Версия для печати
Вернуться к списку

ЧЕСТНОСТЬ И ОТКРЫТОСТЬ

Почему эти два понятия так важны для системы высшего образования, рассказал в своём интервью ректор Санкт-Петербур-гского государственного университета Николай Кропачев.

Для кого рейтинг?

- Николай Михайлович, раньше рейтингов не было, но все мы ориентировались, какой вуз престижный, а какой не очень, были какие-то параметры. Насколько они совпадают с нынешними официальными?

- Раньше наши ощущения были интуитивными, и рассчитывать на их точность было невозможно. Что мы могли знать о вузах, в которые не поступали, в которых не учились, если вся информация была закрыта? Вы, например, знали, насколько честным был приём в вузы до появления ЕГЭ?

- Слухи разные ходили. Говорили, что в университет без блата или взяток не поступить.

- Так и было. Это разве был честный приём в вуз? А нам сегодня часто говорят, что ЕГЭ совершенно неэффективен! Но именно единый государственный экзамен, при всех его недостатках, обеспечивает совершенно другой уровень открытости. Конституция гарантирует право на образование. А это подразумевает доступ к высшему образованию на равных, в условиях честной конкуренции.

С другой стороны, нужен и справедливый конкурс для преподавателей. Честной ли была система замещения должностей в вузах? Можно ли было принять участие в конкурсе, не получив разрешение своего научного руководителя, заведующего кафедрой, декана или проректора? Нет, конечно. Все понимали, что не победишь, да ещё навсегда испортишь отношения. Тогда «честный» конкурс означал — никаких конкурсов. Надо было просто договориться, кто будет работать на этой должности.

Я не случайно об этом заговорил, когда вы задали Ваш вопрос. Ведь что такое рейтинг? Честная информация о вузе. Она нужна абитуриенту, чтобы он смог выбрать, куда пойти учиться. Преподавателю, учёному, который думает, где работать. И чиновнику, который решает, кому давать финансирование. Вот, например, ректор говорит: «вся страна знает, что мы самые лучшие, дайте деньги нам!» Чиновник на это ему отвечает: «Давайте посмотрим, какие вы на самом деле». И будет выделять средства в зависимости от того, как этот вуз реально работает. Таким образом, рейтинги дают возможность сделать от начала до конца открытым и честным доступ к образованию и работе, а вузам — к финансовым ресурсам. Но и рейтинг тоже должен быть прозрачным и справедливым.

- Сейчас рейтинги отвечают этим требованиям?

- Смотря какие. Есть целый ряд материалов, опубликованных представителями профессионального и научного сообщества по поводу российских рейтингов. К сожалению, анализ показал, что их требования зачастую не соответствуют международным стандартам. Впрочем, был рейтинг Минобрнауки, потом переименованный в мониторинг вузов. Он, напротив, создавался на основе прозрачной методики и по международным правилам. Но, увы, был доступен только сотрудникам министерства.

Сейчас проводится Мониторинг эффективности вузов, и его результаты открыты. Однако это не совсем рейтинг: мониторинг предполагает оценку по различным параметрам, которые показывают состояние вузов, но не ранжируют их. Это не оценка вуза в целом, а, скорее, показатель его «здоровья». Например, мультидисциплинарным вузам по количеству денег на научные исследования в пересчёте на одного сотрудника сложно догнать инженерные вузы. Но этот параметр используется, поскольку является показателем определённых направлений жизни вузов.

Мониторинг хорош тем, что он постоянно совершенствуется, критерии изменяются, есть движение вперёд. И этот инструмент открыт: мы все критикуем, предлагаем. Нас слышат, с нами спорят.

- Минобрнауки составил рейтинг неэффективных вузов. Вы с ним согласны?

- Я участвовал в комиссии, которая подводила итоги мониторинга вузов в 2014 году. Её работа была прозрачна, критерии оценок известны. Все результаты вывешены на сайте Минобрнауки.

Я считаю, что в список неэффективных вузов попали «вузы-фантомы», существующие только формально. Они не ведут ни образовательную, ни научную деятельность. А университетов, которые действительно работают, в этом рейтинге нет.

Ведь если вуз по-настоящему функционирует, то абсолютно всё в его деятельности просто не может быть плохо. Скорее всего, какие-то отдельные программы в таких учебных заведениях даются на низком уровне. Не секрет, что есть вузы (даже консерватории), которые открыли собственные юридические факультеты. Но если там плохо готовят юристов, это не значит, что так же плохо учат петь или играть на фортепиано.

- И как с этим быть?

- Я считаю, что необходимо проводить не только мониторинг вузов, но и отдельных образовательных программ. Потому что требования к разным программам должны быть разными. Например, для физика-теоретика требуется одно оборудование, для физика-экспериментатора другое. А есть ли оно в вузе? Доступно ли оно для студентов и учёных? В многопрофильном университете может сложиться ситуация, что учебные курсы по какой-то программе читают десятки достойных преподавателей и учёных, а на какой-то их почти нет.

