Версия для печати
Вернуться к списку

Между прошлым и будущим

Справка STRF.ru:

Агеев Александр Иванович, президент Академии прогнозирования — российского отделения Международной академии исследований будущего, генеральный директор Института экономических стратегий РАН, заведующий кафедрой управления бизнес-проектами Национального исследовательского ядерного университета «МИФИ», доктор экономических наук, профессор

Александр Агеев: «Инновационное развитие и модернизация — это не синонимы, но родственные понятия, потому что реализовать рывок к новому укладу можно только через инновации»

Александр Иванович, в последнее время о модернизации не говорит только ленивый. И всё-таки хотелось бы узнать Ваше мнение о том, какие процессы подразумеваются под модернизацией?

— Модернизация на сегодняшний день оказалась довольно затрёпанным понятием. Вернее, не понятием, а словом — понятием её пока трудно назвать. Это слово стремительно вошло в политическую риторику и обрело большую популярность. Говорить о том, что за ним есть сформированная философия, доктрина, я бы не стал.

Что понимается под модернизацией? Великолепный инструмент для объяснения — это теория технологических укладов, особый вклад в которую внёс Николай Кондратьев, а из наших современников — Юрий Ярёменко, Сергей Глазьев. Технологический уклад — это такое состояние общества, которое опирается на специфические источники энергии (уголь, нефть, газ либо ядерную энергию и т.д.). Над этой энергетической надстройкой возникает машиностроительная надстройка. Над ней — образ жизни. Скажем, у индустриальных эпох — свой образ жизни, у эпох информационного общества — он другой и иные ценности. Это и иная система расселения, и иные размеры коллективов (большие заводы, где «день и ночь горят мартеновские печи», или университетские, «силиконовые» и прочие долины). Соответственно, под это требуются и различные политические режимы. Причём ситуация здесь нелинейная.

Более того, достоверно известно, что авторитарный режим благоприятствовал процессам индустриализации. Поучительно вспомнить две предшествующие модернизации в России, ведь исторические реалии имеют прямое отношение к нынешнему процессу. Первая модернизация в стране началась в конце 80-х годов XIX века, и ею очень внимательно занимался Дмитрий Менделеев. Он был не только великим учёным, но и руководителем Комитета метрологии и стандартов. Как понимал Менделеев модернизацию в России, её истоки, причины, движущие силы? Главной подоплёкой тогда была демографическая ситуация. Страна была перенаселена, это оборачивалось массовой аграрной безработицей. Менделеев осознавал, что нужно любыми методами «перекачать» миллионы трудоспособного населения в города. Такими производствами, улавливающими трудовой потенциал нации, стали всевозможные мануфактуры, фактории, заводы. Это можно было сделать принудительно, как в советский период, либо экономическими методами. Менделеев участвовал в разработке того самого механизма диспаритета цен, по которому цены на аграрную продукцию занижались, а на промышленную — завышались. Так происходил переток в промышленность не только людей, но и капиталов. Кроме того, было ясное осознание внешних угроз.

Менделеев понимал риск такой модернизации. Он знал: процессы урбанизации, сопровождавшая их несправедливость, создание не просто технологического, но нового уклада жизни могут привести к социальным потрясениям. Причём он видел риск избыточной образованности людей. Если их не занять творческим делом, то они уйдут в революционное шаманство. К тому же Менделеев полагал, что и политический режим должен быть более щадящим по отношению к свободам человека.

Советская индустриализация велась с конца 20-х и на протяжении 30-х годов фактически по технологическим лекалам Менделеева. Разумеется, учёного не нужно винить в эксцессах «Великого перелома». Его совершала страна, познавшая вкус большой крови. Восстановление экономики СССР после войны, три проекта — космический, ядерный и противовоздушный — продолжение индустриализации. Для тогдашнего руководства страны выбор был очевиден: либо продолжать всемирную революцию, либо строить социализм в отдельно взятой стране, то есть самодостаточную экономику, способную производить прежде всего необходимый спектр вооружений. «Иначе нас сомнут». Демографическая ситуация в то время была близкой к периоду первой модернизации.

