http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=751ec87b-da0f-40fc-bbfe-9c2cd06243e7&print=1© 2024 Российская академия наук
Рюрик-славянин
«АиФ»: - Николай Павлович, возможно ли появление такой фигуры, как Ломоносов, в наше время?
Н.Л.: - Ломоносов был энциклопедистом, универсальным учёным. Наука с тех пор существенно продвинулась, сейчас один человек не может охватить все области знаний. В конце жизни Ломоносов стал человеком государственного мышления, он выступал против теории «норманнских корней» российской культуры и государственности. Он доказывал, что Рюрик и его дружина были «варягами» - представителями дружественных россам славянских племён, живших на южном побережье современной Балтики. Для этого использовал лингвистический анализ и другие свидетельства их славянской культуры, отличавшейся от культуры норманнов. Ломоносов был большим патриотом России и всю жизнь боролся за развитие отечественной науки и образования.
Фигура учёного как символа XXI века, на мой взгляд, вряд ли может появиться. В этом столетии такую роль скорее сыграет группа учёных и инженеров, сумевших открыть и освоить принципиально новые источники энергии, обеспечивающие всё возрастающее население Земли. Запасы углеводородов тают, и всё чаще встаёт вопрос: что дальше? Возможно, самым значительным событием в современной истории человечества станет раскрытие природы и освоение технологий использования так называемой «тёмной энергии». Её во Вселенной колоссальное количество, в миллионы раз больше, чем энергии всех известных других источников.
«АиФ»: - Есть разные оценки, на сколько нашей стране хватит нефти и газа. Вы что скажете?
Н.Л.: - Если мы усилим геологоразведку и будем работать в энергоэффективном режиме, то хватит до конца XXI века. Природного газа в России разведано достаточно. Из него можно получать моторное топливо, другие важные для экономики продукты.
Ключевой становится проблема развития геологии и геолого-разведочных работ. Геологоразведка у нас находится в загоне. Государство пытается заставить частные компании заниматься ею, но они не выходят за пределы освоенных ими регионов. В наследство от СССР они получили гигантские разведанные запасы, привыкли к подобной ситуации и пока не чувствуют, за редким исключением, грозящей опасности. Основная надежда на то, что государство и компании объединят усилия в поиске новых крупных месторождений нефти. Создана «Росгеология», сделаны важные шаги для технического оснащения работ в арктическом шельфе.
«АиФ»: - Это что получается: на разведку нефти и газа будут тратиться госсредства, а потом на «трубу» сядут олигархи? Какой прок от этого агроному из Воронежа или учителю из Омска?
Н.Л.: - Опыт приватизации нефтепромыслов 90-х годов в будущем вряд ли сможет повториться. Разведанные запасы сегодня входят как составная часть в основной капитал компаний, и поэтому стоимость лицензий (права) на их освоение определяется государством. Государство продаёт лицензии, в том числе и на ведение детальных геолого-разведочных работ. Мы переходим на мировые стандарты в этой области. Так, Канада для освоения шельфа арктических территорий предоставила право ведения геофизических работ коммерческим структурам, продав им лицензии за несколько миллиардов долларов. На Ближнем Востоке, в Норвегии действуют законы, по которым за счёт нефтяных компаний образуются специальные фонды поддержки населения, особенно в сфере здравоохранения и образования. У нас большая часть бюджетных средств, полученных от реализации нефти, газа и других природных ресурсов, также идёт на решение социальных проблем - повышение пенсий, развитие инфраструктуры и спорта. Часть программ реализуется за счёт специальных фондов. Думаю, в будущем роль таких фондов в повышении качества жизни тех же учителей и агрономов, в производстве продуктов питания и лечении людей будет только возрастать.
Наука и власть
«АиФ»: - В декабре будет 20 лет, как развалился Советский Союз. Вы как-то говорили: это произошло оттого, что мы отстали в научно-техническом прогрессе.
Н.Л.: - Это была одна из причин. Мы приняли много вызовов со стороны Запада, но в реализации научных разработок начали отставать. Эффективность экономики снижалась, качество жизни людей стало критическим.
Я разделяю точку зрения, высказываемую чаще других в последнее время: главной причиной распада СССР стала весьма низкая общественная активность населения. Это было связано с тем, что перестройка не имела ясных политических целей. Потому и договор в Беловежской Пуще, несмотря на его явную антиконституционность, не привёл к массовым протестам. По сути, он закрепил распад могучей страны «всенародным желанием развода». И, кстати, за прошедшие 20 лет состояние науки, образования и технологический уровень производства во всех бывших республиках ухудшились. Включая и Россию.
- РАН конфликтует с Минобрнауки. Это что, такое противостояние учёных и власти?
Н.Л.: - Нет, академия не конфликтует с министерствами и другими правительственными органами. Есть некая группа чиновников в разных ведомствах, отдельных амбициозных людей, которые полагают, что они знают всё. Как говорится, «держат Бога за бороду» - могут круто реформировать любую область современной жизни общества. Тот же Ломоносов выступал за единство образования, науки и практики. А у нас хотят перетащить всю науку в университеты, противопоставив их государственным академиям и научным центрам. Во всём мире ищут пути, как объединить усилия науки и образования, а нам напрямую говорят: вы должны конкурировать. «Вы» - это три группы разных структур: государственные академии (в том числе РАН), университеты и государственные научные центры, оставшиеся от промышленности, в основном оборонной. Декларируется необходимость модернизации экономики и инноваций, а на деле расчленяют три взаимосвязанные структуры. Очень опасная идея. Она может привести к потере фундаментальной науки, снижению качества высшего образования, утрате центров, где научные разработки превращаются в продукт. Так модернизировать экономику невозможно.
«АиФ»: - К слову, об инновациях. Вы часто ездите на родину, в деревню Пожарище Архангельской области. Они там видны, инновации-то?
Н.Л.: - Абсолютно всё разрушено. Раньше были заливные луга и поля, мельницы, стояли здания молочных ферм и машинных станций, вековой лес кругом. Теперь вовсю рубят лес и вяло воюют с борщевиком, губящим всё живое. Как приезжаю туда, ко мне приходят друзья: «Коля, что делается?» А что я могу сказать? Говорю: лес тоже скоро кончится - сажайте новый, реанимируйте лесничество, спасайте оставшиеся молочные фермы, ищите инвесторов, привлекайте науку. Встаёт вопрос: а как? Нет людей. Прекрасный озёрный край гибнет на глазах. Таких мест, к сожалению, немало на европейском Севере России.
Нужна специальная программа развития Нечерноземья. Она была успешной в советское время. По-моему, пришла пора вернуться к этой важной проблеме.