Студент хочет получить не диплом вуза, в котором есть и вокал, и дизайн, и физика, и юриспруденция, и химия — он поступает на конкретную образовательную программу. Ему важно, какие именно там преподаватели, каково техническое и материальное обеспечение, где и в каких условиях проходит профессиональная практика. Поэтому следующий шаг в развитии мониторинга должен быть направлен на решение важной задачи — сделать понятным и для абитуриентов, и представителей власти, какая образовательная программа качественная, а какая нет, какая требует хорошего финансирования, а какая не соответствует требованиям.

Свой диплом

- А затем нужно сделать ещё один важный шаг: перестать выдавать дипломы государственного образца. Каждый вуз должен выдавать собственный диплом и отвечать за себя.

Диплом государственного образца снимает ответственность с вузов. Становится не важно, какой вуз окончил человек. Государство гарантирует, что качество образования едино. Есть общий стандарт, и получение диплома означает, что у выпускников всех вузов одинаковые знания и компетенции. Но это же не так! Уровень выпускников разных вузов отличается.

СПбГУ и МГУ выдают собственные дипломы и несут ответственность за знания, умения и навыки, которые получили наши выпускники в стенах alma mater.

- Хорошо об этом говорить вам или ректору МГУ. А ректор какого-нибудь небольшого провинциального вуза схватится за голову!

- Наверняка, многие люди будут против моей идеи, потому что вряд ли хотят, чтобы в их документах о высшем образовании чётко указывалось, чему они учились и какими компетенциями овладели. Они бы хотели «прикрыться» государственным дипломом, который не предоставляет подробные сведения о выпускнике. Но, поверьте, для абитуриентов и работодателей введение собственных дипломов во всех вузах России пойдет только во благо.

Будущее видят профессионалы

- Как вы считаете, какие профессии будут востребованы через несколько лет?

- Вы полагаете, что раз я ректор большого многопрофильного вуза, то я всё знаю и могу провидеть будущее? Конечно же, нет. Но я тоже хочу знать ответ на Ваш вопрос, поэтому спрашиваю у практиков — ведущих профессионалов в различных отраслях. Они делают экспертизу всех наших образовательных программ. Практики обязательно входят и в состав учебно-методических комиссий. Каждый из них заслужил репутацию настоящего профессионала и является знаковой фигурой в своей сфере. Уговорить этих людей принять непосредственное участие в жизни нашего университета было весьма непросто, они не понимали, зачем это нужно. Мои аргументы были таковы: «Разве я сам могу определить, какие знания и компетенции выпускников будут вам необходимы через шесть лет? Я предлагаю вам работать на своё будущее и определить, какие выпускники будут нужны вам как работодателям?» И практики пришли в состав учебно-методических и научных комиссий. Что уж говорить о тех именитых людях, которые возглавляют некоторые педагогические коллективы университета. Например, директор Института «Высшая школа менеджмента» СПбГУ— Андрей Костин, руководитель банка ВТБ. С ним в университет пришёл весь интеллектуальный потенциал банка. Декан физического факультета — Михаил Ковальчук, который и сам является крупнейшим работодателем! Декан экономического факультета — Отар Маргания, совладелец крупного российского банка «Возрождение». Декан факультета искусств — маэстро Гергиев, который, будьте уверены, знает не только то, что сейчас востребовано в области искусства, но и что будет нужно в дальнейшем для развития отрасли, каких выпускников ждут на рынке труда через 5-6 лет. Я могу долго перечислять. Для университета это правило — привлекать к работе людей, которые не понаслышке знают о том, как добиться успеха и стать настоящим профессионалом.

Только поэтому я смею предположить, что скоро вырастет спрос на специалистов по информационным технологиям, людей, которые работают в таких областях, как компьютерное зрение, самоорганизующиеся системы, робототехника, биомеханика и биоинженерия, когнитивные исследования и искусственный интеллект.

Сегодня каждый может зайти на сайт СПбГУ и посмотреть наши образовательные программы. Там описаны компетенции, которые, на наш взгляд, понадобятся будущим выпускникам через шесть лет и которыми овладевают наши студенты к моменту окончания вуза. Например, недавно мы открыли образовательную программу “Нефтегазовое дело”. У математиков появилось направление подготовки “Программная инженерия”. У юристов — “Право ВТО”. С этого года мы запустили совместную магистерскую программу с “Яндексом” по подготовке программистов — «Математическое обеспечение и администрирование информационных систем». И это лишь несколько примеров.

Кому решать?

- Как вы относитесь к идее отправлять российских студентов учиться в зарубежные вузы за счёт бюджета?

- А разве за границей нечему учиться? Разве наши вузы занимают первые строчки в мировых рейтингах? Нет. К сожалению, пока это не так.

Вопрос заключается не в том, стоит ли направлять студентов на обучение в крупные зарубежные вузы. Важно понимать, как будут выбирать тех, кто поедет учиться. Ведь и в советское время отправляли студентов за границу. Но разве тогда отбор был честный? Разве эта информация открыто оглашалась, было известно количество мест, фамилии претендентов или критерии отбора?

