Версия для печати
Вернуться к списку

Срыв эксперимента Belle-II запятнает репутацию России

Справка STRF.ru:

Пахлов Павел Николаевич (1967 г.р.), специалист в области физики элементарных частиц, начальник лаборатории ИТЭФ, профессор МФТИ; индекс Хирша составляет 49. В декабре 2011 года избран членом-корреспондентом РАН по Отделению физических наук

Детектор BELLE, построенный для проверки гипотезы Кобаяши и Маскавы в KEK – научно-исследовательском центре по физике высоких энергий (KEK), в городе Цукуба (Япония). Эксперимент прошёл успешно и остановлен. Wikimedia Вы делали заявление о проблемах в институте на совещании в Японии?

– Я действительно сказал, что у нас есть проблема. Дело в том, что детектор для эксперимента Belle-II должен быть готов через три года, и мы обязаны сделать его внешнюю часть, которая регистрирует мюоны и каоны. В марте мы планировали начать работы, которые продлятся больше года.

Как выглядит ваша часть детектора и готов ли уже её проект?

– Это будет довольно большая установка, общей площадью свыше тысячи квадратных метров, внешний диаметр отдельного модуля детектора составит три с небольшим метра. Модули вставляют в зазоры адронного поглотителя – 4-сантиметрового слоя железа – всего 28 слоёв (на картинке эти модули показаны серым с двух торцов, а синим изображены пластины поглотителя). Мы готовили проект несколько лет и прямо сейчас должны приступать к постройке, иначе не успеть в срок. Но мешают три обстоятельства.

Во-первых, необходимо подтверждение от руководства Курчатовского института (которому с этого года принадлежит ИТЭФ. – STRF.ru), что мы примем участие в эксперименте и обязуемся сделать детектор. Прежнее соглашение о сотрудничестве, подписанное предыдущим директором ИТЭФ, ставится под сомнение новым директором, который во всех тонкостях нашей работы не разобрался и сомневается: нужен ли нам этот проект, можем ли мы объяснить налогоплательщикам, зачем мы делаем такой детектор для японцев. В таком ключе шло общение с ним последние два месяца. Следует осознавать, что детектор мы делаем не для японцев, а для всех учёных в рамках международного сотрудничества. Японцы понимают, что проводить такой эксперимент у себя престижно, а его результатами пользуется весь мир.

Во-вторых, нужно включить эти работы в план института. Постройка нашей части детектора – это лишь первый шаг, а главное – участие в самом эксперименте, обработка данных, получение результатов и российской порции славы. Очевидно, что включение в план предполагает выполнение первого условия.

И, в-третьих, финансирование. Нужны деньги на строительство детектора, включая покупку оставшихся материалов, зарплаты, премии и командировки. Кстати, визиты в Японию частично оплачивает Минобрнауки России по соглашению о научно-техническом сотрудничестве. Но эта поддержка прекратится, если не выполнить предыдущее условие. В этот раз мне пришлось попросить японцев оплатить мне поездку, и они помогли.

Разве не японская сторона оплачивает всё строительство?

– Япония оплачивает строительство ускорителя – это очень много. Строительство детектора оплачивает международная коллаборация. Каждый институт, который в ней участвует, делает за свой счёт часть работы. Наша часть детектора довольно большая, но стоит она всего 2–3 процента от общей стоимости. Дело в том, что мы используем новаторскую технологию – твердотельный фотоумножитель, который регистрирует отдельные фотоны. Его придумали трое советских учёных на закате перестройки (В. М. Головин, Б. А. Долгошеин, З. Я. Садыгов), а мы разработали принцип его применения в детекторах. К сожалению, запустить массовое производство в своё время в России не удалось, и теперь по российским технологиям твердотельный фотоумножитель делают во всём мире. Мы стараемся поддерживать российского производителя. К примеру, для постройки детектора нам понадобится десять тонн сцинтилляционного пластика (он светится при прохождении заряженных частиц). Мы приобретаем его на заводе «Унипласт» во Владимире – там делают сцинтиллятор лучше и не дороже американского. Стоимость же всего нашего детектора примерно 15 миллионов рублей. Доставка и монтаж – тоже за наш счёт, но это стоит существенно меньше. То есть финансово наш вклад в Belle-II небольшой, но мы сильно вложились мозгами и нашими российскими технологиями, оставшимися с советских времён.

