http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=a9b31784-03bd-4d7e-8602-2b1923eaf9e1&print=1© 2024 Российская академия наук
Об авторе: Сергей Андреевич Дзюба – доктор физико-математических наук, профессор Новосибирского государственного университета. Виталий Георгиевич Киселев – кандидат физико-математических наук.
По форме – похоже на акт гражданского сопротивления. А по сути? Фото РИА Новости
С момента появления законопроекта о реформе РАН прошло уже достаточно времени, чтобы высказались – и не раз – многие заинтересованные и авторитетные стороны. Нас в этих высказываниях, а также в прошедших акциях протеста прежде всего удивляет всеобщее и почти единодушное возмущение научных работников этой реформой. О причинах этого и хотелось бы поговорить.
Итоги бездеятельности
Настораживает отрицательное отношение просто к самой идее (sic!) необходимости реформирования. Неужели у нас не понимают серьезности накопившихся в российской науке проблем? Ведь научная продукция институтов РАН сейчас низкого (в среднем) качества, в мире она мало цитируется, и это легко проверить. На крупных международных научных конгрессах голоса наших ученых часто вообще не слышно, и это хорошо известно реально работающим профессионалам. Или вот совсем простой факт: у нас во много раз меньше нобелевских лауреатов, чем в «продвинутых» в научном отношении странах. Сейчас в России всего только один (!) здравствующий лауреат в области науки. В области химии за всю историю СССР и России был единственный нобелевский лауреат, в области физиологии и медицины в постреволюционную эпоху вообще не было ни одного. Всего в СССР и России (в том числе дореволюционной) Нобелевской премии были удостоены 13 ученых (исключая экономику, литературу и премию мира). В то же время, например, в одном только Массачусетском технологическом институте таковых набирается 54 человека. Наблюдаемый огромный разрыв нельзя объяснить ни политизированностью Нобелевского комитета, ни изолированностью науки в бывшем СССР. Этот разрыв свидетельствует об отсталости нашей науки. В свете этих фактов странно слышать часто повторяемое противниками реформ утверждение, что РАН является эффективной организацией.
Судя по всему, сама РАН решить свои проблемы не в состоянии. В немалой степени отсталости российской науки и утрате ее позиций в мире способствовало 20-летнее бездействие руководства РАН. Ничего, кроме разговоров на тему «дайте больше денег, и все наладится само собой», от РАН слышно не было. Требование денег при отсутствии каких-либо попыток оптимизировать свою деятельность выглядит довольно странно. Кстати, что происходит, когда просто «дают больше денег», можно сейчас наблюдать на примере федеральных и исследовательских университетов – дополнительные деньги там превращаются в горы неиспользуемого оборудования или уходят на приятные путешествия за границу. На субъективный личный взгляд авторов, за 20 лет во всей оргструктуре российской науки было совершено всего лишь два системных действия в правильную сторону (как раз по одному в декаду). Это создание Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) и так называемый пилотный проект в РАН. Причем, по признанию «отца» фонда Бориса Салтыкова, создание РФФИ вызвало большое недовольство у тогдашнего руководства РАН. Пилотный проект привел к появлению количественного показателя результативности научной деятельности (ПРНД), который может использоваться для стимулирования научной работы. Итоги, которые мы наблюдаем сегодня, весьма красноречивы: РФФИ разваливается буквально на глазах, а роль ПРНД в большинстве институтов постоянно снижается. На наш взгляд, именно тщетное ожидание от академического руководства каких-либо действий по оптимизации деятельности РАН и привело к наблюдаемому сегодня «энергичному» реформированию.
