Версия для печати
Вернуться к списку

Последний из первых

Академик Борис Черток: «Нам приходилось многое скрывать. И прежде всего то, что полет Гагарина проходил нештатно. Долгие годы эта информация была строго засекречена»

Академик Черток помимо множества почетных званий, высоких должностей и ученых степеней имеет титул патриарха мировой космонавтики. Борис Евсеевич — последний здравствующий ученый, стоявший у ее истоков. Он словно живой музей: хранит в голове огромное количество информации, всех помнит, все знает. Соратник легендарного Сергея Королева, в свои 99 он продолжает активно трудиться в РКК «Энергия», что в подмосковном Королеве, к основанию которого имел непосредственное отношение, каждый день добираясь туда с улицы Академика Королева в Москве, где живет. Он преподает, пишет статьи и книги, и времени ему, по собственному признанию, страшно не хватает. «Особенно если учесть мою привилегию в любой момент сыграть в ящик», — с присущим ему юмором добавляет наш герой.

— Борис Евсеевич, правда ли, что первый советский завод по производству ракет заработал в Германии?

— В 1945—1946 годах мы находились в Германии, где вместе с другими специалистами изучали ракетную технику поверженной Германии. Трудно вспомнить, кто был автором идеи назвать институтом нашу небольшую группу, изначально состоявшую из 12 немцев, которыми командовали полковник Пилюгин и майор Черток. От этой идеи немцы-инженеры пришли в восторг и заявили, что необходимых специалистов и весь штат быстро наберут. Но как назвать нашу организацию? Название должно звучать солидно и многообещающе. Так родилось наименование — институт RABE, что в точном переводе с немецкого — ворон, а в нашей расшифровке — RaketenBau und Entwicklung Bleicherode — строительство ракет в Блейхероде. Так назывался город, ставший нашим временным пристанищем. Когда мы вернулись в Москву, было принято решение в самые сжатые сроки воспроизвести эту организацию, ставшую фундаментом нынешнего наукограда Королев, в подмосковных Подлипках. Тогда в огромных аэродромных ангарах, примерно в том месте, где сейчас расположен Центр управления полетами, разместили новый НИИ-88 и собранные нами в Германии ракеты А-4. Рядом располагался артиллерийский завод. Честно говоря, после Германии будущий ракетный завод в Подлипках вызывал ужас. Грязь, примитивное оборудование, да и то разграблено. Но мы включились в борьбу за культуру производства. Так начался наш прорыв в космос.

— Немцы сильно помогли этому прорыву? У них ведь были самые на тот момент передовые технологии, которые достались нам как трофей.

— Впервые настоящие детали знаменитых немецких ракет А-4 нам удалось получить с помощью англичан. Ракетные трофеи были извлечены из польского болота, доставлены в Москву и засекречены от советских специалистов. Но постепенно здравый смысл взял верх. Исаева, затем Пилюгина, Мишина, меня и еще нескольких специалистов допустили к осмотру секретного немецкого оружия. Войдя в зал, я увидел грязно-черный раструб, из которого торчала задница Исаева. Он с головой залез через сопло в камеру сгорания и рассматривал внутренности. Я спросил, что это значит. «Это то, чего не может быть», — последовал ответ. Жидкостных ракетных двигателей (ЖРД) таких размеров в те времена мы просто себе не представляли! Наша группа получила задание реконструировать по найденным обломкам общий вид ракеты, принцип работы и основные характеристики. Через год, работая уже в Германии, я убедился, что в основном мы правильно воспроизвели ракету, и это облегчило нашу дальнейшую деятельность. В Германии наиболее сильное впечатление на меня произвел полигон по отработке ракетной техники, расположенный близ рыбацкой деревушки Пенемюнде на Балтийском море. Осмотр в мае — июне 1945 года показал, что фактический размах работ по ракетной технике в Германии намного превосходил наши представления. Ни мы, ни американцы, ни англичане до 1945 года не умели делать ЖРД тягой более 1,5 тонны. А немцы к этому времени успешно разработали и освоили такие двигатели с тягой до 25 тонн, в 16 с лишним раз больше! Производили эти двигатели в крупносерийном производстве тысячами! В результате Второй мировой войны появилось, по крайней мере, три научно-технических достижения, которые во многом революционизировали прежние представления о стратегии и тактике будущих возможных войн: это автоматически управляемые ракеты, радиолокация и ядерные средства.

Другой поразивший нас город — Нордхаузен, где существовал подземный завод «Миттельверк», производивший легендарные ракеты Фау-2. Здесь же по соседству располагался концентрационный лагерь «Дора». Основную рабочую силу на заводе составляли заключенные. С августа 1943 года, когда этот завод начал свою работу, и до освобождения в апреле 1945 года через «Дору» прошло свыше 60 тысяч заключенных. Условия жизни были на грани выживания, а изнурительный труд под землей приводил к уничтожению «через работу». Заключенных, заподозренных в саботаже, немедленно уничтожали. От руководства завода требовали поставки 900 ракет Фау-2 в месяц. На это был рассчитан технологический процесс, но с начала серийного производства было выпущено всего 5946 ракет вместо заданных 13 500. Заключенные научились незаметно вносить неисправности и с риском для жизни замедляли и срывали производство. Ценой своих жизней эти люди спасли тысячи жителей Лондона и других городов, которые немцы обстреливали «оружием возмездия».

