http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=96c48259-c6ab-4f49-998b-0518507752c9&print=1© 2024 Российская академия наук
Попытка чиновников установить контроль над собственностью Российской академии наук и ее финансовыми потоками провалилась. Академики добились принятия собственного варианта устава РАН. Тем не менее, в институтах РАН полным ходом идет сокращение штатов. Государство не отказалось от планов приватизировать 90% НИИ и продать их с молотка.
Каким видится академикам будущее РАН? Удалось ли нам сохранить приоритет хотя бы в каких-то исследованиях? Поднимут ли зарплаты ученым? А также о положении российской науки в мире наш разговор с вице-президентом РАН, академиком Валерием Козловым.
Как догнать Запад
– КРИТИКИ РАН приводят немало аргументов в пользу того, что нашу науку надо срочно реформировать. Начнем с наиболее болезненных моментов. Можно ли сказать, что, «забросив» науку в 1990-е годы, в каких-то направлениях мы отстали навсегда?
– После развала СССР отраслевая наука рухнула, несмотря на то, что по численности, масштабам, объему финансовых средств она превосходила академическую науку. На месте бывших НИИ сейчас бизнесцентры…
Однако погибли не все отраслевые институты. Например, активно развивается Всероссийский институт авиационных материалов. Его продукция – авиастроение и все, что связано с турбинами электростанций. Материал для турбин и моторов нужен очень прочный, жаростойкий. Институт выпускает продукцию мирового уровня, у него заказчики не только внутри страны, но и за рубежом. Но таких примеров мало.
Что касается фундаментальной науки, то здесь Академия наук сохранилась в неизменном виде, и по численности, и по структуре, и по количеству институтов. Правда, наука развивается очень динамично, и, может быть, прямо сейчас, пока мы с вами говорим, на Западе делаются новые открытия. Но у нас есть главное: адекватное понимание того, что там происходит. Мы знаем, как сделать рывок, чтобы быстро их догнать.
– Правда ли, что за последние 15 лет из России уехали 80% докторов точных наук?
– Это преувеличение. По нашим данным, с 1990 г. страну покинули 22 тыс. ученых, и далеко не все из них – доктора. В первую очередь уезжали те, кто занимался отраслевой наукой. Я математик, и знаю, что из числа сотрудников математических институтов РАН эмигрировали не более 10%. Хотя они сейчас на Западе очень востребованы.
– Академию часто упрекают, что средний возраст ее членов – за 70 лет. Это так?
– Академику П.Г. Георгиеву, специалисту по молекулярной биологии и молекулярной генетике, сейчас 42 года. Он один из мировых лидеров в этом направлении. Есть члены-корреспонденты РАН, которым по 40 лет.
– Другая болевая точка – низкие зарплаты в российской науке…
– Сейчас заработная плата у научных сотрудников растет. Средняя по Академии уже достигла 16 тыс. рублей. В следующем году она должна подняться до 30 тыс. руб., доктора наук будут получать еще больше.
– Откуда возьмутся деньги для повышения зарплат?
– За счет сокращения штатов. Мы взяли на себя обязательство в течение трех лет уменьшить число бюджетных ставок для научных сотрудников на 20%. Срок истекает в следующем году.
– Сколько ставок уже сокращено?
– В 2006 г. мы реализовали первый этап проекта: сократили 6% научных сотрудников РАН. В этом году сократим еще 6%, и в следующем – еще 6–7%.
Наука прирастает Сибирью
– ЗНАЧИТ, рост зарплат будет за счет сокращения. Но ведь наука может быть очень прибыльной. На Западе институты давно научились зарабатывать на своих исследованиях. Есть ли подобные примеры в России?
– Наша гордость – Сибирское отделение РАН. Например, в Сибири работает Институт ядерной физики им. Будкера, там делают ускорители частиц для продажи в другие страны. Эти машины стоят десятки миллионов долларов. Вырученные средства институт инвестирует в новые научные исследования.
Когда они получают заказ на строительство какойнибудь очень сложной экспериментальной установки, то на заработанные средства создают аналогичную установку себе или модернизируют то, что у них есть. Ведь им надо развиваться, чтобы находиться на переднем крае науки. И это удается. Только так можно делать оборудование, которое будет востребовано. «Старье» никто покупать не станет.
Другой пример – Институт катализа, который тоже относится к Сибирскому отделению РАН. Там занимаются организацией и оптимизацией химических реакций. Работают над тем, как это все быстрее и эффективнее делать. У них очень много прикладных заказов, в частности, из нефтегазовой отрасли. На вырученные деньги они построили несколько экспериментальных заводов.
– Тем не менее коммерчески успешных НИИ в России – единицы. Почему?