Сегодня появление идеи отправлять студентов на учёбу за рубеж я связываю с тем, что общество заинтересовано в получении высококлассных специалистов, которые прошли честный и открытый отбор.

Я думаю, что в ведущие вузы мира поедут лучшие. Они получат образование и вернутся, чтобы выполнить те задачи, ради которых они ездили учиться, ради которых государство готово было оплатить их обучение. Это совсем неплохо. Почему я так считаю? Потому что знаю, как это происходит в СПбГУ. У нас давно ничего не распределяется в кабинете ректора или проректоров. Мы создали в университете экспертный совет, причём в его состав входят не проректоры или деканы, а учёные, многие из которых работают в других организациях, в том числе за рубежом. Они и решают, кому выделить грант, кого отправить за границу.

Все заявки вывешены на сайте, все заседания стенографируются и тоже публикуются в открытом доступе. Администрация только установила правила, а контролируют их выполнение студенты, преподаватели, научные сотрудники и даже посторонние люди, потому что вся информация открыта.

В наш экспертный совет входят те, кого трудно заподозрить в лоббировании интересов какого-нибудь студента или даже сотрудника. Нужно ли кого-то «продвигать» лауреату Филдсовской премии? Вряд ли. Директор Санкт-Петербургского института истории РАН будет лоббировать? А декан факультета психологии МГУ? А академик из ЦНИИ «Электроприбор»? В результате мы не имеем практически никаких претензий к процедуре и принятым решениям. Этот принцип распространяется и на поездки за границу.

Например, недавно мы опубликовали на сайте СПбГУ информацию для студентов о возможности поехать в Китай. Просмотров было больше тысячи. А заявок пришло всего 50. Как вы думаете, сколько людей зашли на портал университета и посмотрели, кого же выбрали? Опять больше тысячи! Это пример того, насколько огромно у людей стремление к справедливости.

Всё рядом

- Считаете ли вы, что университет должен строиться как отдельный городок, как Гарвард или Принстон?

- Да, считаю, потому что очень важна близость к ресурсам университета. У нас же почти 340 зданий! Это очень неудобно, потому что они «разбросаны» по нескольким районам Петербурга. В каждом здании идёт учебный и научный процесс, везде находится оборудование. И если где-то проходит интересная лекция или конференция — легко ли туда приехать?

Учёные, особенно естественники, прекрасно понимают значение оборудования. Но в России всегда был такой принцип: покупается те или иные приборы и ставятся в чью-то лабораторию. «Чужих», то есть, например, сотрудников другой кафедры, туда не пускают.

В СПбГУ мы всё сделали по-другому. Ещё четыре года назад у нас было дорогостоящее оборудование на 50 миллионов рублей. Сейчас — на четыре миллиарда. И оно установлено не в отдельных лабораториях, а в единых ресурсных центрах. Там работает около двухсот инженеров, у которых одна задача — обслуживать высококлассные приборы.

Сколько часов в сутки работает оборудование в обычной лаборатории? В лучшем случае четыре часа в день, а иногда и в неделю. У нас оно работает в среднем 16 часов в сутки! Любой может направить заявку в электронном виде на использование приборов. Эти данные публикуются на сайте СПбГУ. Все видят, что вы заказываете и какое место занимаете в очереди на проведение исследований. Никто Вам не откажет.

Если возникли вопросы или претензии, можно открыто об этом написать. На сайте университета есть раздел «Виртуальная приёмная». У него 10-15 тысяч посещений в день. Вопросы можно задавать любые: почему что-то не работает, почему в тендере победила эта, а не другая компания и т.д.? Ответ получите из первых рук — от должностных лиц СПбГУ, отвечающих за ту или иную сферу жизни университета.

Принципа полной открытости мы придерживаемся во всём. Например, доступ к нашему оборудованию могут получить и учёные из других вузов или государств. Мы рады всем.

Объединение ресурсных центров в единый Научный парк СПбГУ — серьёзная задача, с которой мы уже справились. Но если оборудование находится в одном месте, то и расстояние до него из любого здания университета должно быть минимальным. А это возможно только на территории единого кампуса.

Мы уже справились с ситуацией, когда факультеты отгораживались друг от друга решётками — отдельные аудитории, библиотеки, буфеты, куда «чужих» не пускали. Прошли и те времена, когда в каких-то зданиях аудитории стояли пустые, а студентам других направлений или специальностей при этом было не найти помещения для занятий. С сентября на сайте университета появится новое единое электронное расписание, в котором будут указаны не только все аудитории СПбГУ, но и загруженность тех или иных помещений. Если аудитория свободна, каждый может её использовать для учебной или научной работы, и не важно, физик вы, химик или биолог.

Так что сейчас мешает только одно — раздробленность: порой аудитория свободна, но до неё не добраться. Поэтому наша цель — создание единого кампуса. Он позволит нам объединить весь университет.