— Как вы познакомились с Сергеем Павловичем Королевым?

— Это произошло в Германии, как раз во время работы в институте RABE. Мне позвонил из Берлина Юрий Победоносцев с просьбой, чтобы я принял подполковника Сергея Павловича Королева и рассказал ему о нашей работе. Я ответил, что ко мне в институт приезжает много офицеров, и если они дельные специалисты, то работа найдется всем. В суматохе дел я забыл об этом разговоре: никакого Королева я не знал. А Победоносцев был давно с ним знаком еще по совместной работе в ГИРД (Группе изучения реактивного движения, где Королев работал до ареста в 1938 году), но никогда не упоминал: по неписаным законам того времени на имена репрессированных накладывалось табу. После разоблачительной кампании имена врагов народа следовало вычеркнуть из памяти. Если они являлись авторами книг или журнальных статей, то эти издания подлежали изъятию из библиотеки. Однажды я грубо нарушил режим хранения запрещенной литературы. В 1935 году в заводском киоске я увидел книгу, на обложке которой было изображено нечто, напоминающее авиационную бомбу. Поскольку в этот период я увлекался вопросами бомбосбрасывания и другими проблемами авиационного вооружения, без колебаний выложил 1 рубль 50 копеек и приобрел книгу. Это оказался труд Георгия Лангемака и Валентина Глушко «Ракеты, их устройство и применение», написанный в 1934 году. Вернувшись из эвакуации с Урала, я с радостью обнаружил, что книга уцелела. В 1944 году я пользовался этим трудом для пополнения своих знаний о принципах ракетной техники. Один из сотрудников, увидев на моем столе эту книгу, не на шутку перепугался: «Лангемак расстрелян, Глушко осужден. Вы рискуете лишиться хорошей книги!» Естественно, я тут же спрятал ее за другие издания. Позднее я узнал, что перед прибытием в Берлин Королева, а затем Глушко и других бывших зеков, имевших отношение к ракетной технике, военное начальство проинструктировали: никто не должен знать, что это бывшие заключенные.

Встречая Королева в своем кабинете в институте RABE в начале октября 1945 года, я ничего, кроме имени, отчества и фамилии, о нем не знал. Когда он вошел, я встал ему навстречу, как положено майору перед подполковником. Мы поздоровались и представились. С тех пор прошло 65 лет. Бессчетное число встреч было за это время. Многие стерлись из памяти, а эта запомнилась. Новенькая офицерская форма сидела на нем очень ладно. Если бы не отсутствие всяких наград, я бы решил, что передо мной кадровый офицер. Темные глаза смотрели на меня с любопытством и вниманием. Во внешности сразу обращали на себя внимание высокий лоб и крупная голова на короткой шее. Что-то от боксера во время боя. Он утонул в глубоком кресле и с явным удовольствием вытянул ноги — так обычно делают после долгого сидения за рулем. «Я бы очень коротко хотел узнать о структуре и работе вашего института», — начал разговор Королев. Я стал показывать схемы, рассказывать о том, что мы уже приступили к огневым испытаниям найденных двигателей на огневом стенде в Леестене. «Там я уже был, — решил приоткрыться таинственный гость. — Там отлично работают, в том числе мои старые друзья». «Ах, вот что, ты двигателист, — подумал я. — Но откуда?»

Он уехал довольно быстро, отказавшись осмотреть лаборатории. От двери оглянулся: «У меня такое ощущение, что нам с вами предстоит еще много поработать» — и пожал руку гораздо крепче, чем при встрече. Теперь, когда я знаю о Королеве почти все, мне кажется, что в тот день его мало интересовали детали работы нашего института. Он уже обдумывал план дальнейших действий, подтвердив встречей со мной какие-то свои соображения. Но главное, что его вдохновляло и возбуждало, — свобода передвижения. Позади шесть лет жизни советского зека — Бутырка, пересыльные тюрьмы, Колыма, где он чудом остался жив, опять Бутырка, «шарашки» в Москве, Омске, Казани… Наконец, освобождение. Вот он в Тюрингии — сердце поверженной Германии, с документами, открывающими все шлагбаумы, за рулем трофейной машины мчится с ветерком по хорошим дорогам… Ему еще нет 40 лет, а так много надо успеть…

— Все верили, что он кадровый военный?

— Когда мы уже вместе работали в Германии, Королева вызвали на показательные пуски ракет Фау-2 в район Гамбурга по приглашению английских военных. По указанию Москвы его почему-то переодели в форму капитана с артиллерийскими погонами. Один из англичан, отлично говоривший по-русски, прямо спросил Королева, чем он занимается. Сергей Павлович в соответствии с инструкцией ответил: «Вы же видите, я капитан артиллерии». На что англичанин засмеялся: «У вас слишком высокий лоб для капитана артиллерии».

