http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=90798708-2d3d-468f-87a2-93f11ac12630&print=1© 2024 Российская академия наук
Попробуем вынести за скобки конкретный повод и моральные оценки выступления одного из депутатов парламента одной из бывших республик СССР. Мне сейчас интересна риторика избранника народа. Она такова: «Во-первых, я предлагаю проверить психологическое состояние людей, ведущих <антигосударственную, по мнению депутата> пропаганду. Во-вторых, нужно определить генетический код этих людей».
Ну когда еще можно было заподозрить какого-либо политического деятеля в такой фундаментальной биологической подготовке? А тут на тебе, пожалуйста, – генетический код... Непрестанно мы слышим теперь из уст политиков термины «генофонд», «социальная ДНК», «на генетическом уровне», «клон», «экологическая ниша». Сегодня это в порядке вещей. Общественно-политическая риторика легко приспосабливает под свои нужды актуальную научную риторику (терминологию).
Парадоксальным образом это мало приносит бонусов самой науке. Скорее наоборот. Социолог Александр Бикбов совершенно справедливо отмечает: «Наука незаметна в нашем мире потому, что она повсеместна». А заметной ей, науке, быть хочется. Ведь как остроумно сформулировал один американский физик: «Если с журналистами общаться – они все переврут; а если не общаться – денег на свое исследование не получишь». Господствующий в обществе социально-политический тезаурус – наглядное, буквально ощутимое на слух тому подтверждение. И это относится не только к биологии.
«Черная дыра российской экономики», «Черная дыра российской энергетики», «Черная дыра российского бюджета», «Черная дыра с оборотом на миллиард» и проч. и проч. – целая россыпь черных дыр. Это все – названия статей в общественно-политических изданиях. Напомню, что впервые термин «черная дыра» был предложен физиком-теоретиком из США Джоном Уиллером в 1968 году. Но идея черной дыры как объекта принципиально невидимого для внешнего наблюдателя из-за того, что масса этого объекта такова, что даже свет (фотоны) не может вырваться из него, возникла еще в 1687 году после сформулированного Ньютоном закона всемирного тяготения.
Не менее «пострадали» от политиков технические науки – «обратная связь», «передаточный механизм», «система сдержек и противовесов», «потенциал» (оборонный, демографический, интеллектуальный, мобилизационный и какой хочешь вообще), ленинская концепция «приводных ремней»…
Общественно-политическая риторика порой буквально следует, повторяет социальные реалии. Поразительный по яркости, фактурности, осязаемости даже пример такой риторики – редакционная статья, написанная Николаем Ивановичем Бухариным для первого выпуска нового журнала «Социалистическая реконструкция и наука» («СоРеНа») в 1931 году. «Он <журнал> рассматривает себя как один из винтиков той поразительной машины, которая перерабатывает безграничную творческую энергию масс, в самых глубоких основах переделывает гигантскую страну. Движущая сила этой машины – железные когорты славной коммунистической партии, армия несгибаемых борцов, с фалангами ударных колонн пионеров труда из страны Великих Работ».
Масштаб этих «Великих Работ», действительно, впечатляет. В 1929–1933 годах основные фонды промышленности, которые к тому времени находились в катастрофическом состоянии, были обновлены на 71,3%, причем не менее 2/3 – за счет импорта. Вообще, по экспертным оценкам, за период индустриализации в СССР ввезли 300 тыс. станков. За первую пятилетку (1928–1932 годов) в СССР в капитальное строительство было вложено 8 млрд рублей – вдвое больше, чем за предыдущие 11 лет.
По иронии судьбы – горчайшей иронии, увы, – пройдет всего семь лет, и Бухарин сам попадет под шнеки той «поразительной машины, которая перерабатывает безграничную творческую энергию масс».
Но факт остается фактом – страна требовала хлеба, стали и научно-технической литературы. «Дайте книгу строителю!», «Паровозники без книг», «Нужны новые книги о красителях», «Дайте фрезеровщикам хороший учебник», «Нет книг для работников метро», «Расскажите о технических победах», «Нужен советский справочник по бетону»… Одним словом, «Техническую литературу на рельсы марксистско-ленинского пути». Статьями с такого рода заголовками были переполнены журналы того времени.
