Версия для печати
Вернуться к списку

ЮЖНОЕ КРЫЛО НАУКИ

Утром его легче всего застать в небольшом особняке на улице, носящей имя Чехова, где находится президиум Южного научного центра РАН. Полуразрушенный дом в Ростове-на-Дону был передан Центру десять с небольшим лет назад местными властями, а теперь они, возможно, не без зависти, видят, что он превратился в один из самых уютных домов в городе. Здесь располагаются лаборатории с уникальным оборудованием, конференц-зал и рядом — оригинальный дворик, приспособленный для кофе-брейков — перерывов во время заседаний.

Этот дом на улице Чехова объединил научные силы юга России. У многочисленных народов, живущих между Каспийским и Чёрным морями, разные языки, разная культура, история… Но есть общий язык, объединяющий представителей разных районов Северного Кавказа, Приазовья, Кубани, — язык науки.

Хозяин трёх морей

Создание Южного научного центра — инициатива и заслуга академика Геннадия Матишова. Вполне естественно, что он лучше других знает, как это было.

— Геннадий Григорьевич, решение о создании центра было принято в декабре 2002 года. Сейчас научный центр уже вышел на расчётную мощность?

— Пожалуй, о мощном научном центре говорить рано, но академический плацдарм на юге России создан — и это очевидно! Было очень не просто. Ведь Ростов — «купеческий» город. Здесь свой менталитет. Есть крупные вузы, и наука была как бы при них. Но общей культуры академических исследований, академических традиций не хватало. И мне кажется, нам удалось доказать и показать, что даже в условиях недостаточного финансирования и определённого невнимания к Академии наук, которое сейчас проявляется отчётливо, можно при желании, при наличии команды энтузиастов кое-что сделать. Причём удалось развить не только привычные для региона естественные направления исследований, но и технические тоже. Этим я горжусь, потому что лично связан с военно-морским и гражданским флотом и работа по обороне страны престижна. Сейчас мы занимаемся закрылками боевого вертолёта, делаем их более надёжными и менее уязвимыми. В этой работе задействованы наши молодые учёные и опытные профессора. Или создание люминофоров: они светят 18 часов. Их можно использовать и в подводных лодках, и в космических аппаратах… Достижения есть, и, конечно же хотелось бы, чтобы их было больше.

— А неожиданности?

— Если бы не Олимпиада в Сочи, то мы не обратили бы особого внимания на то, что у нас могут быть 5-балльные землетрясения. А тут все всполошились — надо же соответствовать международным стандартам! Наш Центр поставил сейсмические станции, они фиксируют предвестники землетрясений. Выяснилось, что даже в Сальских степях случаются землетрясения, хотя гор там нет.

— Вас называют «хозяином всех морей». Имеются в виду Азовское, Чёрное и, конечно же, Баренцево моря… Кстати, давно хотел спросить: а что у них общего?

— Нам удалось проследить процессы, характерные как для северных морей, так и для южных. Между прочим, все выдающиеся учёные, занимающиеся океанами, начинали с Азовского моря. Здесь проводились первые экспедиции, создавались методики исследований. Тут мелко, тепло и удобно отрабатывать технологии. Когда попадаешь в Баренцево море — самое богатое по рыбным запасам в европейской части страны, то там учиться уже некогда, надо работать. У той же Земли Франца-Иосифа — кто тебя будет учить?! А на Азовском — пожалуйста. Потому-то у нас много студентов и аспирантов. Они получают первые навыки морской практики. Студент после практики должен уметь всё: мерить, шкерить, квотировать дно, измерять температуру и так далее. Я сам научился этому здесь, на Азове.

Здесь ещё до войны ставились любопытные эксперименты. А потому, когда вышли в Мировой океан, то не оказались беспомощными. Казалось бы, занимались там ловлей рыбы, но это было не совсем так. Параллельно изучали флору, фауну, продуктивность океана. Конечно, на Севере, в океане фауна другая, особенностей своих много, но молодые быстро осваиваются — базовых знаний достаточно, чтобы работать и в Мировом океане.

— Что ещё особенного в Азовском море, кроме того, что это кузница кадров для всех морей?

— Оно было самым богатым в мире!

— Не может быть!

— На один квадратный километр площади — бесспорно! Обидно, что постепенно море теряло это лидерство. Особенно резко рыбные запасы снизились после войны. Надо было кормить народ, и рыбу брали в огромном количестве. Квотирование было введено позже, когда рыбы стало гораздо меньше. Бычка, если мне память не изменяет, ловили по 60—70 тысяч тонн. А ведь он — основная кормовая база для осетра. То есть уничтожались и осетровые, и их кормовая база… Рыбные запасы были подорваны, но это помогло избежать голода в стране. Ведь в то время животноводства практически не было, его нужно было воссоздавать, а коровы не один год растут… В Азовском море тогда ловили 320—340 тысяч тонн только ценной рыбы — это осетровые, лещ, судак, тарань, чехонь… А в конце 1970-х стало чувствоваться, что рыбы мало. Начали строить рыборазводные заводы, и это, конечно же, помогло восстановить запасы. В советское время всё-таки следили за отраслью, не давали ей погибнуть. В данном случае плановая система была полезной.

