http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=9989a7cf-e184-46e8-8e94-5998894954d5&print=1© 2024 Российская академия наук
Николай Янковский, член-корр. РАН, директор Института общей генетики
На прошлой неделе Президиум РАН утвердил члена-корреспондента РАН Николая Янковского директором Института общей генетики им. Вавилова на второй срок. Несмотря на то, что коллектив института не поддержал его кандидатуру (против проголосовали две трети сотрудников).
Надо сказать, что за пять лет, которые прошли под его руководством, институт совершенно изменился – появилось множество грантов, возникли новые лаборатории, в число сотрудников вошли мировые звезды науки. О том, как происходила модернизация института, а также о том, чем недовольны сотрудники и что им ещё предстоит пережить, с Николаем Янковским беседовала Любовь Викторова.
Николай Казимирович, пять лет назад, когда вы заступали на пост директора, трудно было предположить, что удастся принципиально изменить ситуацию в институте?
Отсутствие современного оборудования в лабораториях, высокий средний возраст в коллективе, низкое финансирование, недостижимость передовых технологий… Впрочем, все эти приметы в то время были характерны для многих научных институтов.
Пять лет назад современная технологическая база для генетических исследований в институте была далека от современной. А без современного научного оборудования и новых технологий трудно быть на мировом уровне. Приборы, конечно, можно купить. Но для этого нужны деньги. А базового финансирования катастрофически не хватало даже на обычные повседневные нужды. Внебюджетных средств, то есть денег по грантам и контрактам, в то время институт получал мало. И жизнеспособность института зависела от поступлений от аренды. Мы отказались от основной части аренды, а значит, и от этого источника дохода, который уменьшился на порядок. Освободившиеся помещения отдали для науки. В результате объем внебюджетного финансирования лабораторий по грантам и контрактам увеличился в десять раз. Теперь бюджетное и внебюджетное финансирование, основные источники дохода института, практически сравнялись.
Но, как мы понимаем, деньги с неба не падают. Гранты и контракты дают известным ученым с хорошими рейтинговыми публикациями в международных журналах, лабораториям, которые располагают современным оборудованием и уже доказали свою эффективность. То есть дают тем, кто известен, интересен и дееспособен. Такова современная практика.
Верно. Именно потому первым моим шагом как директора стало приглашение в Институт известных ученых, лидеров, признанных у нас и за рубежом, которые владеют новыми технологиями исследований в традиционных для генетики областях. Лидеры пришли не только со своими идеями и опытом, но и привлекли деньги, на которые удалось создать в институте новые лаборатории, оснащенные по последнему слову техники. Это заведующие отделами профессор Е.И.Рогаев (геномика), В.Н.Даниленко (биотехнологии), С.Л.Киселев (стволовые клетки) и В.Ю.Макеев (биоинформатика).
Успешность научного коллектива оценивают по количеству публикаций, при этом особенно престижными считаются публикации в международных журналах. За пять лет их количество у нас увеличилось вдвое, с 87 до 175, в том числе в Science (5) и журналах Nature Group (11).
Без молодежи в научном коллективе будущего у института нет. Наука строится на преемственности. Здесь удалось изменить ситуацию?
За пять лет доля сотрудников в возрасте до 40 лет увеличилась на треть и институт «помолодел» почти на четыре года. Защищена 31 кандидатская диссертация сотрудниками и аспирантами. А кроме того сейчас в Институте 40 аспирантов, 31 студент и 18 стажеров. Это последствия не только нашей работы с вузами, которую мы сильно оживили, но и растущей привлекательности института в целом: молодежь хочет к нам идти. К тому же у нас усилились ряды докторов наук – 13 докторских диссертаций защитили наши сотрудники за последние пять лет.
А что было самым трудным для Вас в эти прошедшие пять лет?
