Версия для печати
Вернуться к списку

АНДРЕЙ ГАПОНОВ-ГРЕХОВ: «НЕ НАЗЫВАЙТЕ НАС УЧЕНЫМИ, МЫ — «НАУЧНИКИ»

Их осталось не так много — ученых, чей расцвет пришелся на середину золотого для отечественной науки XX века, кто был дружен с такими звездами, как академики Анатолий Александров и Петр Капица.

Теперь, в силу своего солидного возраста — Гапонову-Грехову уже 91 год, — они довольно редко выходят в свет, чтобы рассказать, как надо делать науку, как надо управлять наукой, в чем заключается счастье ученого. Но в преддверии выборов президента РАН Андрей Викторович согласился встретиться с корреспондентом «МК», чтобы рассказать, в какой атмосфере полного взаимопонимания с властью творили ученые-шестидесятники, чтобы с высоты своего опыта дать дельный совет нынешним управленцам от науки.

Уже один факт, что этот человек в 60-х создал самый мощный, непревзойденный в этом плане на сегодняшний день источник электромагнитного излучения — гиротрон, который до сих пор закупают у России зарубежные институты, — заслуживает особого внимания. А познакомившись поближе, понимаешь: Гапонов-Грехов — просто уникум из тех, кто не может не творить, не создавать великое даже тогда, когда жизнь подталкивает в совсем другом направлении.

Мы беседуем с академиком на его даче в Нижнем Новгороде.

— Андрей Викторович, слышала, что у вас было непростое детство: голод, разруха, война… Расскажите, как все начиналось.

— О детстве у меня очень теплые воспоминания, связанные прежде всего с моей мамой — Марией Тихоновной Греховой. Я родился в Москве, мы жили напротив Всесоюзного электротехнического института, где работали мои родители. Периодически я выглядывал в окно, чтобы «поговорить» с мамой. Она вылезала для этого на крышу, где у нее была организована лаборатория, и махала мне с нее руками…

В детстве я переболел, наверное, всеми инфекционными заболеваниями, поскольку рос без прививок (от них у меня возникал анафилактический шок). Когда мне было четыре года, у меня случилась септическая форма скарлатины, началось заражение крови, думали, что придется отнимать ногу… Было решено делать операцию, но мама сказала: «Нет!» Не знаю, где Мария Тихоновна узнала об этом способе лечения, но она взялась «отливать» мою больную ногу горячей водой, почти кипятком. При этом не спала почти месяц, находясь неотлучно возле моей кровати. А когда я выздоровел — слегла сама, ее госпитализировали…

Я и позже болел часто — к примеру, во втором классе учился в году всего один месяц. Это было уже в Горьком.

— Почему переехали?

— Мама как один из основателей радиофизики в стране была убеждена, то надо развивать науку не только в Москве, но и на периферии. Уезжала из Москвы целая группа: Мария Тихоновна Грехова, мой отец Виктор Иванович Гапонов, который тогда преподавал в университете, и мой будущий учитель Александр Александрович Андронов. На дворе стоял 30-й год. По приезде со временем они основали первый в стране радиофизический факультет в местном университете; Мария Тихоновна была первым деканом этого факультета, а потом организатором первого радиофизического института — НИРФИ.

— И благодаря таким родителям вы избрали науку своей жизненной целью?

— Я не уверен, что это произошло

исключительно благодаря родителям. Они ничего специально не делали для того, чтобы я стал ученым (кстати, не очень люблю это слово — лучше называйте меня «научник»). Их сложных разговоров о радиофизике, будучи ребенком, я просто не понимал. Но помнил очень дружескую, приятную атмосферу, когда в доме собирались Габриэль Горелик — автор учебника «Колебания и волны», Александр Андронов — создатель нового направления в теории колебаний и динамике систем (позже он был моим руководителем в аспирантуре)…

— В советские годы все посещали кружки и Дома пионеров. У вас тоже это было?

— Я с интересом ходил во Дворец пионеров, мастерил модели самолетов.

— В каком классе вас застала война?

— В 1941 году мне было 15 лет. К этому времени в том же Дворце пионеров я, будучи 9-классником, окончил курс тракториста и летом поехал работать в колхоз — отрабатывать выданную мне трудовую карточку. Получить такие карточки тогда стремились многие мои ровесники: время было голодное, хотелось поскорей перестать быть лишним ртом для родителей, помочь им.

