории — довольно затратная вещь. Это крупное с точки зрения имущественного комплекса учреждение, которое требует определенных вложений, чтобы поддерживать его на том уровне, которого требуют подобного рода научные институты.

— Вы это говорили представителям ФАНО?

— Конечно. Все это говорилось.

— И какая была реакция?

— Ну не так чтобы они сильно рады оказались…

— А чего вам хотелось бы, скажем, в идеале? Если бы присоединились вы не к Российской Федерации, а к астрофизическому отделению рая?

— Очень сложно сказать и представить. Ведь наши желания не зависят от того, куда мы вступили. Мы всегда хотим иметь лучшие возможности для выполнения исследований тех объектов, которые интересны нам, как ученым.

Что еще можно было бы пожелать? Признания, наверное, наших работ. Потому что наука сегодня отодвинулась на второй план.