http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=78ab3b09-8ef0-49a9-89e0-39d66e668626&print=1© 2024 Российская академия наук
Судя по последним заявлениям президента уходящего – Владимира Путина и приходящего ему на смену Дмитрия Медведева, нашу страну в ближайшие годы ждут новые серьезные реформы как в политике, так и в экономике. Хотя разделить, где кончается политика и начинается экономика и наоборот, порой бывает достаточно трудно. Казалось бы, что плохого в намерении властей в ближайшие десять лет сделать экономику инновационной, усовершенствовать финансовую, налоговую систему, развивать общественные институты и вообще «поставить во главу угла всей политики человека»? Ничего. Беда в том, что за последние двадцать лет благие намерения властей часто приводили к новым негативным последствиям в экономике и обществе. Почему так получается?
Возможные стратегии экономического развития России рассматривает один из наиболее авторитетных российских экономистов, академик РАН Виктор ПОЛТЕРОВИЧ. О себе он говорит так: «В 1958 году я был исключен из Нефтяного института за организацию литературно-художественного клуба с формулировкой «за низкий уровень политического сознания, не отвечающий требованиям и достоинствам советского студента». После этого я работал аппаратчиком, но не в ЦК, а на Дорогомиловском химическом заводе. Вернулся в Нефтяной, окончил его. Потом окончил механико-математический факультет МГУ и с 1966 г. работаю в экономике. Но, видимо, низкий уровень политического сознания так за мной и остался. Я никогда не был членом никакой партии, никогда не голосовал за господствующую партию, и на этом основании я полагаю, что мое критическое отношение к реформам – это не выражение моих политических взглядов, а просто результат довольно кропотливой работы».
– Виктор Меерович, есть выражение: не дай нам бог жить в эпоху перемен. Россию же почти двадцать лет сотрясают реформы. Как вы оцениваете этот период?
– Институциональные изменения происходят во всех странах, но темп этих изменений очень разный. Кардинальная ломка всех институтов и отношений, которую мы пережили в 1990-е годы, – редкое событие в истории любого государства. Реформировать советскую экономику было совершенно необходимо. В рамках «социалистического» механизма хозяйствования догнать развитые страны Россия не могла. Некоторые политики и экономисты связывают крах Советского Союза с резким падением цен на нефть, но на самом деле это была лишь одна из возможных причин. Не было бы ее – нашлась бы другая причина. Советский Союз должен был распасться и должен был начать движение к рыночной экономике.
Но из объективной необходимости реформ вовсе не следует, что они должны были проходить так, как проходили. Было много разных возможностей. Совокупность допустимых вариантов во многом определялась массовой культурой, но конкретный выбор зависел от реформаторов. Выбранный путь реформирования, на мой взгляд, был одним из худших. Может быть, не самый плохой, но совсем не оптимальный. Для подавляющего большинства россиян реформы оказались настоящим бедствием. К 1997 году за шесть лет реформ Россия потеряла около 40% своего ВВП, а в 1998 году случился банковский кризис. Последствия реформ оказались сравнимы с результатами разрушительной войны или революции. Цифра потерь – 40% ВВП – выглядит, возможно, суховатой. Но за нею стоит ломка всего жизненного уклада миллионов людей, изменение статуса, радикальное падение жизненного уровня, рост преступности. Для большинства россиян это было очень тяжелое время.
– После кризиса 1998 года у нас началось восстановление разрушенного в годы реформ или дальнейшее развитие на базе полученных результатов?
– Мы не вернулись к прежней экономике. Появились новые рыночные институты, возникло новое общество, люди обрели другие умения. На основе новой экономической системы и начался рост, который сейчас продолжается. В 2006 году удалось восстановить уровень среднедушевых доходов, который был в 1991 году. Однако дифференциация общества сильно возросла. Некоторые люди живут сейчас гораздо лучше, чем в 1991 году, а другие и до сих пор не вышли на прежний уровень.
– Наша власть учится на своих ошибках?
– Я бы сказал, что обучается не только российская власть, обучается весь мир. Ведь те ошибки, которые сделали российские реформаторы в 1990-х, были характерны для многих других стран – и для Латинской Америки, и для Восточной Европы (хотя там они нанесли меньший вред в силу ряда обстоятельств), и для бывших республик Советского Союза. Сейчас произошло кардинальное изменение самой идеологии реформ. Концепция «шоковой терапии» ушла в прошлое. Все признают, что государство – в союзе с бизнесом – должно играть важную роль в обеспечении стабильного экономического роста. Общепризнанно, что реформы не должны проводиться за счет населения. Разрабатывается и вот-вот должна быть опубликована долгосрочная стратегия развития России. Фактически идет очень важная реформа – реформа экономической политики. Нам эти преобразования кажутся естественными: а как же можно жить без долгосрочной государственной стратегии? Но ведь совсем недавно об этом даже и речи не было. Считалось, что достаточно создать рынок, а уж он-то обеспечит быстрый экономический рост.
