Версия для печати
Вернуться к списку

БУДЕМ БЕЗ КОНЦА ПИСАТЬ БУМАГИ

— Вы были одним из первых членов РАН, заявивших о своем неприятии объявленной реформы науки. Затем подписали заявление о том, что не вступите в новую Академию, если старая будет ликвидирована. принимали участие в «гуляньях» у Госдумы и Совета Федерации. Как Вы сейчас смотрите на то, что произошло? Не изменилась ли Ваша точка зрения на реформу? Готовы ли Вы и другие 74 подписанта отказаться от «мандатов», или же теперь этот шаг был бы бесполезным?

— Действительно, я была одним из «подписантов» и не жалею об этом ни одной секунды. Я считаю предложение присоединиться к этой инициативе для себя лестным, потому что оно исходило от людей очень достойных и ученых мирового уровня. Я узнала об этом призыве случайно, от академика Аркадия Кряжимского, который у нас в Институте географии выступал на вечере поэзии накануне (читал свои прекрасные стихи, между прочим), и подписала не раздумывая. Потому что то, в какой форме предлагалось вступать в эту новую Академию, было за гранью добра и зла. В первой версии проекта было, например, положение о том, что, чтобы туда вступить, нужно писать заявление, что «за плохое поведение» могут выгнать из Академии. В ходе того, как проводилась эта реформа, протест только крепчал.

Выходить ли из РАН? Сейчас РАН лежит раздавленная и униженная и больше похожа на мертвое тело, чем на живой организм. И выходить из нее, не выходить — уже не принципиально. Тут необходимо стратегическое понимание — зачем? Если Академия что-то будет еще решать в организации научного процесса, то, конечно, глупо лишать ее 74 «непоследних» участников. С другой стороны, «закон чести» обязывает нас всё-таки выйти из Академии, раз мы уж заявили об этом.

Мы довольно много обсуждаем это в нашем Клубе «1 июля», в нашей внутренней переписке, и позиции очень разные. Некоторые считают, что, если наши первоначальные требования удовлетворены, то выходить не надо, что выходить — неконструктивно. Другие говорят, что, поскольку обещали, то выходить надо. Я хочу сказать, что я пока не приняла окончательного решения. Если соберется компания выходить, то я, пожалуй, скорее за то, чтобы ее поддержать. На мой взгляд, в том виде, в каком РАН находится сейчас — она умрет, отрезанная голова не может жить отдельно от тела.

К тому же меня огорчает то, какую позицию занял Президиум РАН, за исключением, пожалуй, В.А. Рубакова и Р.И. Нигматулина (может, и Л.М. Зеленого). То есть он никакой позиции не занял, по крайней мере так это выглядело «снаружи». По-моему, Президиум РАН должен был возглавить протест сотрудников Академии с самого начала. И не переваливать всё это на В.Е. Фортова. Попробуйте, поговорите один на один с президентом РФ, это задача не из простых, а спрятаться за спиной Фортова, а потом тыкать в него пальцем — не самое благородное дело. Сибирское, Дальневосточное и Уральское отделения были готовы организовать сопротивление этому «наезду» и отреагировали мгновенно, но всё затормозилось в центре.

Так что если и выходить из Академии, то коллективно. Если выйду я одна, то кому от этого будет тепло или холодно? Я свой масштаб понимаю. Но если это будет стратегически необходимо или часть сообщества, к которому я отношусь с уважением, решит, что мы выходим, потому что терпеть этого не можем, то я, конечно, присоединюсь к этой группе.

— Что Вы думаете о финальной версии законопроекта, подписанной Путиным? считаете ли тактику, выбранную Фортовым, с одной стороны, и протестующими учеными — с другой, правильной?

— Нам ведь всё с самого начала объяснили: «Всё у вас будет хорошо, только не политизируйте». Я думаю, что мы вели себя неправильно, надо было политизировать. Конечно, Президиум РАН должен был выступить центром борьбы, но только и мы (рядовые ученые), и они (Президиум) — все, конечно, были ошарашены. Никто не мог и допустить возможности такого поворота событий. И у всех была надежда на здравый смысл и на возможность диалога. В случае конфронтации с властью мы были бы, конечно, слабой стороной, хотя 100 тысяч человек в Академии — это сила, и если бы этот протест был организованный, это было бы лучше, чем то, что случилось. Хотя предвидеть итог «реформы» вначале никто не мог, и Фортов, конечно, тоже.