— Но вы ведь и сами чудом избежали репрессий за связь с «врагом народа» Андреем Туполевым.

— После окончания школы я держал экзамены в МВТУ им. Баумана. Тогда началось повальное увлечение точными науками, и конкурс составлял семь — десять человек на место. Кроме обычной приемной комиссии, проверявшей уровень знаний абитуриента, работали так называемые отборочные комиссии, которые обеспечивали численное превосходство детей пролетарского происхождения. Но я — сын служащих и шансов поступить с первого раза почти не имел. Пошел на силикатный завод на Красной Пресне. Проработав месяц, я стал электромонтером четвертого разряда, и хотя это очень льстило самолюбию, я все чаще с тоской поглядывал на противоположный берег Москва-реки: там находился авиационный завод № 22, а на заводском аэродроме выстраивались в ряд новые двухмоторные тяжелые бомбардировщики ТБ-1. Именно на таком в 1929 году был выполнен легендарный перелет Москва — Нью-Йорк, за которым следила вся страна. Осенью 1930 года я все-таки поступил на этот завод — ныне завод им. Хруничева. Начав электромонтером, в 1938 году я уже стал начальником конструкторской бригады спецоборудования и вооружения самолетов. А летом 1937-го я дневал и ночевал на аэродроме «Чкаловский», где мы готовили перелет в США, предпринятый по инициативе известного полярного летчика Героя Советского Союза Сигизмунда Леваневского. Я был переведен на казарменное положение и не мог сдать сессию в МЭИ. За это тогда отчисляли, не разбираясь. Нужно было авторитетное ходатайство. Я подошел к Туполеву, который тогда был на аэродроме, объяснил ситуацию и попросил у него какую-нибудь бумагу, на время освобождающую меня от сессии. Он написал справку о том, что я нахожусь на важном государственном задании и выполняю задание правительства. Очень гордый таким документом, я пришел в МЭИ к Валерии Алексеевне Голубцовой, жене Георгия Маленкова, которая тогда была председателем парткома МЭИ. Увидев мою протекцию, она потемнела лицом, молча убрала записку в сейф и тихо сказала: «Никому не говори, что у тебя была такая бумага! Туполев — враг народа!» Оказывается, пока я готовил перелет, его арестовали…

— Но ведь история с самолетом Леваневского завершилась трагически…

— Перелет закончился катастрофой, причины которой неизвестны до сих пор. После прекращения поисков самолета Леваневского Н-209 распространился слух, что он вовсе не погиб, а приземлился не то в Норвегии, не то в Швеции и попросил политического убежища. Коллеги надо мной подтрунивали: «Суши сухари за связь с Леваневским». До сего времени не могу понять логику НКВД. Практически весь основной состав туполевского коллектива, обеспечившего триумфальные перелеты Чкалова и Громова в США, был репрессирован. А в нашем коллективе Болховитинова, несмотря на очевидную гибель Н-209, не тронули никого. В то же время из подчиненной мне бригады исчезли два инженера, не имевших никакого отношения к арктической тематике. Агент, обыскивавший их рабочие столы, предупредил, чтобы сотрудники не интересовались судьбой арестованных врагов народа. Перед увольнением каждого, имевшего хоть какое-нибудь пятнышко, вызвали в комнату № 16. Убирали лучших людей.

— Так же убрали и Королева. Говорят, у него из-за всех жизненных передряг был тяжелый, очень вспыльчивый характер.

— Да, попасть ему под горячую руку было делом не из приятных. Он был нетерпелив, мог обидеть словом. Когда мы работали на строительстве полигона Байконур (хотя ближайший населенный пункт и железнодорожный разъезд назывался Тюратам, а настоящий Байконур находился на 300 километров севернее будущего космодрома — ход, придуманный для того, чтобы запутать вражескую разведку), любимой угрозой СП было «отправить по шпалам в Москву», до которой более 2000 километров. Но это все мелочи по сравнению с главным. Королев обладал редким даром: он умел предвидеть будущее лучше всех своих соратников. Вспоминаю, как на его газике мы неслись по казахской степи. Дороги нещадно пылили, и я не упустил случая поворчать, что мы забрались в эту полупустыню, хотя можно было выбрать полигон в значительно более комфортном месте. Сергей Павлович воскликнул: «Эх, Борис! Ты неисправимый заржавленный электрик! Смотри и любуйся, какие кругом безграничные просторы! Мы здесь великие дела делать будем! Поверь мне и не ворчи!» Его обычно озабоченное, иногда нарочито суровое лицо на сей раз выглядело по-юношески восторженным и одухотворенным. Мы тогда были догматиками, энтузиастами, создателями первой межконтинентальной ракеты-носителя для водородной бомбы. И верили, что в случае ее использования по назначению следующего пуска уже не будет. А он говорил о будущих свершениях. Именно это отличает истинного лидера: он видит дальше всех окружающих.