– И все-таки наша власть в последние годы в какой-то мере овладела искусством проведения реформ, научилась хотя бы учитывать мнение населения о них?
– В программных речах Путина и Медведева имеется целый ряд очень важных тезисов. Они говорят, что методы реформирования, применявшиеся в 1990-х годах, были ошибочны, что реформы не должны проводиться за счет населения, что необходимы продуманная социальная политика и долгосрочное планирование. В качестве важнейших задач выдвигаются «достижение гармонии между свободой и правопорядком», поддержание стабильности, искоренение коррупции, улучшение качества государственного управления, совершенствование судебной системы. Государство должно развивать системы образования, здравоохранения и безопасности, поддерживать науку, совершенствовать транспортную и финансовую инфраструктуру. И на этой основе формировать национальную инновационную систему, которая обеспечила бы «масштабную модернизацию существующих производств во всех сферах экономики».
С этими тезисами трудно не согласиться. Тем не менее, я не уверен, что совокупность этих тезисов можно рассматривать как стратегию. Акцент сделан на важных долгосрочных проблемах. Однако материальные возможности их решения зависят от текущих доходов. Средств на инфраструктуру, образование и здравоохранение при замедлении роста просто не хватит, а значит, не будут созданы условия для поддержания высоких темпов роста в будущем. В догоняющей экономике для поддержания даже текущих темпов роста требуется долгосрочное видение и координация планов, которая рыночными агентами часто не может быть осуществлена. Это ключевой факт, я постараюсь его разъяснить.
В недавней речи Дмитрия Медведева на Красноярском форуме упомянута как одна из важных задача углубления переработки нефти. Ее предполагается решить за счет выбора налогов и экспортных пошлин таким образом, чтобы стимулировать внедрение новых технологий. На самом деле подобный маневр уже отчасти реализован и дал положительный результат. Однако, как отметил в ноябрьском интервью журналу «Эксперт» один из руководителей ЛУКОЙЛа, нефтяные компании готовы совершенствовать технологии на старых заводах, но опасаются строить новые: без достаточных гарантий государства риски слишком велики.
Предоставление таких гарантий – лишь одна из необходимых мер, ибо задача достижения быстрого и устойчивого роста не сводится к поддержке отдельных отраслей. Необходим механизм, который повысил бы эффективность межотраслевых взаимодействий. Например, модернизация нефтепереработки может оказаться невыгодной из-за дороговизны соответствующего оборудования на мировом рынке. Значит, надо производить его самим. Задача упростилась бы, если бы отечественная отрасль нефтяного машиностроения заранее подготовилась к новым заказам. Но капиталовложения без гарантии спроса рискованны. Получается замкнутый круг: модернизация затрудняется из-за дороговизны нового оборудования, оборудование дорого, поскольку отечественные компании не уверены в успехе модернизации.
Совершенно аналогичная трудность возникает на стыке нефтепереработки и нефтехимии, то есть на стороне спроса продуктов нефтеперерабатывающей отрасли. Подобная проблема «стыковки» всегда сопровождает масштабные модернизации, она является одним из классических обоснований промышленной политики, или, более общо, государственной политики стимулирования роста.
Как преодолевать трудности такого рода? В настоящее время в экспертном сообществе наиболее популярны два подхода, которые я бы обозначил как «модернизацию сверху» и «институциональную модернизацию». Названия условны. Сторонники обоих подходов (к которым принадлежат самые авторитетные экономисты) признают и роль государства, и необходимость его взаимодействия с частным бизнесом. Так что различие между ними довольно тонкое, его трудно уловить неспециалисту. Но различие существенно, и состоит оно в следующем.
Сторонники «институциональной модернизации» полагают, что вмешательство неквалифицированной и коррумпированной бюрократии может только навредить экономике. Поэтому, говорят они, нужно создавать коалиции агентов, заинтересованных в демократизации общества, установлении общественного контроля над бюрократией, в борьбе с коррупцией и укреплении судебной системы, в совершенствовании человеческого капитала. Если эти задачи будут решены хотя бы частично, то рынок в основном сам справится с задачей быстрого роста. А в случае трудностей ему поможет квалифицированное и честное государство.