— А на Баренцевом море?

— Оно больше, поэтому, чтобы его обезрыбить, нужно сильно постараться. Генетический фонд рыб в Баренцевом море сохраняется. Нам повезло, что в 90-е годы был «провал». Плавбазы продали на металлолом, ловить стали мало. В общем, технические возможности добывающих судов резко сократились, и это благотворно сказалось на рыбных запасах. Таким образом, рыбные ресурсы на севере как бы «заморозились» — ресурсы остались такими же, какими были при Советском Союзе.

«Налево пойдёшь — музей найдёшь…»

Лучше всего на базу Южного научного центра, что находится в Кагальнике, смотреть с катера. Издалека хорошо виден весь комплекс, и становится понятным, почему всех гостей обязательно сюда привозят: оценивайте сами, сколь много и хорошо нам удалось сделать.

Обычно по приезде я выхожу на пирс.

Протока называется Свиное гирло. Название идёт из далёкого времени. А появилось из-за диких кабанов, которых в низовьях Дона было великое множество. Когда ветер с моря, то вода поднимается. Иногда на три метра и более. Остров погружался, и кабаны искали самое узкое место, чтобы перебраться на «большую землю», на спасительную сушу. «Гирло», то есть узкое горло, как раз здесь и было.

Оно осталось, а кабаны пропали. Перебили их люди с ружьями и винтовками. В годы войны и после неё били кабанов, чтобы прокормиться. А потом уже ради забавы. Вот и вывели почти всё огромное стадо, что кормилось в этой донской пойме. Редко, очень редко появляется несколько кабанов из зарослей, как бы напоминая, что их далёким предкам принадлежала эта переправа с острова на материк.

Но теперь здесь находится береговая база Южного научного центра. У причалов стоят исследовательские суда и катера. Отсюда учёные уходят в экспедиции по Чёрному и Азовскому морям, а иногда и на Каспий.

Здесь же находятся два здания, которые, на мой взгляд, символизируют диапазон исследований учёных Южного научного центра. Слева — музей. Основная экспозиция его посвящена донским казакам. Их истории, их быту, их очень нелёгкой жизни и судьбе. История донского казачества во многом неизвестна, и в ЮНЦ стараются стереть эти «белые пятна».

А в здании напротив — осетровая ферма. Именно она даёт надежду, что богатство Донского края — отменная рыба — восстановится.

Как известно, науку делают и ею занимаются фанатики — люди, бесконечно преданные новым идеям, проектам, мечтам.

Один из них — Иван Лобода, бессменный начальник базы, её истинный хозяин.

Я спросил его:

— Гордитесь тем, что сделано?

Он улыбнулся, задумался — не привык отвечать банально. Потом признался:

— Здесь был цех по разделке рыбы. Банкрот. Разруха полная, мусорная свалка, да к тому же плохо пахнущая. А сейчас — одно из лучших мест под Ростовом. К нам приезжают посмотреть на осетров. И такое впечатление, будто и осетры наши только и ждут гостей, чтобы показаться в лучшем виде…

— Кстати, а сколько их сейчас?

— Чтобы вести полновесные исследования, нужно тысячи три, не больше. Мы ведь база Российской академии наук, а не коммерческая организация. Мы выращиваем осетров, чтобы отработать промышленную технологию их производства. Потом передадим её, образно говоря, в народное хозяйство…

— Есть ли какой-то секрет успеха?

— Их — два! Первый: энтузиазм сотрудников. У нас нет ни начальников, ни подчинённых в обывательском смысле этих слов. Если что-то надо сделать, то засучивают рукава все, вне зависимости от того, рабочий ты или капитан судна, доктор наук или аспирант.

— А второй секрет? — поинтересовался я.

— Это наш Геннадий Григорьевич Матишов, — ответил Лобода. — Без его энергии, энтузиазма, преданности науке и человечности ничего здесь не было бы. Я утверждаю это вполне осмысленно, так как немало повидал на своём веку и всегда отвечаю за свои слова. Не случайно мы называем его «наш академик».

«Чужаки» приходят из океана

Они приходят и приплывают сюда всё чаще. Агрессивные, нахальные, неукротимые. Занимают лучшие места и уходить не собираются.