— Слышала, что во время той практики с вами произошла какая-то неприятная история…

— Не помню, как назывался тот район, где я работал, — кажется, Воротынский. Но там действительно произошла потрясающая история. Я работал на тракторе со сменщиком, жил на квартире. И вот как-то в пять утра будит меня хозяйка и говорит: «Тикать тебе надо — трактор запороли». Как выяснилось позже, сменщик (он был местным парнем) въехал в канаву, трактор рассыпался, а он сказал, что это сделал городской приезжий, то есть я. Так мне пришлось спросонья бежать 50 км к Волге и ловить пароход, идущий в Горький. Пока ждал транспорт, уснул в траве. Проснулся перед самым приходом судна. Хорошо, успел спуститься вниз и на ходу, когда пароход кормой шел прижатым к пристани, запрыгнул в него и бесплатно доехал до города. А история с трактором в итоге так и заглохла.

— Да, нелегкие были времена… Но при этом вы все равно умудрялись хорошо учиться?

— В 9-м классе я, следом за своим приятелем, принял решение завершить учебу в школе экстерном, сдав экзамены сразу за два класса, и поступил в Политехнический институт. Но и там помимо учебы мы старались подрабатывать всеми возможными способами. Топили наш институт дровами, и мы периодически отлучались на их разгрузку. Вместо денег приглашали в столовую и говорили: «Ешь сколько хочешь». Я заказал как-то сразу 10 порций супа и буханку хлеба.

— И все-таки физика с математикой перевесили в вас тракториста и грузчика...

— Когда я только сообщил родителям, что хочу поступать в Политехнический, папа, который никогда не занимался со мной физикой, решил проверить мои способности, дав задачку, которую не могли решить многие из его студентов. Я решил ее минут за десять, и папа был потрясен. После никто уже не сомневался, на кого мне следует учиться.

— Когда же вы «заболели» электромагнитными волнами?

— Проучившись полгода в Политехе, я перешел в университет на вновь созданный радиофизический факультет, где моя мама Мария Тихоновна была первым деканом.

У нас были отличные преподаватели, которые приезжали из Москвы: будущий нобелевский лауреат Виталий Гинзбург, будущий академик РАН Евгений Фейнберг, выдающийся физик-теоретик и преподаватель очень высокого класса Михаил Львович Левин. Последний, несмотря на разницу в возрасте, очень скоро стал моим другом на всю жизнь. Он-то и увлек меня своим предметом — электродинамикой. Тогда понимали, что обучение становится эффективным, когда преподаватель, сам являясь ученым, решающим ту или иную проблему, увлекает своим поиском студентов, аспирантов… Сейчас, к сожалению, эта связь академических ученых и вузов в большинстве случаев разорвана.

— Расскажите о ваших взаимоотношениях с академиком Петром Капицей. Вы ведь дружили?

— Начиналось с того, что я стал посещать знаменитые семинары Капицы — «капичники», — где доказывал свои научные теории, спорил… Многие поначалу советовали мне этого не делать. «Капица — это же кентавр, — говорили мои знакомые. — Если что-то не понравится в твоей работе, камня на камне не оставит». Но я шел и доказывал. И Петр Леонидович хорошо относился ко мне. Зная мои проблемы со слухом после перенесенной скарлатины, как-то привез мне из-за границы слуховой аппарат-очки. К сожалению, он не сохранился.

— Скажите, каким в те годы было общее отношение к людям науки со стороны руководства?

— Судите сами по истории моей защиты. По окончании университета, когда я уже преподавал в родном Политехе, я собрался защищать кандидатскую диссертацию. Защиту назначили в Ленинграде (все-таки в Горьком у меня было много родственников). И после вступительных лекций мне сразу рекомендовали одновременно защищать и докторскую степень. В 38 лет, при поддержке академиков Капицы и Александрова, я стал членом-корреспондентом РАН. А в 42 года мне присвоили уже академическую степень.

— Так было за что: ваши работы говорили сами за себя. Ведь под вас создали целый институт...