— Запуск первого искусственного спутника Земли произвел настоящий фурор во всем мире…

— Самое удивительное, что накануне, 17 сентября 1957 года, в Колонном зале Дома Союзов состоялось торжественное собрание, посвященное 100-летию со дня рождения К. Э. Циолковского, и Королев сделал там доклад, в котором, между прочим, сказал, что в ближайшее время СССР и США с научными целями произведут пробные запуски первых искусственных спутников Земли. Никакого шума по поводу этого заявления ни внутри страны, ни за рубежом не последовало. 4 октября я приехал в Подлипки и прошел в кабинет Королева, куда набилось человек 30 любопытствующих сотрудников. Там стоял аппарат ВЧ-связи, и на другом конце сидел наш комментатор Аркадий Осташов. Только вечером, в 22.30 мы услышали взволнованное сообщение: «Все в порядке! Он пищит! Шарик летает!» Вскоре газеты напечатали подробное описание спутника, его орбиты, время пролета над городами страны и столицами стран мира. Все это вызвало небывалый восторг. Не прошло и месяца, как вдруг Хрущев вызвал к себе Королева, Келдыша, Руднева и намекнул, что нужен «космический» подарок к 40‑й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Королев возражал. Но Хрущев был неумолим. Решили запускать второй спутник, но с «начинкой». Объектом изучения стала собака. Королев надеялся, что члены Совета главных конструкторов возмутятся требованиями главы государства и появятся основания пересмотреть его решение. Но ничего не вышло. 12 октября было официально решено запустить второй искусственный спутник с собакой на борту. Это стало для Лайки смертным приговором. Пуск состоялся 3 ноября 1957 года. Источников электропитания, установленных на корпусе ракеты для слежения за спутником, хватило на шесть суток. С окончанием запаса электроэнергии закончилась и жизнь Лайки. Впрочем, медики и биологи считали, что она погибла значительно раньше от перегрева. Ведь создать в такие ничтожные сроки надежную систему жизнеобеспечения и терморегулирования практически невозможно.

И все же триумф был полный. Американцы были посрамлены. Запуски первых двух наших спутников потрясли их гораздо сильнее, чем сообщение о недавно созданной межконтинентальной ракете. Только английское общество защиты животных выразило протест по поводу мученической гибели Лайки. В ответ на это наша табачная промышленность срочно выпустила сигареты «Лайка» с изображением симпатичной собачки на упаковке.

— Лайка ведь была не единственной собакой, принесшей себя в жертву науке…

— Конечно, никто этого не хотел. Возник вопрос: мы научились выводить в космос аппараты, даже с собакой на борту, но как быть с их возвращением на Землю? Пока мы не научимся этого делать, говорить о полете человека рано. Мы готовили корабль-спутник, спускаемый аппарат которого должен был впервые в мировой истории вернуться на Землю с живыми собаками на борту — Чайкой и Лисичкой. Ласковая рыжая Лисичка очень понравилась Королеву. У нас шла предполетная подготовка, мы разбирали очередное замечание по сопряжению электрических схем собачьего контейнера катапульты. Подошел Королев. Я собрался докладывать, но он отмахнулся, взял собаку на руки и, не стесняясь окружающих, сказал: «Я так хочу, чтоб ты вернулась!» Грустное было у него лицо. Он подержал ее еще несколько секунд, потом передал кому-то в белом халате и, не оглядываясь, медленно побрел в шумящий зал. 28 июля 1960 года в 12 часов 31 минуту стартовала ракета с Лисичкой и Чайкой на борту. Этот корабль был подготовлен и оснащен значительно лучше предыдущих. Но он разбился совсем недалеко от места старта из-за аварии первой ступени носителя, которая произошла на 38-й секунде полета.

— В следующий раз пассажирками стали легендарные Белка и Стрелка, и им повезло…

— Это были столь жизнерадостные и подвижные собачки, что не возникало сомнений в их благополучном возвращении. Ночью мы столпились на приемной станции космического телевидения. Было отлично видно, что в момент прохождения корабля над полигоном обе собаки залаяли. В это время над районом Тюратама прошел хорошо видный ясной ночью американский спутник пассивной связи «Эхо-1». Совпадение собачьего лая с прохождением американского спутника вызвало восторженную реакцию: «Наши собаки лают на американское «Эхо»! Вот бы они еще и посикали!» Хорошим знаком показалось и то, что они тявкали, а не подвывали: значит, вернутся! Катапультирование произошло всего в 10 километрах от расчетной точки. Драгоценных собак почти сразу увезли в ТАСС на Тверской бульвар. Две дворняги стали, пожалуй, самыми знаменитыми суками за всю мировую историю. Но слава обошла стороной их не менее героических последовательниц Комету и Шутку, которые отправились в космос 22 декабря 1960 года. На 425-й секунде полета двигатель третьей ступени аварийно выключился, и корабль не вышел на орбиту, а совершил суборбитальный полет. Вся автоматика системы приземления, по данным телеметрии, сработала нормально. Королев настоял на том, чтобы госкомиссия приняла решение о необходимости срочного поиска и доставки спускаемого аппарата. Опытные спасатели обнаружили его только спустя двое суток в 60 километрах от города Тура Красноярского края, а добрались на место лишь на четвертые сутки. Надежды на то, что собаки выжили на 40-градусном морозе, практически не было. Но обе чувствовали себя отлично: система катапультирования кресла, в котором находился собачий контейнер, не сработала, и именно это спасло Шутке и Комете жизнь — они не успели замерзнуть. Даже сообщения ТАСС эти собаки не удостоились.

