Здесь расположен первый в Европе сверхпроводящий ускоритель тяжелых ионов — нуклотрон. Название проекта — «НИКА» — вроде бы с претензией, но аббревиатура в переводе с латинского звучит как «базирующийся на нуклотроне коллайдер тяжелых ионов». Особенно ценно то, что «НИКА» не съест ни рубля из российского бюджета, но принесет много приятных сюрпризов. О «НИКЕ» рассказывает директор ОИЯИ, академик РАН Алексей Сисакян.
— Алексей Норайрович, опять коллайдер! Неужели не хватает Большого адронного — в Церне?
В кризисные времена в России начинать столь крупный международный проект… На что вы, собственно, надеетесь?
— Если смотреть на нашу идею серьезно, с научных позиций, то во всех кризисных циклах, начиная с крупных — кондратьевских и заканчивая самыми мелкими, есть утверждение, что только наука способна создать основу для выхода из кризиса и вывести все системы на устойчивое развитие. А если несерьезно, то на научные проекты всем всегда жаль денег, даже если их очень много. Но жизнь идет. А так как у нас не абстрактная идея, а вполне жизнеспособный, перспективный и экономически очень эффективный проект, то все должно сложиться наилучшим образом.
— Такой оптимизм в столь тяжелые времена…
— Во все времена надо дело делать. Ну а России просто нельзя без крупных проектов. Небольшие страны могут игнорировать крупные научные проекты, участвуя в зарубежных. Для России это невозможно. У нас большая наука, если хотите — составная часть национальной идеи.
— Что вы имеете в виду под крупными проектами?
— Это большие ускорители, крупные обсерватории, космические станции… Несмотря на трудности, до сих пор в космосе и ядерной физике мы на передовых позициях. Да и с какой стати сдавать эти позиции?!
— Однако денег-то все меньше.
— Кроме денег есть и такие ценности, как традиции научных школ. Есть большой опыт. Его за деньги не купишь. На пустом месте даже за громадные деньги нельзя сделать то, что сможем мы. Есть такое понятие — «намоленность». Так вот Дубна и есть такое «намоленное» место в смысле науки. И если добавить к нашим кадрам и опыту еще и определенные вложения, то мы будем впереди. Уверяю: то, что получится, — намного больше, чем деньги.
— Но у России сегодня куча других проблем.
— Тут ситуация несколько иная. Это не российский, а международный проект, в котором уже сегодня принимают участие 24 страны. И решение принято всеми странами-участницами. Оттуда и придут средства, потому что наша идея очень востребована сегодня. В ноябре в Астане комитет полномочных научных представителей утвердил
7-летнюю программу и проект «НИКА». Мы планируем выйти на первый эксперимент в 2014 году. Уже готова проектная документация, окончательный технический проект будем иметь в следующем году. В «НИКУ» вложат средства разные страны. Особая программа у нас составлена с Беларусью. Предполагается, что часть работы будет оплачена за счет бюджета Союзного государства России и Беларуси. Партнеры из Беларуси будут делать для нас не только отдельные узлы для установки, но и полноценно работать в проекте. Теперь это возможно благодаря компьютерным коммуникациям. Имея хорошую линию связи, можно работать и в удаленных центрах, передавая информацию по компьютерным коммуникациям. В Дубне сейчас линия связи 20 гигабит/сек., а через несколько лет доведем ее до 800 гигабит/сек.
— Сколько таких линий в мире?
— Сегодня мы входим в пятерку лучших. Это позволит участвовать в экспериментах на удаленных от ускорителя местах, в том числе и на Большом адронном коллайдере. Необязательно стоять с отверткой у БАКа, можно участвовать в работе, находясь в Дубне.
— Чего же вы хотите получить в результате реализации проекта?
— У такого большого проекта есть три этажа. Первый и главный — получение фундаментальных знаний. Наша программа, это мощное дополнение к программе, которая реализуется на БАКе. Мы нащупали нишу, которую реализовать на том ускорителе невозможно. Долгое время наша наука развивалась в погоне за большими энергиями. А на плотность ядерной материи не обращали внимание. А она оказалась максимально плотной вовсе не при больших энергиях, а при относительно малых. Примерно таких, что существуют у нас на нуклотроне в Дубне. В Европе такой нуклотрон — единственный. Теперь на его основе можно создать установку для изучения плотной ядерной материи. Она будет компактная, во много раз дешевле, чем БАК. У нас есть набор элементов инфраструктуры, и поэтому проект будет экономным. Мы будем изучать фазовые переходы от цветной кварковой материи к ядерной материи. Это этапы эволюции Вселенной. Эти фундаментальные знания о развитии материи нужны для общей картины понимания развития мира. На БАКе эти эффекты изучить не удастся. Нам же надо выяснить, почему и как при эволюции Вселенной происходили нарушения симметрии. А потом возникла наша макросистема, в которой мы живем…
— То есть наш мир возник благодаря нарушениям симметрии?