Для понимания подоплёки нынешних лозунгов модернизации важно дать точный диагноз того, что мы сейчас имеем.

И каков же он?

— С точки зрения демографии, мы имеем вымирающую страну. Кто будет делать модернизацию 2010-х годов? Те, кто родились в 90-е, в лучшем случае в 80-е годы.

Вторая контекстная условность нынешней модернизации: мы потеряли порядка 40 процентов наработанных технологий. Утратили те, которые были внедрены в массовое производство, но ещё больше — тех, которые так и не использовали. Скажем, в разработке «Бурана» у нас было создано порядка 400 технологий — практически ни одну из них не внедрили.

Третий момент — внешняя угроза. Она, безусловно, есть. Но мы позволяем себе реформировать армию любыми методами, поддерживать на достаточно низком уровне боеспособность обычных войск и т.д. И всё же понимание факторов национальной безопасности, как пружины модернизации, у властей существует — темпы перевооружения армии увеличились.

Наконец, у предыдущих двух модернизаций были очень веские политические мотивы, давшие силу политической воле. Есть ли такие мотивы сейчас? Если мы, согласно теории социо-демографической трансформации, разделим страну на государство, элиту и народ (а это несовпадающие категории), то увидим, что страна расколота на три России. Одна — «шоколадная», другая — крутящаяся на трёх-четырёх работах, чтобы иметь более-менее сносный образ жизни, третья (больше половины населения) — влачит жалкое существование.

К тому же весьма остро стоит вопрос качества трудоспособного населения…

— И здесь картина нерадостная. У нас есть 200 объектов класса Саяно-Шушенской ГЭС. Многие из них износились, а потенциальный масштаб ущерба от катастроф на них — 1,5 миллиона жизней в среднем! Объектов, где возможен урон в сотни тысяч жизней, — тысячи. Все они находятся на учёте, их опекает МЧС, одна из наиболее работоспособных организаций в стране. Объектов меньшего масштаба — десятки тысяч. Если прикинуть количество рабочих мест, где требуются психически здоровые (не важно, творческие или не творческие) люди, их порядка 20 миллионов. Это машинисты метро и железных дорог, лётчики и диспетчеры аэропортов, операторы атомных станций, сотрудники силовых структур и т.д. Но если раньше конкурс на эти позиции составлял как минимум три человека, то сейчас его нет. Проблема в том, что у нас не хватает людей на эти потенциально опасные рабочие места. Даже в метрополитене созданы свои профилактории для излечения сотрудников от алкоголизма. Кроме того, миллионы людей являются психически больными — это оценка медиков. В стране большое количество интеллектуально недоразвитых людей. У нас их меньше, чем в США, но эта цифра превышает 10 процентов населения.

Кому в нашей стране нужна модернизация?

— Модернизация, без сомнения, нужна государству как институту. Не факт, что она нужна государству как совокупности чиновников, им нужна стабильность. Нынешний порядок вполне устраивает большую часть бюрократии. Устраивает он и олигархию — на 200 тысяч российских семей приходится львиная доля национального богатства. А если добавить к одному миллиону богатейших людей примерно 20 миллионов работающих у них по найму (это экспертная оценка): нянь, охранников, домработниц, флористов, поваров и прочих, то и они заинтересованы в стабильности существующего порядка.

Движущая сила модернизации везде — это наука. А у нас количество учёных уменьшилось вдвое. Может, модернизация нужна пенсионерам? Тоже не факт. Является ли, к примеру, актом конструктивной модернизации переход к получению пенсий посредством электронных карточек? Или это усложняет жизнь пенсионеров? Является ли актом модернизации то, что мы хотим в ближайшие несколько лет предоставить ветеранам, не имеющим жилья, отдельные квартиры?