— Параллельно с этими пусками вы занимались освоением Луны…

— Только за год, с 23 октября 1958 года по 4 октября 1959 года, мы предприняли семь пусков по Луне. Из этих семи один был частично удачным и только два полностью выполнили положенные им задачи. В последующие годы, вплоть до 1966 года, лишь в одном из 14 пусков по Луне мы добились успеха. Итого за девять лет — 21 пуск, из них только в трех полный успех! Казалось бы, сизифов труд. Но какая же это была увлекательная и азартная работа!

При этом нас опять торопили. Скажем, ближайшее астрономическое окно для попадания в Луну приходилось на первую половину октября. Если пропустим «лунные» дни, то не успеем сделать очередной подарок — уже к 41-й годовщине революции! 14 сентября 1959 года газеты опубликовали вызвавшее всеобщий ажиотаж сообщение ТАСС о том, что «вторая советская ракета достигла поверхности Луны». Сообщалось также, что в честь этого знаменательного события на поверхность Луны доставлен вымпел с изображением герба СССР и соответствующей надписью. В сообщение вкралась неточность: это была не вторая, а первая ракета, достигшая поверхности нашего спутника. Предыдущая, стартовавшая 2 января 1959 года, промахнулась. Ее третья ступень с лунным контейнером, в котором находились научная аппаратура и такой же вымпел, пролетела мимо Луны и превратилась в искусственную планету Солнечной системы. Неизвестно, почему ее назвали «Мечта». В официальной истории космонавтики считалось, что так было задумано, в действительности же пуск 12 сентября был первым удачным, но уже шестым по счету. Он совпал со встречей высших руководителей СССР и США. Американские журналисты провоцировали Хрущева: «У нас бывали неудачи при пусках ракет, а у вас?» Хрущев отвечал с усмешкой: «Почему вы спрашиваете об этом у меня? Спросите у Никсона, который заявил, будто бы у нас было три неудачных пуска на Луну. Никсон сказал, что пользуется информацией из секретного источника». И далее Никита Сергеевич продолжил: дескать, так и быть, я приоткрою тайну. Наши ученые хотели запустить ракету еще неделю назад, но дело это технически непростое, поэтому пуск случился только сейчас. Прочитав этот стенографический отчет, мы с удовлетворением отметили, что секретный источник Никсона ненадежен. Ведь вместо трех неудачных пусков у нас на тот момент было пять, и лишь шестой закончился удачей.

А уже в 1960 году мы нацелились на Марс и Венеру.

— Еще через год полетел Гагарин. Зачем понадобилось говорить, что он приземлился вместе со спускаемым аппаратом, а не на парашюте?

— Это ему было приказано. Из соображений безопасности мы решили катапультировать первого космонавта. Этот факт какое-то время скрывали из-за страха, что откажут в регистрации международного рекорда. Потом оказалось, боялись напрасно.

— Что еще приходилось скрывать о том полете?

— Многое. И прежде всего то, что полет «космонавта номер один» проходил нештатно. Долгие годы эта информация была строго засекречена. В полете двигатель прекратил работу на одну секунду раньше расчетного времени, из-за чего начались различные технические неполадки: недобор импульса, из-за чего не произошло штатное исполнение главной команды — не запустился цикл «Гранит», формирующий последующие команды, в том числе разделение отсеков. Гагарин ждал разделения отсеков, но на положенной десятой секунде его не произошло. Это случилось лишь через десять минут. Наконец, возникло возмущение, которое привело к вращению корабля по всем трем осям с очень большой скоростью, о чем Гагарин доложил госкомиссии. В итоге исследований удалось установить, что двигатель прекратил работу из-за преждевременного прекращения подачи горючего в камеру сгорания. Когда корабль достиг верхней границы атмосферы, начался разогрев его поверхности. Однако найти убедительных объяснений всех неполадок не удалось. Из-за недоработки импульса торможения Гагарин приземлился с перелетом относительно расчета. Все закончилось благополучно, однако риск был очень велик. Некоторые специалисты считают, что шансы Гагарина были ниже 50 процентов, а генерал Каманин накануне полета записал в своем дневнике: «Отправляю Гагарина на верную смерть, но на вечную славу».