Масса и руководители
Почему же у нас не хотят понимать необходимости реформ? Этому можно дать следующие объяснения. В первую очередь не хотят понимать те, кто занимает в РАН главенствующие позиции. К ним применимы психологически глубокие строки Пушкина: «Тьмы низких истин мне дороже /Нас возвышающий обман…»
Правду об отсталости российской науки представители академического руководства стараются не замечать, потому что их устраивает нынешнее положение дел: им нравится их возвышение над остальной массой научных сотрудников, нравится использовать связанный с этим административный ресурс для влияния на финансовые потоки и на решение кадровых проблем. А то, что этот административный ресурс основан на ложной и абсурдной для XXI века иерархически-кастовой системе управления, им и в голову не приходит. Причем превосходство над остальными уйдет или сильно умалится, если РАН смешают с другими, менее значимыми академиями – вот главная причина отторжения реформы с их стороны. То, что многие академики действительно заслужили свое звание реальными научными достижениями, нисколько не оправдывает саму систему деления научных сотрудников на «голубую кровь» и на всех остальных.
Не могут понимать необходимости реформ и те, кто в рабочее время либо занимается своими личными делами, либо сидит в Интернете, либо самым банальным образом отсутствует на рабочем месте. И те, кто отчитывается о своей работе статьями, которых никто не читает и не цитирует. И те, кто не способен к жесточайшей конкуренции, наподобие той, которая царит, например, в США: как правило, из нескольких сотен претендентов (между прочим, по нашим меркам, весьма неплохих, а то и просто отличных!) до желанной постоянной позиции профессора там доберутся единицы. Таких сотрудников, надо признать откровенно, в РАН сейчас очень и очень много. Они не задумываются о проблемах российской науки просто потому, что они от них весьма далеки. Реформу они отторгают потому, что опасаются за свое дальнейшее комфортное существование.
К сожалению, обязательно нужно добавить, что среди научного «балласта» (давайте называть вещи своими именами) сейчас значительное число молодых научных сотрудников. Наряду с активными молодыми людьми – учеными по призванию и профессиональным привычкам – среди них не так мало и случайных для науки персонажей: они пришли в свое время в аспирантуру, чтобы трудоустроиться на «непыльную» работу, «откосить» от армии или просто потому, что их туда усиленно звали – академические институты озабочены «омоложением».
Те времена, когда в российскую (советскую) науку массово рвалась талантливая амбициозная молодежь, давно прошли. Теперь таланты и амбиции реализуются совсем в других сферах деятельности и в других географических регионах – посмотрим, например, на выпускников РЭШ и на молодых американских и европейских профессоров российского происхождения (эта прослойка вопреки распространенному заблуждению очень немногочисленная, однако заметная по своей значимости – вспомним нобелевских лауреатов Гейма и Новоселова).
Во всех разговорах о «разрушении академии» очень часто почему-то смешиваются два различных представления о том, что же такое РАН. В своем первом значении это «члены РАН» – около 1250 академиков и членов-корреспондентов. Во втором значении – это примерно 95-тысячный коллектив сотрудников институтов РАН, половина из которых являются научными сотрудниками. (Подробнее об этих двух значениях и их взаимоотношении написано в предыдущем тексте одного из авторов этой статьи, в «НГ» от 05.07.13.) Проект реформы наиболее резко касается именно членов РАН: слияние академий, уравнивание академиков и членов-корреспондентов, возможность лишения академического звания, утрата административного влияния. Институтов и работающих в них научных сотрудников реформа в основном коснется в той мере, что руководить ими будет не Президиум, а другая структура. Учитывая геронтологические и другие проблемы в высшем академическом руководстве, априори трудно утверждать, что это изменение к худшему.
Горизонтальная модель
На тему, как же должна быть организована академическая наука, говорилось и писалось предостаточно. Суть многих предложений сводится к следующему. Ключевой шаг, который нужно сделать (если не касаться тематик, связанных с крупными проектами типа Megascience), – это перейти к горизонтальной модели управления научными исследованиями. В такой модели в центре всей системы стоит фигура профессора (завлаба, руководителя группы и т.п.). Именно профессор получает гранты, самостоятельно нанимает на эти деньги сотрудников, посылает их в командировки и на стажировки и т.д. Таким образом, к нему переходят некоторые функции нынешнего директора института. Разумеется, должны существовать полнокровные научные фонды, выделяющие гранты на основе прозрачных конкурсных процедур и независимой (крайне желательно – международной) экспертизы. Жесткая конкуренция за гранты способствует поддержанию современного научного уровня работ и не позволяет группам скатываться в мелкотемье (что как раз является сейчас бичом российской науки). Администрация института в таких условиях занимается техническим сопровождением работы руководителей лабораторий. С этой задачей могут справиться и назначенные чиновники. Среди прочих серьезное достоинство такой схемы организации работы – равноудаленность руководителя от всех научных школ конкретного института. Не секрет, что сейчас широко распространено такое явление, как «завлаб на директорстве», когда руководитель активно лоббирует интересы именно своего научного направления в ущерб остальным. Необходимость кооперации с вузами в такой горизонтальной схеме обусловливается естественным путем предоставления грантов лабораториям, активно работающим со студентами и аспирантами. Научные сотрудники, у которых с грантами дела идут плохо, также естественным образом начинают больше заниматься преподаванием. Вопросы научной политики решаются учеными советами разных уровней. Такая система находится в соответствии с общепринятой мировой практикой.