Этот пафос борьбы за повышение технического уровня советских рабочих и инженеров как-то сам собой переплавлялся в политическую риторику театра военных действий. «Миллионные массы, владеющие оружием совершенной техники, непобедимы», «Техническая вооруженность пролетариата – залог его окончательной победы», «Наша великая социалистическая стройка требует мобилизации всех сил науки и техники» – подобные лозунги с первых номеров становятся лейтмотивом еще одного периодического издания, которое возглавлял Бухарин, – «Техническая пропаганда». Попадались там и настоящие шедевры стиля: «Сплотим армию бойцов за чугун, сталь, прокат. Горновые, сталевары, прокатчики, рабочие металлургии. Большевистскими темпами добейтесь победы в великой борьбе за металл». Не отставали в этой борьбе за овладение и младшие товарищи солидных идеологических изданий. «Юные техники, в бой за пятилетку!» – призывал своих читателей журнал «Знание – сила».
Примеры метафоризации научных и технических терминов можно было бы множить и множить. Впрочем, как и наоборот: ученые очень чутко «вслушиваются» в господствующий социально-политический тезаурус. И начался этот процесс, пожалуй, даже раньше.
Историк науки из Санкт-Петербурга, доктор химических наук Игорь Дмитриев приводит в своей книге «Союз ума и фурий» (СПб.: 2011) такой фактический пример. В 1808 году «французский Ньютон» Пьер-Симон Лаплас третье издание своей знаменитой книги «Изложение системы мира» завершает фразой: «Таким образом, материя подчиняется империи сил притяжения различной природы». Дмитриев напоминает, что к моменту выхода третьего издания «Наполеон уже четыре года как император Франции, одержавший к этому времени победу при Аустерлице, завоевавший Пруссию, подписавший Тильзитский мир с Россией». Ни в первых двух – 1796 и 1799 годов, ни в четвертом (1813) и пятом изданиях «Системы мира» термин «империя» Лаплас уже не использует. Замечательный образчик выбора научной терминологии в соответствии с социально-политическим фоном!
Еще более впечатляющий пример, к тому же более нам близкий, находим в дневниках академика Владимира Ивановича Вернадского. «Я теперь думаю, что победа кадетской партии – если бы она была – не дала бы России то, что дала победа большевиков. К ноосфере приблизила только эта последняя», – запишет академик 18 ноября 1942 года (В.И. Вернадский. Дневники. Июль 1941 – август 1943. М.: 2010).
Сегодня, однако, с наукой произошла еще одна метаморфоза. Наука «вывалилась» из лаборатории, и вывалилась в ночной клуб. Отсюда эта ономастическая эпидемия, когда впервые открытым видам животных (в том числе и ископаемым, динозаврам, например) присваивают видовые названия в честь звезд шоу-бизнеса и политики. Отсюда КВН-подобные формы популяризации науки: научный слэм (science slam), научный бой (stand-up science) и проч.
То есть наука осваивает медиариторику. Все для увеличения числа кликов на сайт научного журнала, университета или конкретного ученого. Симптоматично, что в июне 2013 года из рейтингов агентства Thomson Reuters исключено 66 научных журналов: «Причиной такого решения стало то, что эти издания уличены в недобросовестном повышении индекса цитируемости путем проставления неуместных ссылок между журналами».
Ученые, конечно, могут утешать себя тем, что надо различать сциентистские настроения и интерес к науке в обществе. Как объяснял этот феномен ведущий научный сотрудник Института истории науки и техники РАН Константин Иванов, «разочарование в науке отнюдь не означает, что это плохо для самой науки. Публика просто разочаровывается в том, чего наука и не обещала».
Другой мой собеседник, тоже сотрудник ИИНТ РАН Юлий Менцин, не менее прозорливо замечает: «Проблемы же зачастую не в том, что у общества нет денег на науку, а в том, что ученые разучились (сейчас начинают учиться) грамотно деньги просить. Мне понравилась в связи с этим переписка Спинозы с одним высокопоставленным аристократом, упрашивавшим мыслителя принять пожизненную, и немалую, пенсию».
И терминология, заметим мы, которая у всех на слуху, становится одним из возможных тонких индикаторов взаимодействия власти (государства) и науки. Нужно только уметь грамотно отслеживать тенденции в этой области и правильно их интерпретировать. Нужно прислушиваться к ученым, и многое станет понятным.