— Наш Институт прикладной физики РАН был основан в 1977 году. В те времена жизнь у физиков была очень интересной: создали лазеры, получило широкое развитие термоядерное направление, спутники полетели в космос… Нашей группе в НИРФИ правительство поручило тогда важную и секретную работу, связанную с противоракетной обороной, а именно с исследованиями мощного излучения и физикой плазмы. К тому времени нами был разработан источник электромагнитного излучения миллиметрового диапазона — гиротрон, за который я с учениками уже успел получить Госпремию. Встал вопрос о создании новой научной организации, которая работала бы в этом направлении, и академик Александров, который был тогда президентом РАН, взял нас к себе в подчинение. Так возникло постановление правительства о создании ИПФ РАН, в который из НИРФИ перешел весь возглавляемый мной коллектив исследователей. По-моему, институт получился. Даже в самые трудные времена, с другими директорами, моими учениками Александром Литваком и Александром Сергеевым, ему всегда удавалось только наращивать потенциал.

— Нынешние школьники живут более благополучно, чем вы, будучи ребенком. Однако наука большинство из них интересует гораздо меньше. Знаю, что при ИПФ РАН создана Физико-математическая школа, которая объединяет талантливых ребят из разных городов. Как вы заражаете современных детей любовью к исследованиям?

— Наши преподаватели стараются внушить детям понимание настоящего счастья ученого. Это понимание природы вещей. Не все наши воспитанники становятся знаменитыми физиками, но, пройдя эту школу, они получают способность анализировать. Ведь никакой другой предмет не учит такой системе анализа, как физика. Эта способность впоследствии пригодилась многим экономистам, бизнесменам, политикам… К примеру, наш, нижегородский радиофизический факультет заканчивали в свое время Борис Немцов, глава Росатома Алексей Лихачев; есть радиофизики и среди многих известных банкиров.

■ ■ ■

— Как вы относитесь к тому, что сейчас происходит с Академией наук после ее реформы, начатой в 2013 году?

— Я не понимаю, что происходит, несмотря на то, что слежу за ее судьбой. По-моему, имеет место забвение идеи о том, что наука имеет свои цели, правила развития и свою историю. Замечаю, что развитие науки немножко затормозилось.

— За кого будете болеть на предстоящих выборах президента РАН?

— Я ознакомился со всеми обнародованными программами кандидатов и поддерживаю директора Института прикладной физики РАН Александра Сергеева. Он наиболее четко излагает пути выхода нашей академии из того трудного положения, в котором она оказалась. Мне близки его предложения к возвращению прежнего правового статуса РАН, которая была наделена большими полномочиями, чем сейчас. Академия, по его мнению, должна снова обрести главную роль в определении наиболее значимых научных исследований, а иначе это будет уже не академия. Мне также важно, что многие предложения его программы основаны на тех ценностях, которые лежат в основе деятельности нашего института. К сожалению, по состоянию здоровья я не смогу приехать на общее собрание и непосредственно отдать свой голос за Сергеева.

— Что вы с высоты своего опыта посоветовали бы нынешним управленцам от науки?

— Мне не очень понятно, почему многие богатые сырьевые компании вкладывают деньги в спорт и не вкладывают в науку. Она что, менее престижна, чем спортивные достижения? Если бы они вложили хотя бы половину тех денег — наука взлетела бы у нас на высочайший уровень. Мне кажется, за последние годы у нас в стране несколько деформировалось общее понимание того, что такое наука. Научных организаций становится меньше, на первый план выходит потребность в более ускоренном получении дохода. Может, на какое-то время это полезно. Но отрицать значения фундаментальной науки ни в коем случае нельзя.

СПРАВКА "МК"

Производство гиротронов было налажено в Нижнем Новгороде 25 лет назад. Главное их назначение — нагрев плазмы в установках управляемого термоядерного синтеза. Гиротроны используются почти во всех магнитных термоядерных установках мира. ИПФ РАН совместно со специально созданным предприятием «ГИКОМ» является основным поставщиком гиротронов для проекта ИТЭР (Международный экспериментальный термоядерный реактор), который сооружается во Франции в кооперации с семью странами-участницами, включая Россию. Госпремию за создание гиротрона Андрей Гапонов-Грехов получил дважды — в 1967 и в 1983 годах. На основе этой же работы были созданы и новые гироусилители для радиолокации, которые отличаются лучшим разрешением. Получила работа развитие и в области магнитной томографии, улучшая чувствительность приборов.

Пока верстался номер, стало известно об открытом письме, которое направил Общему собранию РАН академик Гапонов-Грехов. В нем он изложил свою позицию по поводу выборов президента РАН.