Некоторые погибают, но те, кто выживает, очень быстро размножаются, вытесняя аборигенов. Ну, совсем так, как это было в Америке и Австралии с пришельцами из Европы. Правда, там в основном использовались ружья и стеклянные бусы, а здесь всё происходит постепенно, тайно и практически незаметно. Впрочем, не для учёных, которые не только изучают пришельцев, но и стараются всеми силами «поставить их на место». К сожалению, удаётся это не всегда, так как у науки силёнок пока маловато.

В Новороссийске, в Лаборатории морской биологии, решили проверить, насколько велико участие торговых судов в «загрязнении» чужестранцами Чёрного и Азовского морей. Результаты первых же экспериментов не только разрушили иллюзии, но и убедительно показали, что проблема переноса водных организмов торговыми судами актуальна и требует быстрых решений. Никакого контроля в портах не существует, и пришельцы чувствуют себя вольготно. Особенно хорошо им в Азовском море, так как солёность его вод в разных районах отличается, и «вселенцы» могут выбирать наилучшие условия для своей новой жизни.

А на море уже появляются «красные приливы», и год от года их становится всё больше. Это токсичные планктонные микроводоросли. Они дрейфуют из Чёрного моря, в Азовском находят благоприятные условия и стремительно размножаются. Вода начинает цвести, становится красноватой.

Агрессивные вселенцы приплывают и из дальних краёв. В частности, голландский краб добрался до Азовского моря с балластными водами судов. Условия для жизни оказались хорошими, и краб-пришелец полностью вытеснил своего местного собрата.

Моллюск анадара пришёл из Индийского океана. Сначала он появился в Средиземном море. Это случилось в 70-х годах прошлого столетия. Через двадцать лет моллюск добрался до Чёрного моря, а потом и до Азовского, в южной части которого начал образовывать огромные скопления. Но тут случился замор, и сообщества моллюсков погибли почти полностью. Однако в начале этого века анадара вновь возродился, будто «восстал из пепла», и уже не только освоил юг моря, но и начал распространяться на север.

Раковина у анадары массивная, тяжёлая, вздутая. Моллюск обитает в прибрежных водах, предпочтительно среди камней или в зарослях. В Японии его используют в разных блюдах, но европейцы им пренебрегают и в пищу не употребляют. Я попробовал анадара: есть можно, но удовольствия никакого…

В середине 1960-х годов во многих странах биологи утверждали, что «переселение» отдельных видов флоры и фауны из одного района земного шара в другой может дать большой экономический эффект. И это происходит быстро, буквально за несколько лет…

Теория сомнительная, но популярностью у отечественных биологов она пользовалась. И началось «великое переселение рыб» с Дальнего Востока в северные и южные моря европейской части страны. Так, в Азовском море появилось множество переселенцев из рек и водоёмов Дальнего Востока.

Один из них — пиленгас. Считалось, что он может жить и размножаться только в Японском море, поскольку привередлив, нуждается в определённой солёности воды. Учёные ошиблись. А точнее, им удалось разработать специальные биотехнические приёмы, которые позволили пиленгасу быстро — в течение нескольких лет! — приспособиться к условиям Азовского моря, где солёность гораздо ниже. Уже к 1989 году здесь насчитывалось до 300 миллионов особей, что позволило приступить к промысловому лову рыбы. А пиленгас постепенно начал распространяться в сторону Чёрного моря: там уже ловят экземпляры до двух килограммов. Нет сомнений, что вскоре именно пиленгас станет «главной рыбой» в Азовском и Чёрном морях.

От рек Подмосковья до низовий Волги, Днепра, Дона, Кубани вселён толстолобик. Считается, что это самый полезный «переселенец» с Дальнего Востока, поскольку поедает синезелёные водоросли, очищая тем самым водоёмы.

Ещё один дальневосточный «чистильщик» водоёмов — белый амур. В устье Дона и Таганрогском заливе он не размножается в естественных условиях. Его надо выращивать на рыбоводных предприятиях. Белый амур поедает растения, которые стремительно растут в оросительных каналах, прудах и других водоёмах.

Амурский чебачок перебрался в эти места самостоятельно. Как именно? Ответа нет. Впрочем, чебачок, родина которого — реки Дальнего Востока и Японского моря, уже ловится и в водоёмах Средней Азии, и в Европе. Некоторые учёные считают, что икра этих рыбёшек переносится птицами.

Но, как бы ни были полезны внедрённые виды, факт остаётся фактом: местных они вытесняют. Например, серебряный карась. Если раньше он был немногочислен, уступал своему золотому собрату, то теперь ситуация иная — серебряный выходец c Дальнего Востока быстро распространяется в бассейне Нижнего Дона и по всему Азову.

