http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=9e653bf5-f49d-44eb-a9f3-4a25b0f355cf&print=1© 2024 Российская академия наук
Возможен ли долгосрочный экономический рост в России? Почему большие проекты развития уже не работают? Есть ли положительные сдвиги на Дальнем Востоке? Почему маленькое производство лучше огромного завода?
На эти и другие вопросы "Правде.Ру" ответил руководитель направления анализа и прогнозирования макроэкономических процессов Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Дмитрий Белоусов.
Как увидеть будущее экономики?
— Как надо развиваться России? И как этому могут помочь прогнозы? Важнее проекты или институты? И вообще вот это проектное мышление у председателя правительства многие экономисты считают ошибочным, потому что оно не учитывает слишком многого. Грубо говоря, мы получили ситуацию, когда, как пылесосом, население из сельской местности, с Дальнего Востока, с Сибири вымывает несмотря на все эти проекты. Это что-то чудовищное. И все это непосредственное следствие перехода к проектному мышлению и проектному финансированию.
— Мы получили отток и всю эту катастрофу. Беды от такого мышления много раз зафиксированы, но лучше не стало. Есть три таких оси противоречий, причем мы находимся в точке напряжений по каждому из них.
Первая ось — это национально-глобальная. Мы являемся частью глобальной системы мира, встраиваясь на полупериферию по возможности.
Значит, где-то там в том, что мы умеем делать лучше других, мы производим, например, какую-нибудь гидравлику для "Аэробусов". И это на самом деле наша тема в авиапроме, и не надо больше париться. Потому что полностью самолет у нас делать долго, трудно и т. д. Надо просто влезть во все производственные цепочки.
Или мы стараемся сформировать свой центр силы. Тогда надо удержать какой-то набор компетенций. Удержать, нарастить, сформировать свою сферу влияния хотя бы в СНГ и дружественных странах. Плюс-минус Иран, налаживание отношений с Китаем, с Израилем. Вот и все дела. Это первая растяжка. Правда и весь мир тоже. Это главное противоречие в национальной и глобальной составляющей, а главное, что это проходит через мировую повестку сейчас.
Вторая часть — это стабильность развития. Потому что, с одной стороны, мы не можем решать задачи, связанные с бедностью, с обороной, с инфраструктурой и т. д. без высоких темпов. Отсюда — четыре процента. С другой стороны, мы боимся делать конкретные ставки. Потому что высокие темпы.
Поэтому мы должны выбрать это, это и вот это. А все остальное не выбирать. Мы вообще должны что-то выбрать в качестве задач. Потому что мы хорошо помним кризис 90-х. Просто люди работают сейчас те, которые из кризиса 90-х на руках выходили через эти комиссии, через кризис 2010 года тоже.
— Что необходимо делать?
— Нам нужен запас устойчивости. Вообще не надо перегревать экономику, не надо взгревать ожидания. Ведь как-то мы живем и живем, а теперь людям объясним, пенсионную реформу проведем, денег накопим. Потому что когда опять все обвалится, у нас будет запас ресурсов. Только главное — не перегреть. То есть всем этим они уже говорят, признают, что не правы. И ведь за этим не стоит опыт, да еще болезненный.
А третий проект — действительно институт. Это вспомогательная вещь, на мой взгляд. Но здесь проблема в том, что институты, если все нормально, хорошо работают, закрепляют сложившуюся практику, сложившиеся модели поведения. Если колбасит, то институты плохо помогают.
— В чем основная проблема?
— Проблема в том, что когда мы делаем проекты, там мало прорвать фронт, сделать десятикилометровый прорыв, нужно этот прорыв расширить. Нужно сделать так, чтобы линия обороны реальности пала. У нас в Приморье действительно много что сделано. Там и стройки крупные были, и производства новые возникали. Но в Приморье мы получили крайне протестное голосование. Потому что выяснилось, что эта экономика строится в параллель. Есть этот Дальневосточный университет, а рядом разваливается Университет имени Лескова. Просто натурально, в физическом смысле слова разваливается.
И люди видят, что рядом строится завод, но им от этого ничего хорошего нет. Это вызывает, естественно, протест. Там, кстати, с Амурским комбинатом похожая история. Да эти ребята еще налоги платят в Москве, потому что головы у всех этих холдингов — в Москве. Поэтому даже и здесь ключевая задача — надо сделать так, чтобы у них была кооперация в регионе, в технологическом плане тем более это всем польза. Если мы делаем там, то надо на местные интересы ориентироваться.
Мы умеем делать много чего лучше мирового уровня. Например, усковский Cognitive Technologies с их компьютерным зрением — просто одна из лучших в мире систем. Но проблема в том, чтобы это зрение пришло в автопром, чтобы оно начало его развивать. Не очень большая проблема сделать ту или иную штуку. Важно, чтобы эта штука модернизировала отрасль. А у нас проблема как раз с этой стяжкой.
— С симулятивностью...
— Да-да. С диффузией технологии. С диффузией эффектов. Тем более, что в этом смысле мир, реальность, глобализация играют против нас. Отличие новой экономики от старой в том, что раньше мы думали, что ты построил автозавод-гигант, у тебя он обеспечит много рабочих мест. Тысяч тридцать. С семьями — это сотка.
Немедленно там возникает куча всяких коопераций. Весь регион, считай, на это пашет. Что-то вроде Тольятти. Это хорошо. Так же развивались и Америка, и Китай. Но в цифровую эпоху проще и выгоднее где-то заказать, а не развивать кооперацию на месте. Потому что кто его знает, что тебе твои соседи произведут. Ты лучше в Китае закажешь. Там лучшее в мире производство. Тебе же по миру это и продавать. Поэтому особое развитие вокруг нового гиганта и не происходит.
Во-вторых, новое производство — малолюдное. Огромный мирового значения газохимический комбинат — 1200 человек. Это небольшой заводишко в Советском Союзе. Путин открывал завод "Мерседес" — 1500 человек. Тоже заводишко районного масштаба по занятости. По масштабам деятельности большой, по масштабам занятости небольшой. И с этим надо что-то делать.