— Откуда взялись слухи, что Гагарин не был первым, до него летал другой космонавт, но он погиб?

— Перед тем как запустить Гагарина, мы произвели два тренировочных пуска с манекеном «Иван Иваныч» на борту. Во втором полете был установлен бортовой магнитофон, который включался по специальной программе и передавал позывные в радиоэфир. Частота была такая, что «голос» «Иван Иваныча» могли слышать многие радиолюбители. Тут же возник большой шум: в космосе кто-то есть! Но где же он? Раз о полете не объявляют официально, значит, космонавт погиб! Так родился этот слух. Кроме того, до полета Гагарина, 23 марта 1961 года во время тренировки в барокамере в результате пожара действительно погиб слушатель первого отряда космонавтов Валентин Бондаренко. Виноват в этой трагедии был наземный персонал, не имеющий отношения к космической технике. А вообще всю историю космонавтики окружают самые невероятные слухи. Американцы не были на Луне — это кино-телетрюк. Гагарин не был первым. Гагарин не погиб — его похитили инопланетяне… Комментировать все это — значит создавать глупым выдумкам ненужную рекламу.

— Кстати, о похищении инопланетянами. Вам не приходилось наблюдать НЛО или слышать о них от космонавтов?

— В июне 1963 года параллельно стартовало два корабля «Восток» — один с первой в мире женщиной-космонавтом Валентиной Терешковой на борту (позывные «Чайка»), другой — с Валерием Быковским («Ястреб)». Основное наше внимание было сосредоточено на Вале — «Чайка» все время молчала, а когда отвечала, то как-то нечетко и невпопад. Команду на ручную ориентацию корабля она с первого раза не выполнила. Королева это сильно раздражало, и он пообещал «больше баб в космос не пускать». На этом фоне опытный Быковский нас мало беспокоил. Как вдруг внимание госкомиссии и всех присутствующих резко переключилось с «Чайки» на «Ястреба». Мы приняли странное сообщение Быковского: «В 9 часов 05 минут был космический стук». Королев и Тюлин немедленно начали разработку перечня вопросов, которые надо задать Быковскому при появлении в зоне связи, чтобы понять, сколь велика опасность, грозящая кораблю. Кому-то уже дали задание рассчитать величину возможного метеорита, достаточную для того, чтобы услышать стук, кто-то, чтобы снять напряжение, пошутил, что это «постучались» братья по разуму… Когда установилась связь, первым делом мы попросили уточнить характер стука. «Ястреб» ответил, что не понимает, о чем речь. Ему зачитали собственное сообщение. Валерий рассмеялся: «Был не стук, а стул. Стул, понимаете?» Мы расхохотались в ответ… Вот, пожалуй, и все, что я могу сообщить о пришельцах.

— Что за секретный код был у Гагарина?

— Психологи считали, что у человека, оказавшегося один на один со Вселенной, может поехать крыша. Поэтому для первого полета кто-то предложил ввести цифровой кодовый замок. Только набрав код 125, можно было включить питание на систему ручного управления. Код запечатали в конверт. Исходили из того, что, если Гагарин достанет конверт, прочтет и наберет код, следовательно, он в своем уме и ему можно доверить ручное управление. Правда, после полета ведущий конструктор «Востоков» Олег Ивановский признался: код он сообщил Гагарину еще до посадки в корабль.

— Правда ли, что самым драматическим был полет Комарова? Многие говорят: было заранее ясно, что он не вернется.

— То, что случилось с Комаровым, — это наша ошибка, разработчиков систем. Мы пустили его слишком рано, недоработали «Союз» до нужной надежности. В частности, систему приземления, систему отстрела и вытяжки парашюта. Обязаны были сделать по крайней мере еще один безотказный настоящий пуск. Может быть, с макетом человека. Гибель Комарова была ужасна: даже навидавшиеся всяких ужасов во время войны летчики признавались, что были в шоке, когда увидели совершенно обгоревшую аппаратуру, на несколько метров ушедшую в землю от мощного удара. Останки человека невозможно было собрать и как следует идентифицировать. Комаров был одним из лучших. До последнего момента он сохранял самообладание и пытался посадить аппарат. Никаких истерик. Он действительно понимал, на что идет. Прах Комарова стучал в наших сердцах, когда впоследствии мы сто раз проверяли и дорабатывали системы безопасности. Экономить на этом нельзя!

— В американском фильме-катастрофе «Армагеддон» русский космонавт с помощью ржавого гвоздя в конечном итоге спасает мир. Насколько эта ситуация далека от реальности? Приходилось ли действовать нештатно, выкручиваться при запусках с помощью подручных средств?