— Чего Вы ждете от ФАНО? Мы слышим совершенно разные мнения — от прагматичного из уст академика Хохлова, что раз закон принят, то надо работать, до протестного — надо защищать каждый институт и пр. что Вы считаете правильным делать, чтобы сохранить живые островки науки в России?

— Я не верю в то, что бюрократы могут эффективно управлять наукой. Особенно российские бюрократы. Эти люди говорят на другом языке и мыслят совершенно другими категориями. «Федеральная целевая программа мероприятие 1….» — невозможно прочитать даже название этого мероприятия до конца, потому что непонятно, о чем идет речь. Это совершенно другая логика, это люди, цель которых — строить свою карьеру, они по-другому устроены, другой вид «животных». Но мы как-то приспособимся. Думаю, что будем без конца писать бумаги вместо того, чтобы заниматься делом.

— Между тем, реформы проходят и в системе научной аттестации. ВАК проводит опрос о том, не стоит ли уйти от двух ученых степеней, а перейти к одной. что Вы думаете о необходимости отказа от привычной системы и переходе к одноступенчатой?

— Я эксперт ВАКа, кажется, с 2005 года. С ВАКом у меня связана замечательная история. Так как я всё время настаиваю на необходимости ротации, то весной я решила оттуда «ротироваться». В мае объявили, что все ученые, которые хотят стать экспертами и прошли какой-то фильтр, могут зарегистрироваться на сайте ВАК и после соответствующего отбора часть из них станет экспертами нового созыва. Насколько я знаю, на сайте зарегистрировались более 2000 потенциальных экспертов. А я, решив, что отныне свободна, спокойно уехала в экспедицию. Приезжаю, вижу, что объявления о заседаниях всё еще приходят на мой адрес. Прошло два месяца, письма продолжают приходить. Я почувствовала, что что-то тут не то, позвонила, и оказалось, что ничего не произошло и мы по-прежнему «на службе» (за которую, кстати, не платят).

Прихожу на заседание. Обычно у нас все столы завалены диссертациями. А тут я вижу, что на столе только три пухлых тома — и всё, а вокруг этого стола сидят 20 ведущих ученых и думают: что делать-то? Оказывается, что мы больше не проводим экспертизу кандидатских диссертаций вообще! Раньше хоть справки по ним читали. Каких кандидатов произведут многие наши советы без всякого внешнего контроля — можно себе представить. Фактически, ВАК тоже уничтожена, ее функции сейчас потеряли всякий смысл, мнение ученых там имеет нулевой вес.

Что касается степеней, то по уровню диссертаций мы уже фактически опустились на дно. Если мы хотим все степени свести к одной, то мы, увы, сведем их к низшей, а не к высшей.

— Как Вы воспринимаете политику государства в науке и в образовании в целом? каков суммарный вектор движения? каковы на Ваш взгляд, главные цели реформаторов?

— Мне бы не хотелось доводить свои мрачные предположения до широкой публики, но всё-таки, пожалуй, скажу. Такое впечатление, что мы окончательно хотим сделать страну сырьевым придатком и минимизировать число людей, которые способны хоть к какому-то анализу. Эта цель, может быть, не сознательная, а просто — равнодействующая многих сил, но всё идет к тому, чтобы в России было как можно меньше разумного населения. Впрочем, Фурсенко однажды сказал не скрываясь, что нам нужны не креативные люди, а грамотные потребители. Ужас-то заключается в том, что они не понимают, что, если уровень культуры опустится ниже некоторой планки, мы даже не сможем осваивать западные технологии. У нас уже не хватает квалифицированных инженеров и рабочих.

— Остался ли у Вас еще повод для оптимизма?

Последний повод для оптимизма — это люди науки, в том числе молодые, среди которых очень много талантливых, трудолюбивых и порядочных. В нашей лаборатории — чудесный молодой коллектив. Мои коллеги публикуются и в зарубежных журналах, надеюсь, что хоть они выживут в новых условиях. В принципе у меня нет никаких противопоказаний против более динамичной модели организации науки, но если бы она вводилась с умом и с оценкой российских реалий. Потому что в нашей стране, как в Зазеркалье, всё происходит с точностью до наоборот. Самые хорошие намерения превращаются в свою противоположность и нелепость.