Основным достоинством нынешнего проекта закона о реорганизации РАН является как раз то, что создается принципиальная возможность реализации такой горизонтальной модели. По крайней мере она новому закону не противоречит. Существующая же сейчас система организации науки в РАН органически к этому не способна – она имеет вертикальный иерархически-кастовый характер, в ней тон задают не завлабы, а «генералы» с академическим званием.
Однако есть еще обстоятельства, которые способны дезавуировать робкие надежды на благоприятный исход реформы. Одно из них – давно дискредитировавшая себя практика управления научными исследованиями со стороны чиновников Минобрнауки. Кафкианские конкурсные процедуры в рамках, например, Федеральной целевой программы «Кадры», заливание деньгами университетов с обязательным условием тратить их лишь на мероприятия, ортогональные потребностям нормального учебного процесса, бесконечные пустые мониторинги, «индикаторы» и «показатели» – это и многое другое выработало устойчивую идиосинкразию на само упоминание министерства даже среди квалифицированной и продвинутой части научных работников. Никакого другого итога реформы, кроме бессмысленных и непомерно объемных отчетов и еще больших проблем с закупкой расходных материалов, они не ожидают.
Ну и, конечно, справедливы опасения о том, что реформа приведет к появлению некоего аналога скандально известного «Оборонсервиса». То есть что новая управляющая структура будет заниматься только обогащением своих функционеров. К сожалению, эти опасения более чем основательны. В таком государстве живем.
Таким образом, наблюдается удивительная картина всеобщего консенсуса в отношении реформы РАН принципиально разных групп сотрудников с различными интересами: академики и членкоры не хотят терять свой заработанный статус, власть и привилегии, малоактивные научные сотрудники опасаются за свое беспроблемное существование, а активно работающие сотрудники небезосновательно видят основным итогом реформы лишь увеличение административно-бюрократического прессинга. А все вместе опасаются, что реформа сведется к банальному разворовыванию земли и зданий пришедшими к руководству чиновниками.
Не все потеряно, но…
В то же время ситуация в российской науке настолько критическая, что движение в любую сторону просто необходимо. Надо пробовать и предпринимать разные шаги. Предлагаемый закон о реформе РАН, на наш взгляд, является одним из таких шагов. К сожалению, пока активность основной массы сотрудников направлена на довольно эмоциональное «спасение РАН» (спасение институтов или академиков? и от чего спасение?), а не на выработку механизмов, которые позволили бы сделать управление академической наукой более адекватным реалиям сегодняшнего дня. Для этих механизмов очень важным должно стать эффективное участие всего научного сообщества (а не только академических «генералов») в определении направлений научных исследований, сведение к минимуму бюрократических процедур в управлении, установление жесткого заслона против нечистоплотных махинаций с землей и недвижимостью. То, что у нас «государство такое», не означает, что можно только руками разводить. Вдруг в данном конкретном деле в нашем государстве можно будет что-то улучшить.
Все-таки у нас есть ненулевая прослойка активно и эффективно работающих в науке людей. Немало и молодых талантов. Не все еще потеряно, однако требуется большая системная работа по созданию для них благоприятных условий. И делать это надо прямо сейчас, так как практически все время, отведенное логикой вещей на реформу российской науки, уже упущено.