Мнение специалистов: «Азовское море и северо-западный сектор Чёрного моря — весьма привлекательные для видов-вселенцев водоёмы, имеющие значительные потенциальные возможности для вселения чужеродных организмов и высокую инвазибельность. «Встройка» инвазийных видов происходит очень быстро, а последствия бывают катастрофическими для экономик многих стран. Несомненно, что комплексное изучение проблемы инвазийных видов силами Южного научного центра РАН будет продолжено…»

«В поисках тайн клетки»

Дмитрий Геннадьевич Матишов — один из самых молодых членов Академии наук. Научную деятельность начинал в Мурманске, на Крайнем Севере. Теперь работает в Южном научном центре.

— Чем вы теперь занимаетесь? — спросил я Матишова-младшего.

— Мы пытаемся выяснить, что происходит с обычной клеткой. Как она превращается в нестабильную, что происходит с новой клеткой и как она превращается в онкологическую. Все знают, что эволюция — это мутация и отбор. Сейчас классическая теория мутагенеза переживает период переосмысления. В частности, это касается обратимости мутаций, то есть можно попытаться перенастроить неправильно работающий геном, вернуть его в первоначальное состояние. Это открывает совершенно фантастические перспективы как по терапии, так и по ранней диагностике, например, рака. Последние несколько лет обращают на себя внимание работы, связанные со стрессом. Стресс — это нарушение гормонального фона, дефицит кислорода, нарушение работы клетки и так далее. В общем, нарушается клеточный метаболизм. И это, в свою очередь, вызывает нарушение работы всего генома. Сейчас в лаборатории мы работаем как раз над проблемой редких мутаций.

— Насколько я понимаю, современная генетика и биология требуют очень сложного и дорого оборудования. Разве не так?

— На мой взгляд, покупка такого оборудования — лишь часть дела. И проблема заключается не в том, что нет денег на него, а в том, что забывают о необходимости покупки расходных материалов, о сервисном обслуживании и так далее. Допустим, нашлись деньги на оборудование, но оно простаивает, так как не выделены средства на его эксплуатацию. Вот и приходится искать деньги на его содержание. У одних это получается, а другие менее успешны… А ведь для отработки методики, получения первых результатов требуется не один год, а три-четыре. И приходится на протяжении всего этого времени искать какие-то гранты, грантики, участвовать в больших или маленьких проектах, что, к сожалению, не всегда удаётся. Вот это основная проблема, а не отсутствие оборудования как такового. Оборудование — один масштаб проблемы, реактивы — другой, но всё-таки это решаемые вопросы, а вот если нет людей, то это уже катастрофа.

— Но вам удаётся её избегать?

— Как решаем? По-разному. Универсального способа нет. Иногда кажется, что всё происходит случайно. У нас такая же ситуация, как в науке в целом. Пожилые исследователи и молодые, а вот со средним поколением провал. Но само существование научного центра — это хороший посыл для привлечения специалистов. Здесь интересно работать — атмосфера творческая, идут исследования. Сейчас в биологии буквально вал информации — каждый месяц за рубежом выходит 30—40 статей, содержащих новые данные. «Традиционные» генетики в силу своей инертности не готовы работать с этим объёмом информации, так как подчас приходится оставлять то, чем ты занимался всю жизнь, и переходить на новые направления. И в данном случае молодые в выигрыше. Так что коллектив молодой, а потому мобильный. Это и объясняет, почему мы занимаемся самой, пожалуй, животрепещущей темой в биологии. Я сужу по публикациям в мировой научной прессе.

— Вы же не биолог «в чистом виде»…

— Совсем не биолог! С одной стороны, это плохо, и понятно почему. Но с другой — хорошо, так как я не боюсь быть, как бы это сказать…

— В цепях прошлого?

— Не совсем. Я пришёл в биологию из науки об океане — заканчивал кафедру океанологии Ленинградского университета. Океан — это огромная система со сложными связями и с разными масштабами процессов. Между биологией и океаном много аналогий, и бывает так, что лучше быть непрофессионалом и задавать вопросы, чем говорить штампами, звонкими фразами и идти по накатанной дорожке. То, чем я занимаюсь, живой процесс, очень творческий. У нас есть идеи, есть эксперимент, в котором мы можем свои желания и идеи проверить. А что ещё нужно настоящему учёному?!

Реформа Российской академии наук, осуществлённая столь стремительно, что учёные в полной мере не смогли её осознать, конечно же, скажется и на Южном научном центре РАН. Как именно? Ответить на этот вопрос невозможно. Я знаю лишь одно: в ЮНЦ работают удивительно интересные люди, увлечённые наукой. И что бы ни происходило вокруг, они останутся навсегда преданными ей…