Труднее всего было объяснить коллективу, что времена изменились безвозвратно. Что государство больше не содержит науку в полной мере, часть средств институт, то есть сами лаборатории, обязаны заработать сами. По-человечески очень понятно желание исследователя заниматься любимым делом и получать высокую зарплату, не задумываясь о ее происхождении. Но сегодня ситуация другая, нравится нам это или нет. Руководителям любых лабораторий в любой точке мира приходится тратить огромное время на поиск грантов и контрактов, чтобы обеспечить деятельность и нормальные условия для своих сотрудников. Гранты и контракты – это персонифицированная вещь, их выдают конкретным исследователям, конкретным лабораториям, а не институту или директору.
Но, согласитесь, написание хорошей заявки – это сегодня своего рода искусство. Это надо уметь, иначе шансов на выигрыш нет.
Сотрудники института, успешные в получении контрактов, проводили семинары для тех, кто пока менее удачлив. И результаты уже есть. В этом году институт уже выиграл по конкурсу десять государственных контрактов. Особенно важно, что в основном это заявки от давно существующих лабораторий. Значит, они научились видеть и обосновывать инновационный компонент в фундаментальных генетических исследованиях. Так что и здесь лед тронулся.
Но правомерно ли говорить об инновациях применительно к академическому институту, цель которого – добыча фундаментальных знаний?
Фундаментальные исследования были и остаются главным направлениям деятельности Российской академии наук и Института общей генетики как академической структуры. Без фундаментальных исследований никакие инновации невозможны, первое порождает второе. Во всем мире фундаментальная наука финансируется из госбюджетов. Но средств РАН не хватает и институты стремятся привлечь средства из других источников. Инновации для академического института – это не самоцель, а инструмент, которым мы пользуемся для выживания, это веление времени. Мы сделали только первые шаги – создали точки роста, начали процесс обновления оборудования и уже можем вести часть фундаментальных исследований на принципиально новом уровне. .
Николай Казимирович, все, о чем Вы рассказали, – это, несомненно, заметный шаг к лучшему в развитии института. Почему же сотрудники не смогли это оценить и на собрании института отдали предпочтение другому кандидату?
Признаться, для меня это было неожиданностью. Ведь все свои шаги и действия я согласовывал с ученым советом института, который заседал много десятков раз за пять лет и практически всегда поддерживал мои предложения. Именно поэтому я считаю, что модернизация института – это результат совместных и согласованных действий большого коллектива.
И, тем не менее, вероятно, какая-то напряженность в институте существует?
Да, конечно. Такая масштабная модернизация института неизбежно порождает недовольство. Нам пришлось реструктурировать и даже расформировать несколько лабораторий. Не потому, что они мне не нравились, а потому, что их научная продуктивность была слишком мала. У некоторых из них за последние годы не было ни одной публикации в международных высокорейтинговых журналах и, как следствие, отсутствие грантов и контрактов. В результате удалось высвободить 20% от всех научных ставок института и перевести их в новые подразделения. Именно эти подразделения дали основной рост высокорейтинговых публикаций и привлекли в институт 70% внебюджетных средств. Не каждая лаборатория может и должна обеспечивать себя в каждый данный момент, но и денег от новых лабораторий пока просто физически не хватает на всех. Не все это понимают.
Это первая причина. Второй источник напряженности – это неравномерное развитие инфраструктуры института, хотя корни ее те же самые. Я уже говорил, что мы открыли новые лаборатории, куда пришли всемирно известные ученые со своим бюджетом, который позволил эти лаборатории отремонтировать и оснастить современным оборудованием. Конечно, в таких лабораториях работать одно удовольствие. Поэтому часть сотрудников других подразделений недовольны, почему «им» все, а «нам» ничего. Пока бюджет института не позволял провести ремонт и оснащение всех остальных исследовательских подразделений. Это задача, которую я ставлю перед собой на следующий срок директорства.