— В том числе. Стержень всего — это симметрия, а жизнь и движение — это «небольшие» нарушения симметрии. Вот нюансы того, как это происходило, мы сможем увидеть и понять на «НИКЕ».
Второй этаж — прикладные исследования и инновационные проекты. Пучки тяжелых ионов, с которыми мы работаем, имеют много прикладных профессий. Медицину — где идут исследования углеродной терапии по онкологии. Материаловедение и геологию. Работы с наноструктурами.
Третий этаж — образовательный. Дубна — это уже большой лабораторно-образовательный практикум по физике, позволяющий готовить молодых ученых. Наш проект — это еще и единственная гарантия против утечки умов. Молодежи крайне важно самореализоваться. Любая наука, как и искусство, без опыта — пусты. Дубна — огромное поле для опытных разработок, где молодежь может себя проявить. Все взращивает среда. Пока у нас есть еще хорошие научные школы. Чтобы они не таяли, и надо укреплять собственную домашнюю научную базу. Не то настанет время, когда уже не будет людей для утечки умов. И это самое страшное. Генетические гении могут лишь временами вырываться из общей массы. В Дубне есть хорошая основа для инновационного развития. Сегодня мы еще умеем учить, еще востребованы. Но если в стране не будет современной аппаратуры, то лишимся всего. И даже возможности интеграции в мировую науку. Хотя сегодня у нас с кадрами проблем нет. Много молодежи, Дубна привлекает и иностранных специалистов. Пока не хватает молодых рабочих, но появится большое дело, пойдут к нам и ребята рабочих профессий. В каком-то смысле кризис нам помогает. Сейчас ребята идут к нам, а раньше — в бизнес.
В основе любой экономики лежит производство, а в основе производства — наука. Идет такой естественный круговорот — деньги вкладываются в знание, знание дает пищу производству, производство делает деньги, которые снова вкладываются в развитие, в том числе в знания. Если будем играть только в монетарные игры, то обречем себя на тупик, на глубокий кризис.
— Какие самые большие проблемы с реализацией планов у директора ОИЯИ?
— Еще Петр Столыпин в свое время говорил, что если Россию не трогать, то все самоорганизуется. Нельзя во время игры постоянно менять правила, а мы — меняем. Вот создали у нас особые экономические зоны. Только мы к ним приспособились, как нам сообщают, что теперь ОЭЗ переводят под крыло Минэкономразвития. Из-за частых перемен инновационный процесс идет очень медленно. У нас в Дубне есть ОЭЗ, можно организовать хороший инновационный пояс. Но делать это можно только при стабильном существовании. Иначе — люди теряют уверенность. Да и деньги не идут в то место, где все время трясет. Причем хотелось бы, чтобы воля государства в этом процессе была более ярко выражена, так как очарование рынком давно прошло. Сейчас надо выстраивать цепочку инноваций.
— Но бизнес не хочет идти в науку.
— Скорее не может. Бизнес не может долго ждать. Если нет «длинных денег», то никто ничего не профинансирует. Кроме государства, это никто не сделает. Необязательно напрямую вкладывать деньги. Можно законодательно привлечь бизнес. Дать, например, льготы. Или сделать налог на использование инноваций.
— Все боятся коррупции.
— Волков бояться — в лес не ходить. Венчурные фонды так и не заработали эффективно. У нас не пакет проектов финансируют, а отдельные проекты. А надо бы смелее поддерживать программы пакетом, в котором из десяти представленных проектов — два удачных окупят восемь неудачных.
— Но чиновники жалуются, что представляемые проекты настолько сырые, что их невозможно использовать. Часто это просто хорошие идеи.
— Да, так бывает. Посевная фаза (путь от идеи до товара) — это самый тяжелый период. Тут нужны особые специалисты. Нет у нас такой прослойки, которая соединит проект и деньги. У нас либо — ученые, либо — экономисты. А надо бы и то и другое…
— Всем известно, что из математика можно сделать экономиста, а из экономиста математика — нет.
— Все так. Олигарх Дерипаска учился на одной кафедре со мной, только по времени позже. Банкир Тосунян — тоже физик, работал в Дубне. Но я не знаю ни одного экономиста, ставшего большим физиком. Видно, ученым придется закрывать эту брешь собой (улыбается).