А кто вам зарплату платит за эти работы?

– Должен институт, и в этом как раз проблема, потому что сейчас платят лишь мизерную базовую составляющую. Последние три года деньги на этот эксперимент давал «Росатом». Мы писали отчёты о своей работе, о наших публикациях, докладах, и всё было хорошо. После перехода в НИЦ «Курчатовский институт» финансирование оказалось под вопросом. Плюс под вопросом правовая сторона нашего участия в эксперименте. Мы готовы начать строить детектор уже сейчас, в марте, но надо набрать людей – лаборантов, инженеров, технологов, а платить им нечем.

Если вам не дадут добро на строительство, каковы последствия? Есть ли санкции со стороны коллаборации?

– Санкций, конечно, нет, но репутация ИТЭФ и нашей страны будет запятнана. Все в нашем международном научном сообществе будут знать, что мы сорвали большой эксперимент.

Что будет с экспериментом в случае отказа ИТЭФ строить свою часть детектора?

– Он будет задержан, что совершенно недопустимо. Наша часть должна стоять собранной в Японии уже менее чем через два года. У меня складывается ощущение, что переход в НИЦ не был продуман. Люди, которые этим занимались, не понимали, что из этого выйдет, и не просчитали последствия. Например, администрация ИТЭФ полгода работала над тем, чтобы написать положение о командировках. Теперь командировки должны быть запланированы за год, что, как правило, невозможно. Сама командировка оформляется не менее двух недель, хотя это тривиальная формальность. Совершенно непонятно, зачем всё это. А вот главные вопросы, такие как принципы поддержки научных проектов, вообще не обсуждались.

Почему вы раньше не стали бить тревогу?

– Год назад казалось, что объединение в НИЦ – вполне разумный шаг, потому что для «Росатома» финансирование фундаментальной науки не совсем естественно. Он поддерживает ту науку, которая приносит ему прибыль в течение 5–10 лет. А мы занимаемся тем, что получит практическое применение неизвестно когда: может быть, через 10 лет, а может, и через сто. Создание НИЦ казалось разумным шагом, потому что ожидалась господдержка фундаментальной науки. В конце декабря детали этого перехода стали просачиваться, и тогда мы забили тревогу. Выяснилось, что денег будет мало. Остальное нужно самим зарабатывать. А тематики работ, предписанные ИТЭФ, не покрывают и 30 процентов направлений деятельности. Это оказалось странным и невежественным подходом. Тогда мы написали первое письмо. Оно было как выстрел в воздух, безадресным. Второе письмо мы написали президенту. Какой-то эффект от этого есть, потому что в институте до сих пор не введено новое штатное расписание с переходом на ставку в 6 тысяч рублей, вместо 16 тысяч для старших научных сотрудников, которые мы имеем.

Отклика на письмо до сих пор нет?

– Формально нам написали, что направили наше обращение в Минобрнауки России. Это странно, поскольку ИТЭФ не имеет отношения к министерству. Мы взываем к президенту и премьеру, потому что именно они подписали документы о реорганизации института. Ещё как-то логично было бы передать наше письмо в президентский совет по науке, в котором состоит директор НИЦ М. В. Ковальчук, но Минобрнауки тут уж совсем ни при чём. Поэтому мы послали письмо ещё раз и попросили передать его президенту.

Вы состоите в какой-либо политической партии?

– Нет. То, что переход в НИЦ произошёл накануне выборов, исказило всю ситуацию. Здесь никакой политики нет. Проблема чисто организационного плана – непродуманность процедур присоединения к НИЦ. В Курчатовском институте не было понимания, какие институты они к себе берут и каким образом эти институты должны управляться.