Сторонники «модернизации сверху» гораздо сдержаннее относятся к возможностям рынка. Они предлагают разработать достаточно детальную программу, выделить приоритеты, наметить целевые показатели, а потом теми или иными способами заинтересовать частный сектор в выполнении этой программы.
Нынешняя правительственная практика больше походит на попытку «модернизации сверху» (национальные проекты, федеральные программы, госкорпорации), а провозглашаемая государственная идеология – на призыв к «институциональной модернизации». Впрочем, время от времени правительство берется за какую-нибудь институциональную проблему, например, за административную реформу, и терпит провал, потому что нахрапом такие задачи не решаются. Для успеха здесь требуется изменение массовой культуры, формирование гражданского общества и неустанные усилия государства и частных агентов в течение по крайней мере двух десятков лет. А кроме того, нужен стабильный и быстрый рост, поскольку в отстающей экономике по ряду причин трудно улучшать институты. Расхождение между практикой и идеологией, неупорядоченное «смешение жанров» приводит к отсутствию ясной стратегии.
– Выходит, что для поддержания стабильного быстрого роста нужны хорошие институты, а для совершенствования институтов требуется стабильный и достаточно быстрый рост. Значит ли это, что задача не имеет решения?
– Да, задача догоняющего развития очень сложна, решить ее пытались и пытаются все развивающиеся страны, а успех сопутствовал лишь немногим. Более того, несмотря на все усилия, некоторые «догонявшие» страны, напротив, сильно отстали. Например, в 1913 году валовой внутренний продукт на душу населения для Аргентины был выше, чем во Франции или Дании, а в 2006-м – оказался более чем в два раза ниже. Аргентина сделала ставку на экспорт сельскохозяйственной продукции, а мировые цены на нее резко упали, вот и результат. «Модернизация сверху» не удалась никому. В Бразилии планы модернизации следовали один за другим, были периоды быстрого роста, но результат не впечатляет: по уровню ВВП на душу Бразилия сейчас ниже России. За последние 60 лет решающего успеха добились около десятка стран, среди них Япония, Южная Корея, Тайвань, Португалия, Испания.
Стратегия, которая гарантировала бы успех для каждой конкретной экономики, нам не известна. Но опыт успешных стран можно использовать. Оказывается, что во всех таких странах, начинавших экономический спурт с низкого (относительно стран-лидеров) уровня, быстрый рост удалось инициировать при довольно плохих институтах, которые совершенствовались по мере увеличения благосостояния. Идея «сначала установим полноценную демократию и победим коррупцию, а потом уже будем расти» не была реализована ни одной страной. Практически для всех успешных стран была характерна «интерактивная модернизация», основанная на индикативном планировании. Его отличительной чертой является тесное взаимодействие государства и ассоциаций бизнеса как на стадии составления плана, так и в процессе его реализации. Движущей силой экономического роста являлись коалиции экономических интересов, научившиеся достигать эффективных компромиссов при посредничестве государства.
В недавней речи Владимира Путина на заседании Госсовета сказано, что предлагаемая программа развития до 2020 года должна широко обсуждаться обществом. Это очень важный тезис. Но хотелось бы, чтобы наши программы развития с самого начала вырабатывались в диалоге с обществом и бизнесом. Для этого необходимо создавать определенные институциональные рамки.
– Кстати, о стратегической программе развития до 2020 года. В ней основной момент – перевод экономики на инновационные рельсы. Действительно, сейчас у нас страна другая, не та, что была еще в середине 1990-х годов. Накоплен определенный потенциал. Насколько же велики шансы, что задачи, поставленные в этой программе, будут решены при нынешнем уровне управления экономикой, да и в целом страной?
– Собственно, самой программы – с конкретными цифрами, сроками – пока нет, есть только речь президента, в которой о ней говорится. Мне кажется, что некоторые тезисы озвученной программы нуждаются в более тщательной проработке. Здесь опять-таки не учтен опыт быстро развивавшихся стран. Этот опыт и последние достижения экономической теории показывают, что для обеспечения быстрого роста экономическая политика должна быть адекватна относительно стадии развития страны – степени отставания от лидеров. На мой взгляд, тезис о переходе к инновационной экономике нуждается в детальном разъяснении. Ведь подавляющее большинство граждан понимают его буквально: напряжемся и будем в массовом порядке придумывать и внедрять новые технологии и продукты, которые западный мир еще не знает. И догоним.