Что всё-таки понимается под модернизацией?

— Контекст нынешней модернизации по сравнению с теми двумя не то, что прямо противоположный, он радикально иной. Модернизация в строго научном понимании означает переход экономики, энергетики, технологий, которые лежат в основе уклада жизни общества, к новой, более высокой, фазе. Такая фаза характеризуется большей экологичностью, человечностью и эффективностью. Вот и все чёткие критерии. Каждая из упомянутых выше страт меряет улучшение жизни через эти категории. Что это означает в наших условиях? Конечно, переход на новые источники энергии. Хотя ещё не одно десятилетие цена энергии, которая делается на газе, будет ниже, чем цена eё водородного аналога. И ещё очень долго мы будем считать нормальным выбросы бензина, не отвечающего категории «евро-2» на улицах городов. Конечно, для огромного количества людей модернизация означает улучшение условий жизни. Пока же они считаются нормальными и на площади в 12 квадратных метров на человека.

Если страна может сама производить новый технологический уклад, это означает, что государство здоровое. Она может, в принципе, всё купить, как, например, Эмираты. Весь сектор телекоммуникаций, мобильной связи — импортный целиком, а это явно сектор модернизационный. Как и банковский сектор. Если посмотреть на наших граждан, то мы — во всём импортном. Даже матрёшки уже из Китая. Мы — великая энергетическая держава и спокойно можем прожить за счёт старых вещей. Возможен и такой сценарий.

Прошла ли модернизационная волна в нефтегазовом секторе? Конечно, прошла — чуть-чуть обновили оборудование. Нефтепереработка не изменилась — ни один нефтеперерабатывающий завод не построен. Белоруссия по этому критерию более экономически здоровая страна. Есть отдельные элементы обновления в автомобильной промышленности.

Ещё более важный критерий — здоровье людей. Усилия, направленные на модернизацию здравоохранения, предпринимаются. У нас построено несколько центров, вроде бы, по последнему слову техники. Увеличилось количество онкологических, сердечнососудистых операций. Но их число отстаёт от требуемого в десятки раз, и мы на этом теряем миллионы жизней… Здесь критерий простой — средний ожидаемый возраст жизни у мужчин и у женщин.

А какое общее ощущение безопасности жизни, если количество погибших в терактах примерно такое же, как месячный «урожай» от аварий на дорогах Москвы? А в день по всей стране мы теряем 100 человек в автокатастрофах и столько же от передозировки наркотиков!

Очевидно, что вектор модернизации соответствует национальным проектам: жильё, образование, здравоохранение и безопасность. Пока ещё живому обществу нужно дать возможность выйти из тупика нищеты. А в этом тупике застряло более половины населения. Всё это понимают те лидеры, которые говорят о модернизации.

Я не буду подробно останавливаться на сути шестого технологического уклада, замечу лишь, что это не только генетика, микробиология, наноматериалы. Это иные коммуникации, иная информатика. Это когнитивная революция, означающая, что люди по-другому мыслят, у них другая система ценностей, другой язык общения, другая система трансляции опыта. Надвигается глобальная революция, когда люди всё больше станут превращаться в этаких роботов. Сначала у ушей появились телефоны, а в ближайшее время генетические карты будут так же доступны, как и медицинские. Это открывает возможность не только развития и излечения, но и манипуляций.

Гуманитарно-этически человечество к этому пока не готово. Представьте себе, что у генетического банка данных окажется какой-то злодей… А если комплекс этических проблем наложить на низкую отмобилизованность нашего общества, которое надрывается от хохота тех, кто сам себя называет «глянцевыми подонками»?

Как соотносится модернизация экономики с её инновационным развитием?

— Инновационное развитие и модернизация — это не синонимы, но родственные понятия, потому что реализовать рывок к новому укладу можно только через инновации. Инновации не только продуктовые, инновации во всём — в стиле жизни и образования, в способе общения и т.д.