– Надо понимать, что заботу о настоящем и будущем фундаментальной науки в любой стране берет на себя исключительно государство. Корпорации не финансируют фундаментальные исследования. Они дают деньги на инновационные проекты, которые в дальнейшем могут обернуться технологическими прорывами. Дело рискованное, но, когда финансируешь несколько десятков параллельных проектов, один - два обязательно сработают и все окупят.
В России, к сожалению, нет спроса на инновационные исследования и новые технологические разработки. Ведущим корпорациям проще закупить технологии за границей. Это тревожная тенденция. Если государство и корпорации не будут софинансировать нашу науку, ничего хорошего не выйдет. Мы просто перестанем понимать, каким образом устроены новые технологии. Перефразируя известное выражение: если государство не хочет кормить свою науку, оно будет кормить чужую. Иностранные ученые будут совершенствовать технологии, развивать свою науку за наш счет. А мы будем хиреть и хиреть.
– А в целом может ли российская наука сама себя окупать?
– Бюджет РАН складывается так: 60% нам выделяет правительство на проведение фундаментальных исследований, 40% мы зарабатываем сами. Это не только заказные работы, сюда входит и дополнительное финансирование через гранты.
Распродажа НИИ
– НО ВСЕ-ТАКИ реформа Академии необходима?
– Не просто необходима, она идет уже шесть лет. Мы сами начали движение в сторону обновления еще до того, как появилось Министерство образования и науки, а Фурсенко был назначен министром.
– Что уже сделано?
– Мы последовательно проводим идею укрупнения наших структур: из 18 отделений по различным направлениям наук сделали 9. Появилось отделение математических наук, которое включает не только чистую, но и прикладную математику, а также – теоретические вопросы информатики. В отделение физических наук вошло бывшее отделение физики и астрономии, а также – отделение ядерной физики, которое было создано еще в советские времена, когда активно изучалось строение материи, чтобы реализовывать атомный проект.
– Обратимся к конфликту между Минобрнауки и РАН. Министерство хотело резко усилить контроль за расходами Академии, создав наблюдательный совет. Может быть, чиновники подозревают, что академики «втихую» распродают собственность РАН?
– Считается, что наблюдательный совет нужен для контроля над расходом бюджетных средств. Но Академия наук как раз за то, чтобы все было прозрачно. Над нами и так контролирующих структур и различных проверок более чем достаточно. Например, каждый год Счетная палата проверяет бюджет, также проходят плановые проверки федерального уровня.
В чем преимущество нынешнего статуса Российской академии наук? Имущество и здания Академии – федеральные, они принадлежат государству. Все, что мы приобретаем как за бюджетные, так и за внебюджетные средства, становится государственной собственностью.
– А что происходит с теми средствами, которые институты получают за сдачу помещений в аренду?
– Это принципиальный вопрос. Он четко регламентируется Законом о науке. Там сказано, что НИИ могут сдавать в аренду временно неиспользуемое имущество. Вырученные средства зачисляются в бюджет института. Но их нельзя использовать как попало, а только на поддержание инфраструктуры этого института: ремонт, коммунальные платежи. Например, нельзя из этих средств платить заработную плату сотрудникам института.
– Предположим, реформа РАН прошла по тому сценарию, который предложило Минобрнауки. Что произойдет? Осуществятся ли, например, планы, касающиеся приватизации 90% российских НИИ?
– Четыре года назад, когда из недр министерства вышла концепция развития научных исследований в России, предлагалось оставить на бюджетном финансировании 200 НИИ, а остальные пустить в свободное рыночное плавание. Идея заключалась в том, что они будут заниматься инновационной деятельностью и прокормят себя сами.
С моей точки зрения, это утопия. Никто в наших НИИ не горит желанием выйти из Академии наук. Я боюсь, что их будет ожидать участь тех многочисленных отраслевых институтов, от которых, кроме здания и былого величия, ничего не осталось.
Представьте ситуацию, когда НИИ становится акционерным обществом. Некий процент акций будет у государства, но большая часть достанется кому-то другому. Такой институт при желании легко обанкротить. А если его руководителями окажутся люди, не столько занимающиеся наукой, сколько желающие воспользоваться ситуацией, этот процесс лишь ускорится.
– А как вам идея вручить судьбы научных исследований в руки чиновников?
– Это ключевой вопрос, касающийся основного принципа деятельности РАН – принципа самоуправляемости. Как распределить средства между различными научными направлениями? Кто понимает это лучше самих ученых, которые каждый день во всем этом варятся? Принцип самоуправляемости действовал и в советское время, есть он и сейчас. Мне кажется, что ничего лучшего в этой области придумать нельзя.
Большинство голосов в наблюдательном совете будет у людей, не имеющих никакого отношения к РАН, но занимающих важные государственные посты. Например, представителей министерства образования и науки, министерства финансов, депутатов Госдумы и т.д.
Насколько такой «винегрет» из всех органов власти способен решать проблемы РАН?