Прошедший год запомнится своим последним месяцем. В сентябре я писал про бессилие и добровольную капитуляцию интеллигенции перед лицом путинской власти. В декабре у многих бессилие сменилось переполняющим ощущением собственного достоинства и значительности. Трудно сейчас писать о чём-то кроме политики, но всё же давайте, на время забыв о судьбах российской демократии, вспомним ключевые моменты в развитии науки за 2011 год. А потом можно будет вернуться к митингам.
1. Меганаука
Огромные дорогие научные установки – олицетворение научной мощи и символ мирового прогресса. В 2011 году выяснилось, что в Кремле и Минобрнауки давно собираются приступить к постройке таких установок с поистине советскими масштабами. И главное, обещают сделать эти установки притягательными для иностранных коллег, чтобы не только наши работали в ЦЕРНе, но и наоборот.
Совокупная стоимость шести предварительно намеченных проектов (коллайдеры, реакторы, лазеры – в том числе несколько советских долгостроев, признанных годными к реанимации) превышает 130 миллиардов рублей. Отбор проводился в строжайшей секретности, наиболее крупные проекты получит Михаил Ковальчук и его Курчатовский институт. Все подробности об «Игниторе», NICA, синхротроне и трёх других предложенных установках – в специальной рубрике «Меганаука» на STRF.ru..
По словам главы ОИЯИ Виктора Матвеева, окончательное положительное решение о старте строительства мегаустановок может быть принято до президентских выборов. Наши источники в Минобрнауки не столь оптимистичны и сообщают, что пока параметры финансирования дорогой инициативы далеки от согласования в правительстве.
2. Мегагранты
Строго говоря, мегагранты появились в 2010 году, но к концу 2011-го выдавшие их чиновники твёрдо уверились в высокой эффективности дорогой затеи. Напомним, в 2010–2011 годах по конкурсу с международной экспертизой отобрали 80 учёных из России и других стран, которые три года будут создавать в наших вузах лаборатории мирового уровня стоимостью до 150 миллионов рублей каждая. Среди победителей – три нобелевских лауреата, правда, два из них совсем старички.
Правительство использует «ведущих учёных» не только по прямому назначению, но и как помесь тарана с лакмусовой бумажкой: когда звёзды из Гарварда и Принстона сообща жалуются на бюрократические препоны и проволочки в реализации научных проектов на территории России, власть начинает их исправлять. В результате происходит сближение западного и российского способов делать науку. По крайней мере, так эта конструкция выглядит со слов Андрея Фурсенко. Поистине, нет пророка в своём Отечестве.
За прошедший год мы писали про обладателей мегагрантов не меньше десятка раз. Рекомендую последнее по времени интервью с Юрием Кившарем, выдающимся физиком из Австралии, находящимся на пике карьеры и создающим лабораторию в Cанкт-петербургском университете информационных технологий, механики и оптики.
Остаётся добавить, что в октябре стало известно о намерении провести третью волну конкурса, допустив к участию институты РАН. Правда, для НИИ максимальная сумма гранта снижается со 150 до 60 миллионов рублей. В итоге новые конкурсы доведут число профинансированных лабораторий до 160-ти к концу 2013 года.
3. Судьба РФФИ
Предыдущая попытка создать работающий по мировым правилам грантовый механизм была в 1992 году, в результате возник Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ). За последние годы финансирование РФФИ и Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) ощутимо выросло, но размеры грантов (примерно 300 тысяч рублей на год в случае РФФИ) по-прежнему никого не удовлетворяют.
Упоминание о поддержке РФФИ ежегодно появляется в тысячах российских статей в авторитетных мировых научных журналах, но с деньгами у фонда гораздо хуже, чем у министерских программ (РФФИ и РГНФ подчинены напрямую правительству). В какой-то момент возникла опасность сокращения финансирования РФФИ до 4 миллиардов рублей в год, но в итоге Минобрнауки и сотням вышедших на защиту фонда учёных удалось отстоять сохранение нынешних 6 миллиардов на ближайшие годы. Впрочем, недавно Андрей Фурсенко обещал, что к лету 2012 года снова поставит в правительстве вопрос об увеличении ассигнований до 8,2 миллиарда, если, конечно, останется на своём посту. А пока фондам поручено стать более открытыми и прозрачными.
4. Вузовская наука
Российские вузы продолжают падать в мировых рейтингах, а мы продолжаем говорить об опережающем развитии университетской науки (см. интервью с министром). Для меня главным итогом года стал фактический отказ Минобрнауки от жёсткого контроля за ведущими вузами, получающими спецфинансирование (это национальные исследовательские и федеральные университеты + МГУ и СПбГУ), а также нежелание создавать новые, свободные от замшелости и тухлого начальства университеты. Некоторые полагают, что вузовская наука встаёт с колен и даже обгоняет академическую, но мне кажется, что больших поводов для оптимизма здесь нет. Достаточно вспомнить программы развития МГУ и СПбГУ, утверждённые правительством.
5. Образ учёного
В 2011 году стало окончательно понятно, что российский учёный в глазах общественности – больше не лузер-подвижник в драном свитере. Открытые лекции, телепрограммы, фотосессии для «Афиши» и документальные фильмы ясно продемонстрировали: можно заниматься наукой в России с удовольствием, получать за это хорошие деньги и радоваться жизни. О том же говорит и динамика зарплат в секторе исследований и разработок. Впрочем, никто никому такого благополучия не гарантирует. Есть гранты, лоты, контракты или тёплое место в ректорате – будешь сыт, нет – живи на 15 тысяч. Чтобы такая система была осмысленной, гранты и лоты нужно выдавать открыто и с нормальной экспертизой. Пока это есть далеко не всегда.
Что касается макропоказателей, то по ним наши наука и техника продолжают стагнацию. Чтобы не повторяться, отправляю к посту в своём блоге про данные публикационной активности России за последние несколько лет. Могу сразу сообщить: там всё без изменений, остальные страны продолжают нас обгонять.
Наступающий год может стать для российской науки очень тяжёлым. Во-первых, велика вероятность нового витка мирового финансового кризиса. Во-вторых, не исключены крупные политические изменения, даже смена режима. Ни то ни другое в краткосрочном периоде не будет благоприятствовать исследованиям, особенно с приставкой «мега». Поэтому остаётся пожелать российской науке скорейшего, но постепенного оздоровления.