С какими проблемами мы уже сталкиваемся на пути модернизации?

— Если кратко, то первая проблема — демографическая. Вторая — мотивационная (кому это надо, для чего и зачем). Третья — социальная (эпицентр — социальная справедливость). Четвёртая — проблема компетентности.

Шестой технологический уклад требует совершенно иного уровня компетенции, в том числе в обращении с объектами интеллектуальной собственности.

И, наконец, это совершенно иное отношение к духу. Я бы сказал, что стране не хватает такого куража. А главная помеха на пути инноваций — это доминирование ценностей золотого тельца.

Какая модернизация — догоняющая или опережающая — осуществима в России?

— В мире торжествует биологическое разнообразие, поэтому возможны разные модели. У нас до сих пор остаются технологии, где мы сильны. Хотя мы часто питаем иллюзии — в том же космосе мы настолько отстали за 20 лет, что даже неловко об этом говорить. До сих пор идут разговоры о производстве своей электроники.

Наша невосприимчивость к новым технологиям особенно видна в массовом производстве. Похоже, мы не сможем занять нишу в мировом рынке выпуска автомобилей, даже одежды и обуви, как китайцы…

— Вообще секрет китайского чуда в том, что в условиях глобализации возник альянс между Китаем, Израилем и США. В Израиле огромное количество лабораторий, многие из которых созданы выходцами из России. Они генерируют технологии, потом эти технологии инкорпорируются в бренды, которые в основном держат американские корпорации. Те капитализируют продукт и отдают на аутсорсинг китайцам. Соответственно, основная прибыль остаётся у разработчиков, у маркетологов; у производителей — меньше. Но это такой взаимовыгодный альянс.

А мы пока до сих пор выступаем в роли поставщика нефти и газа, других ресурсов и мозгов. Хотя не стоит обольщаться, это влияние не так уж велико, как мы думаем. Мы могли бы развиваться в нише каких-то разделов науки, культуры, в том числе массовой, а также в области экологии. Здесь мы конкурентоспособны. Где-то можем опережать, где-то кооперироваться.

В чём мы можем опережать другие страны?

— В науке и производстве образцов культуры.

Какой образ будущего может быть воспринят обществом?

— Образ будущего России давно существует в недрах наших архетипов и ценностей. И даже поддержан нашей генетической сеткой. Он в сказках, верованиях, и его не нужно формировать, пытаясь исторгнуть идею из недр опустошённого сознания, как заметил в своё время Иван Ильин.

Этот образ, на мой взгляд, будет содержать как минимум четыре принципиально важных, базовых, ценности, которые объединяют всё общество. Ценность первая — свобода. Это желание свободного творчества глубоко религиозно, потому что нам всем изначально дана свобода выбора и свобода воли. Вторая ценность — справедливость, но у неё есть и негативные модусы, например, в виде зависти. Другая крайность — тяга к переустройству мира.

Здоровая жажда справедливости может проявляться и в неприятии несправедливо нажитых капиталов — вплоть до ненависти. Столько усилий наших телеканалов идёт на то, чтобы оправдать, легализовать, внедрить в массы, придать облик праведности этим богатствам, но чем больше это делается, тем больше и отторжение. Поэтому очень важно перерождение новых барских элит, их внутреннее самоограничение и, конечно, создание условий для элитного роста лучших элементов из народа.

Третью ценность я бы назвал «силой». Вспомните наши любимые сказки — везде важна сила, сила духа, прежде всего. И она коренится в нашем образе будущего — то есть мы должны быть сильными в любом случае, не только количеством танков. Сейчас сила в информационной безопасности, информационной продвинутости.

Четвёртая черта нашего образа будущего, или базовая ценность, — это вера в чудо. Это понимание не только нашей земной, но и небесной проекции жизни. В сказке «Золушка» (люблю приводить этот пример) есть и киллеры чуда (те, кто в него не верит), и эксплуататоры чуда, и творящие чудо.