Между тем наш душевой ВВП составляет около 30% американского уровня и более чем в 2,5 раза ниже уровня Франции, Германии, Италии. На этой стадии надо использовать «преимущество отсталости» – возможность заимствования уже отлаженных западных технологий. Именно так поступали страны «экономического чуда». Например, Япония начала делать ставку на инновации только в 1980-х годах, когда по уровню душевого ВВП она уже сравнялась с европейскими странами. А вот еще один менее известный пример. Послушайте цитату: «Мы находимся в процессе перехода от экономики, движимой обычными инвестициями, к экономике, основанной на инновациях и знаниях». Это сказал в 2007 году Михаил Мартин, министр предпринимательства, торговли и занятости одной из самых богатых и быстро развивающихся стран Европы – Ирландии. До последнего времени ее рост базировался на поощрении инвестиций и заимствовании технологий. Кстати, Ирландия живет по семилетним планам национального развития, сейчас реализуется план на 2007–2013 годы.
Конечно, буквально следовать примеру Ирландии не стоит. И все же надо иметь в виду, что инновации – дорогое удовольствие, заимствовать гораздо дешевле. Следует также учесть, что эффективное заимствование – очень сложная задача, требующая достаточно высоко развитой науки и специальных институтов. Институты заимствования – важная часть системы интерактивного управления ростом, «интерактивной модернизации», о которой говорилось выше. Преждевременная ориентация на «инновационное развитие» вызывает ассоциации с политикой «большого скачка» и может привести к неэффективному использованию, разбазариванию ресурсов.
Вызывает серьезные сомнения и реалистичность ряда других задач, поставленных в новой программе, таких, как увеличение средней ожидаемой продолжительности жизни до 75 лет с нынешних 66, превращение рубля в резервную валюту. А задача увеличения производительности труда в четыре раза за 13 лет, видимо, является результатом ошибки в расчетах.
– Что необходимо, чтобы наше руководство все-таки овладело искусством проведения реформ?
– Здесь не может быть рецептов, как и в любом ином искусстве. Почему Чайковский стал гениальным композитором, а другие – нет?
– То есть здесь многое зависит от случая?
– Нет, не от случая. Но все же нужно понимать, что это искусство. И надо стараться в каждом случае находить нетривиальные решения. За счет рутинных решений здесь мало что можно сделать. Однако все же есть некоторые принципы, извлеченные из экономической теории и из опыта других стран, которыми можно руководствоваться.
– Но, вероятно, не стоит впрямую перенимать этот опыт?
– Конечно, не впрямую, у России – своя специфика. Но существуют принципы, которым следовали все успешные страны. В одной из работ финских экономистов, рассматривающих финское «экономическое чудо», они обращают внимание на то, что есть много общего в развитии Финляндии и, как это ни странно, Южной Кореи. Казалось бы, совершенно несопоставимые страны, и тем не менее некоторые общие принципы, общие элементы стратегии присутствуют в них обеих.
На мой взгляд, наша власть еще не овладела этими принципами. Очень важная предпосылка экономического роста – внешнеполитическая стабильность. Ситуация, при которой мы ухудшаем отношения с соседями, когда нас воспринимают как потенциального врага, – эта ситуация не способствует экономическому росту. Я вовсе не хочу сказать, что мы целиком виноваты в такой ситуации, отнюдь нет. Конечно, мы отвечаем на вызовы. Но характер ответов – это уже наш выбор.
Надо построить институты, обеспечивающие стимулирование экономического роста. На самом деле нам нужно быстро расти хотя бы лет 10–15. Вот если бы нам удалось выдержать темп ежегодного прироста в 8% ВВП, то через 10–15 лет мы бы достигли уровня ВВП на душу около 50% от уровня Соединенных Штатов. Это примерно, как сейчас в Португалии. Но 50% не от нынешних США, а от тех, какими они будут через 10–15 лет. Если бы нам удалось этого добиться, ситуация в стране существенно бы изменилась. У нас появился бы достаточно большой средний класс, достаточный для того, чтобы поддерживать демократические институты. Нас перестали бы бояться как потенциального врага, поскольку видели бы, что наши усилия направлены на экономическое развитие. И это радикально изменило бы наши позиции в мире. Если мы хотим, чтобы нас уважали, мы должны стать богатыми. Никакое лидерство, даже региональное, без выполнения этого условия невозможно.