— Я не могу припомнить случая, чтобы приходилось спасать ситуацию с помощью ржавого гвоздя. Обычно на помощь все-таки приходили профессионалы, знающие технику, с которой имели дело. Или, наоборот, из-за чьей-то халатности или небрежности случались трагедии. Однако были и анекдотические ситуации. В 1961 году за три дня до пуска Гагарина я участвовал в выполнении задания по созданию новой межконтинентальной баллистической ракеты. Сейчас эта красавица стоит рядом с Музеем Вооруженных Сил на улице Советской Армии. В бункере было видно, что при заправке ракеты кислородом вдруг появилась течь. А соединение масла с кислородом, по нашим тогдашним представлениям, могло привести к страшному взрыву. Руководитель стартового комплекса Леонид Воскресенский, глядя в перископ, должен был принять решение. По идее, запуск надо было отменять. Он объявил 15-минутную задержку, взял с собой одного из испытателей, моего хорошего друга Аркадия Осташова, и они направились к ракете. Видим: осмотрели течь и ушли за ракету. Через пару минут возвращаются. Леня несет свой берет в руке, а затем с силой припечатывает его к месту течи. Потом вернулись в бункер и объявили готовность к старту: течи уже не было. Но как ее устранили? Оказывается, они… помочились на берет! Температура кислорода минус 180, и при соприкосновении с жидкостью все мгновенно заледенело. Смешно, и вместе с тем это — сама реальность, находчивость талантливых людей в острых ситуациях.

— Есть версия, что Королев не умер, а погиб из-за недосмотра врачей...

— Все на это указывает. У СП не находилось времени на тщательное обследование, но врачи говорили, что проблема ерундовая — полип в прямой кишке, и удалить его — раз плюнуть. На самом деле все оказалось намного хуже. Когда удаляли полип, началось кровотечение, остановить которое не удалось. Решили вскрывать полость, и тогда обнаружили саркому величиной с кулак. Операция шла уже четыре часа под общим наркозом, сердце и легкие отказывались работать. Королев умер не от рака, а от сердечной недостаточности прямо на операционном столе. И все это несмотря на то, что операцию проводил академик АМН СССР, сам министр здравоохранения Петровский! Много лет спустя профессор Вишневский, вызванный на операцию позже, признался мне, что гибель (не смерть, а именно гибель) Королева — результат врачебной ошибки. Прежде всего больной не был должным образом обследован. Перед операцией была взята гистология из прямой кишки, получено заключение: «Полип без подозрений». Данное лабораторное исследование вызвало обильное кровотечение из прямой кишки, которое удалось остановить с большим трудом. Такие кровотечения случались у Королева и раньше. Все это должно было насторожить врачей. Но какая бы ни была операция, все должно быть наготове, здесь же все пошло наперекосяк. И анестезиологи недоглядели, и хирурги. Сама по себе саркома большой опасности не представляла — она была полностью осумкована, без метастазов, и после ее удаления СП мог бы жить и жить. Вишневский тогда признался мне, что «Королев — это несчастный случай, трагедия в нашей медицине». Известие о смерти СП меня потрясло. Помню, я находился в своем кабинете, разбирал пухлую папку секретной почты, как вдруг туда влетел мой сотрудник с криком: «Сергей Павлович умер!» Фраза показалась такой нелепой, что я на какое-то время потерял дар речи, а потом спросил: «Ты что мелешь? Какой Сергей Павлович?» Допустить, что это наш СП, я не мог…

— Говорят, что Королев предвидел свою смерть?

— Думаю, да. Когда он уже находился в больнице, мне передали подписанную им доверенность на право ведения всех финансовых расчетов. Меня это крайне удивило. Почему он выписал такую доверенность? И почему именно мне?

— Вероятно, потому, что доверял вам больше всех…

— Можно лишь предполагать. Никогда не забуду, как он уходил в больницу. У нас шло очередное совещание, как вдруг СП остановился в дверном проеме, одетый в пальто и меховую шапку. Заходить внутрь не стал, грустно и задумчиво посмотрел на нас, потом сказал: «Ну, продолжайте!» — и медленно вышел из приемной. Никто из нас не предполагал, что мы навсегда попрощались с Сергеем Павловичем. Его вдова Нина Ивановна потом рассказывала мне, как в один из последних дней перед госпитализацией он очень серьезно попросил ее, если с ним что-то случится, не жить в их доме. У Королевых был коттедж в Останкине: Сергей Павлович отказался от хорошей квартиры в Москве и дачи в Подмосковье, добившись строительства этого домика. Почему он это сделал, никто так и не понял. Сейчас, по прошествии лет, я думаю, что он уже тогда выбирал место, к которому «не зарастет народная тропа». Так и вышло — сейчас в том коттедже Мемориальный дом-музей С. П. Королева.

— И это несмотря на то, что при жизни его имя широкой общественности известно не было?