Наконец, – разница в средней зарплате между сотрудниками разных подразделений. Максимально она различается в четыре раза, а по надбавкам – более чем в 10 раз. Но связано это, опять же, с тем, сколько зарабатывают сами лаборатории. Базовая ставка у всех соответствует академической табели о рангах.
Еще одна причина напряжения: это вопрос об источнике надбавок сотрудникам вспомогательных подразделений. Вопрос этот острый не только для ИОГен, но и для большинства институтов РАН. У сотрудников ненаучных подразделений надбавок с гратов нет, а на голом окладе не проживешь. Поэтому им надбавки тоже платятся, причем из того же источника, что и надбавки «научникам». Это и не запрещено, и не регламентировано, но воспринимается частью сотрудников как нецелевое использование «их» надбавок. Можно платить вспомогательным сотрудникам и из накладных расходов. Но для этого нужно заработать дополнительно не один десяток миллионов рублей, а институт их пока не зарабатывает.
А, может, все дело в том, что Вы не смогли донести свои вполне здравые идеи до каждого сотрудника института?
Теперь, по прошествии пяти лет, я понимаю, что то, что для меня очевидно, я должен был многократно и терпеливо разъяснять коллегам. А на это, к сожалению, у меня не всегда хватало времени. Я был обязан почувствовать и отреагировать на возникающее непонимание и растущее напряжение. Нужно было услышать от каждого сотрудника института, что он считает важным и почему, постараться понять и объяснить, что возможно достичь в нынешних условиях, а что – нет. Недостаточность такого диалога я считаю большим упущением в своей работе, которое необходимо исправлять. Это еще один урок, который я извлек из истории с выборами директора.
Да Вам еще повезло. Институт общей генетики известен конфликтами коллектива с директором.
Да, примеров, увы, немало…. Но я надеюсь, что это в прошлом. Коллектив в институте сейчас хороший не только профессионально, но и по-человечески. Много ярких имен, много интересных исследований. И сотрудникам не безразлично, что будет с институтом завтра. Почти половина исследователей пришли в институт в период моего директорства, многие – со студенческой скамьи. Поэтому можно понять их горячность в выражении своего мнения. Кроме того, практически весь корпус руководителей подразделений за эти пять лет очень сильно «помолодел». Оценка произошедших в институте изменений постепенно меняется. Уже сегодня многие сотрудники высоко оценивают появление в институте новых современных подразделений, открытых для сотрудничества. Их уже не считают, как поначалу, чужаками.
Началось взаимодействие лабораторий и уже получены контракты основанные на такой интеграции. Этот процесс начался самопроизвольно, «снизу» и продиктован высоким уровнем и дополнительностью научной компетенции партнерских лабораторий. И это, пожалуй, самый важный для меня результат. Это означает, что система жизнеспособна.
У меня такое ощущение, что институт стоит на пороге значительных достижений. Современная технологическая база, созданная в ИОГен за последние пять лет, и освоение принципиально новых методов исследования позволят на новом уровне раскрыть традиционно сильные стороны института в исследовании фундаментальных генетических проблем.
Справка по ИОГен
Предшественником Института общей генетики в системе Академии наук был Институт генетики АН СССР (директором которого был сначала Н.И.Вавилов, а затем Т.Д.Лысенко). Институт генетики АН СССР был расформирован в 1966 году и был создан Институт общей генетики АН СССР, первым директором которого (1966-1981 гг.) стал академик Н.П. Дубинин. В 1981-1988 гг. директором Института был академик ВАСХНИЛ А.А. Созинов, в 1988-1991 гг. – член-корреспондент РАН С.В. Шестаков, в 1992-2006 гг. - академик Ю.П. Алтухов. В 2006 году директором был избран Н.К. Янковский, доктор биол. наук, профессор, с 2008 г. член-корр РАН.
В настоящее время в Институте 23 научных подразделения, в том числе 15 лабораторий, 7 научных групп и 1 группа при дирекции. Cанкт-Петербургский филиал ИОГен РАН включает 2 научные лаборатории.