Вообще в нашей истории «зашито» девять ценностных систем. У нас есть либеральные и восточные ценности, авторитарные и соборные, коллективные и конкурентные. Искусство государственного управления — позволить всем им сосуществовать. Поэтому у нас не может быть только одного «имени Россия».

Иерархия этих ценностей создаёт главное, что должно быть в образе будущего, — цивилизационную идентичность. Мы ведь до сих пор в массе своей не понимаем, что являемся уникальной цивилизацией.

Самое болезненное для нас — нежелание развиваться, которое духовно проистекает от гордыни или от коллаборационистского, малодушного предательства. Развиваться — это понимать будущее, строить планы, не быть зависимым от устаревших теорий, не быть рабом мелкого замысла.

В начале 2009 года Вы сказали корреспонденту STRF.ru, что сценариев развития России сейчас существует примерно 45, и каждый из них, в свою очередь, разворачивается на фоне пяти глобальных сценариев. Какие сценарии наиболее вероятны в ближайшие двадцать-тридцать лет?

— Если обобщить все сценарии, то можно сказать, что вероятность крайних сценариев: «всё удалось» и «всё распалось» — крайне низкая. На сегодняшний день при всей риторике мы продолжаем катиться как попало. Авось, небось и как-нибудь. Нарастающее в обществе недовольство и напряжение гасятся в основном информационно-пропагандистскими средствами, хотя, конечно, и зарплаты несколько повышаются.

Самое огорчительное — это нежелание мужчин и женщин заводить детей, а врачей — принимать роды. Посмотрите, что творится во многих роддомах. Каково положение пенсионеров. Как расцвели чёрные риэлторы. В стране реально нарастает криминализация. Плюс угрозы извне. И при всех существующих угрозах — у нас чудовищная неотмобилизованность…

Наше общество понимает, ради чего живёт? Надежда только на невысказываемую, но существующую соборность народа, которая вдруг резко появляется из глубин, как рыба-кит, и потом снова туда погружается.

Увы, наиболее вероятным и реализующимся является инерционный сценарий, когда всё катится само собой под призывы: «Давайте-ка по-другому». Но всё более вероятным становится риск серьёзных социальных потрясений, которые могут совершенно неожиданно произойти в социально расслоённом обществе с высоким уровнем безработицы и обид души.

Неужели всё так пессимистично?

— Оптимистично высказался бывший начальник Генерального штаба Вооружённых сил России, ныне заместитель Секретаря Совета Безопасности РФ Юрий Балуевский: «Мы, как феникс, всегда из пепла восставали».

Наши исследования сценариев развития России методами современной синергетической науки подтвердили вывод Михаила Ломоносова, изучавшего две тысячи лет русской истории. В своде его исторических трудов «Записки о русской истории» есть слова: «Не было такого, чтобы Россия сил своих не возобновила… И к ободрению уставшего народа дарованы были ей бодрые государи».

По топологии факторов, причин, последствий, движущих сил, напряжений, как показали наши исследования цикличности, мы переживаем сейчас смутное время, какой бы оптимистичной ни была риторика. А в кризисные моменты у нас всегда проявлялись скрытые резервы. Ритмика нашей социальной энергетики такова, что «пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Основание для оптимизма в том, что мы всё-таки поймём: гром уже гремит. И не только для России.

«Нам повезло жить в эпоху перемен», — это Тютчев сказал. Демографическое лицо мира станет совершенно другим в ближайшее время — каждое десятилетие из последних пяти, по свидетельству Сергея Капицы, появляется примерно 80 миллионов новых людей, практически новое государство. Поэтому критически важными становятся ценности идентичности, свободы и ответственности, нахождения своей ниши. Роль личности возросла, она, как песчинка, обретает «силу пули». И если найдётся сотня-другая этих личностей, мы будем непобедимы. А такие личности у нас есть.