— Именно так. Когда СП умер, заведующий отделом оборонной промышленности ЦК Иван Сербин — мы звали его Иваном Грозным — потребовал, чтобы через час у него на столе был некролог для публикации в «Правде». Когда я приехал с проектом своего некролога к Сербину, тот пробежался по диагонали и усмехнулся: «Тут общими фразами не обойдешься, надо сказать народу правду». И протянул мне листок — оказывается, пока я ехал, он набросал свой вариант. Я читал и не верил глазам: «В лице Королева наша страна потеряла выдающегося ученого в области ракетно-космической техники, конструктора первых искусственных спутников Земли и космических кораблей, открывших эру освоения человечеством космического пространства...» При его жизни ни о чем таком в газетах не было даже намеков. Именно из некролога, опубликованного в «Правде» 16 января 1966 года, советские люди узнали, кого потеряли. Похороны состоялись 18 января на Красной площади, прощание с телом — 17 января в Доме Союзов. Мы очень удивились, увидев издали чернеющую толпу. Допуск был разрешен лишь с 12 часов, и, несмотря на это, уже в 9 утра на морозе выстроилась огромная очередь желающих проститься с телом человека, о котором они раньше ничего не знали.

За 42 года до этого вместе с мамой и другими мальчишками я точно так же стоял в очереди к Дому Союзов, чтобы попрощаться с Лениным. Люди шли взглянуть на покойника, который при жизни был вождем революции. В марте 1953 года шли к гробу Сталина, и никто не заставлял людей рисковать жизнью в страшнейшей давке: они провожали в последний путь «отца родного». Это было свободное поклонение вождям. О них знали все. Но о Королеве не знал никто, кроме нескольких тысяч посвященных. Я думаю, люди пришли к гробу Королева потому, что им наконец-то открыли частицу правды, сказали, кому надо отдать должное за величайшую победу человеческой цивилизации.

— Как вы думаете, скоро ли наконец на Марсе будут яблони цвести?

— С технологической точки зрения пилотируемые полеты на Марс в XXI веке возможны. Только зачем они нужны, если уже сегодня автоматические аппараты доказали, что человеку там делать нечего? Амбициозная цель не оправдывает огромных затрат, и риск такого полета может оказаться куда серьезнее, чем мы готовы себе представить. Тем не менее в Китае всерьез обсуждается проект создания на Марсе резервации из тысячи китайцев на случай, если жизнь на Земле прекратится из-за глобальной катастрофы. На Красной планете они планируют пересидеть пару столетий, пока не наступят лучшие времена. Потом же «китайские марсиане» вернутся домой и дадут начало новой земной цивилизации, сделав ее полностью китайской. Американские, российские и прочие проекты марсианских экспедиций по сравнению с этим проектом представляются мелкими сотрясениями воздуха.

— Получается, в своих космических планах Россия не только безнадежно отстала от США, но и Китай уже не догонит?

— Тут есть другая альтернатива: не считать, кто кого обогнал, а объединять силы для решения больших совместных проблем. Ведь уже в скором будущем для этого вряд ли хватит сил, средств, а особенно интеллекта одной отдельно взятой страны. Как, например, человечеству выйти из предстоящего страшного энергетического кризиса? Кончатся газ, нефть, уголь, а расход энергии на душу населения будет расти. Откуда ее брать? Атомная энергия — дело опасное: посмотрите на Японию. Тут возможны разные пути. Луна предлагает нам замечательное решение энергетических проблем — гелий-3, дешевый, экологически чистый и безопасный. Однако здесь важно решить задачу не только доставки, но и разработки реактора, который будет синтезировать из него энергию. Эта задача посложнее. Другая возможность — построение в космосе беспроводных электростанций, преобразующих энергию Солнца в электроэнергию. Здесь существует множество научных проблем: нигде в мире еще не научились передавать такие огромные электрические мощности на большие расстояния без проводов. Решить такие задачи можно лишь в случае объединения усилий ведущих космических держав.

— Как вам кажется, есть ли у нашей космонавтики шанс встать если не впереди планеты всей, то хотя бы вновь выйти на передовые позиции?

— Когда нам удалось запустить первые ракеты к Луне, главный ракетный эксперт Вернер фон Браун заявил журналистам, что Россия намного обогнала США в отношении космических проектов, и никакими деньгами нельзя купить упущенное время. Но, по его словам, если бы Россия немедленно остановилась, то США смогли бы догнать ее за один, два или три года. Больно и горько осознавать, что сейчас Россия действительно остановилась. И никакими деньгами нельзя купить упущенное время.

Мой прогноз — США, несмотря ни на что, останутся в ближайшие 30 лет самой мощной экономической, военной и наиболее передовой в научном отношении державой мира. Уже сегодня сама по себе Международная космическая станция (МКС) для США интереса не представляет, а без них МКС обречена: Европе, России и Японии ее содержание не по карману. Американцы заняты объединением низколетающих навигационных и геостационарных спутников в одну систему, что позволит им создать глобальную систему управления транспортными потоками. По моим прогнозам, в ближайшие 20 лет США создадут ракету-носитель, которая обеспечит создание постоянной базы на Луне. Следом за Америкой идет Китай. Он, видимо, станет второй державой мира, способной обеспечить свое господство в космосе. А ответ на вопрос: «Есть ли у России космическое будущее» — для меня может быть только утвердительным. Пока жив, буду надеяться, что руководство государства это осознает.