http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=b6c2165c-58a6-423a-a105-a38d75881b43&print=1© 2024 Российская академия наук
Роальд Сагдеев, академик РАН, заслуженный почетный профессор Мерилендского университета, в прошлом директор Института космических исследований АН СССР
За последние четверть века мы были свидетелями возникновения и взрывного развития новых областей науки и технологий, которые трансформировали жизнь человека и мировую экономику. Стремительное распространение Интернета, мобильной связи, лэптопов и карманных компьютеров, доступных широким массам населения, ознаменовало наступление информационной эры. Расшифровка человеческого генома, появление новых методов диагностики и лечения тяжелейших заболеваний (таких как рак, инфаркт, СПИД, малярия и др.) улучшает здоровье. Создание новейших конструкционных материалов, технологий трехмерной печати изменяет промышленность.
Этот список можно продолжить. Буквально сейчас, на наших глазах, происходит казавшееся еще несколько лет назад фантастикой развитие частной космонавтики, которая отберет монополию на космические полеты у государств. Начинается массовое распространение электромобилей, которое обещает вызвать тектонические сдвиги на рынке энергопродуктов и если не окончание, то сокращение потребления нефти человечеством.
Большая часть этих технологических прорывов произошла на Западе, в первую очередь в США, где трудятся свыше 50% самых высокоцитируемых ученых мира (свыше 1500 из около 3000, согласно списку Thomson Reuters за 2015 год). Может быть, россиянам просто не хватает предприимчивости? Но вот статистика из другой области деятельности, имеющая дело с сопоставимой численной выборкой участников. По данным журнала Forbes на конец 2015 года, из числа долларовых миллиардеров в мире, немного превосходящего 1800, на долю России приходится 88. Обидно, конечно, за державу, ведь всего лишь год назад их было больше (111 человек).
Грустно констатировать, что за тот же период наша страна, еще четверть века назад входившая в число ведущих научных держав мира, выпала из первой, а возможно, и второй десятки стран в области науки и научных технологий. В тот же список самых цитируемых ученых мира, по Thomson Reuters, в 2015 году от России вошло всего три человека (в 2014 году в этом списке было пять постоянно работающих в России ученых и еще четверо указали вторичную аффилиацию в России). Далеко впереди России не только ведущие европейские страны, Япония и Китай с Индией, но даже Саудовская Аравия (пока еще, скорее всего, за счет высокооплачиваемых профессоров-легионеров, но они готовят домашнюю молодую поросль). Даже в Иране, несмотря на санкции, продолжавшиеся десятилетия, в два раза больше — семь — высокоцитируемых ученых. Причины такого положения науки в России хорошо известны, многократно обсуждались в средствах массовой информации, и мы не хотим сейчас на них останавливаться.
Стоит всё же отметить, что некоторые действия, предпринятые в стране за последние годы, были задуманы как помощь науке и направлены на ее модернизацию. К их числу относятся создание Российского научного фонда, программа повышения конкурентоспособности российских университетов, привлечение ведущих ученых (через мегагранты), попытка создания технологического университета мирового уровня (Сколтех). Подобные программы с большим успехом ранее осуществлялись во многих странах — Китае, Сингапуре, Южной Корее и даже Саудовской Аравии, сумевшей за последние годы привлечь значительное число выдающихся ученых для работы и преподавания в своих университетах.
Стоит отметить и усилия самих ученых в российских научных институтах по защите интересов подлинной науки (Комиссия общественного контроля в сфере науки, Конференция научных работников, клуб «1 июля») и борьбе со лженаукой и распространением плагиата в научных трудах (общественный проект «Диссернет»). Хочется надеяться, что эти усилия в конечном счете приведут к улучшению состояния науки и технологий в России и будут способствовать модернизации страны в длительной перспективе. В любом случае предстоит серьезная и кропотливая работа, которая усложняется не только из-за неблагоприятной экономической ситуации, но и из-за положения, в котором оказалась Академия наук.
И вот на этом фоне диссонансом звучит проект концепции Стратегии развития конвергентных технологий [1], разработанный в НИЦ «Курчатовский институт» и энергично лоббируемый им в различных органах государственной власти. Более того, на осуществление этой стратегии как будто бы предлагается направить значительную часть научного бюджета России, который и без того стремительно сокращается из-за падения рубля (ведь реактивы и приборы российским ученым приходится покупать за рубежом). Одновременно появились предложения о «консолидации», то есть сосредоточении ученых и управлении ими под одной «крышей». Что же скрывается за термином «конвергентные технологии», за этим проектом и этими разговорами?
Надо сказать, что термин «конвергентные технологии» отнюдь не нов. Сам проект стратегии содержит ссылку на американских авторов Уильяма Бейнбриджа (William Sims Bainbridge) и Михаила С. Роко (Mihail C. Roco), которые применили этот термин еще в 2001 году. Существенно, что ни тот ни другой не являются активно работающими учеными, а являются скорее популяризаторами (или даже лоббистами) науки. Доктор Роко в начале 2000-х был активным пропагандистом нанотехнологий и сыграл определенную роль в организации кампании вокруг этой области с участием крупных ученых, политиков и чиновников. В конечном счете это привело к появлению в США национальной нанотехнологической инициативы (21st Century Nanotechnology Research and Development Act) в 2003 году. Специальностью же У. Бейнбриджа является социология религии. Из-под его пера вышло множество книг для широкой аудитории с броскими названиями: «Теория религии» («A Theory of Religion»), «Власть Сатаны: Дьявольский культ психотерапии» («Satan's Power: A Deviant Psychotherapy Cult»), «Суррогат информационных технологий для религии» («An Information Technology Surrogate for Religion») и тому подобными.
Как бы то ни было, идея Бейнбриджа и Роко предполагала объединение нано-, био- , инфо- и когнитивных технологий, приводящее к появлению новой конвергентной дисциплины — НБИК, в терминах предлагаемой в России Стратегии развития конвергентных технологий.
То, что междисциплинарные исследования важны и новые открытия часто формируются на стыках наук, — общеизвестный факт. Универсализм и энциклопедичность великих ученых прошлого в постньютоновский период стали практически недосягаемы — так разрослось постоянно ветвящееся дерево науки. Научное творчество стало вынужденно замыкаться во всё более сужающиеся рамки внутри отдельных дисциплин. Но для того чтобы компенсировать сужение этих рамок и преодолеть возникающие барьеры, ученые разных специальностей и школ научились сотрудничать, заниматься сотворчеством на стыке различных научных дисциплин.
Более того, нередко ученые той или иной конкретной специальности на протяжении своей активной творческой жизни мигрируют из одной области в другие. Всё вместе это создает условия для взаимного творческого «перекрестного» междисциплинарного оплодотворения. В качестве примера можно привести вклад в постановку вопроса и первый шаг к разгадке генетического кода, сделанный нашим выдающимся соотечественником физиком-теоретиком Георгием Антоновичем Гамовым. Совсем недавно авторы данной статьи участвовали в научной конференции РАСА (русскоговорящей диаспоры в США), посвященной творческому наследию Гамова.
Еще в конце 20-х — начале 30-х годов прошлого века, до отъезда из России, Гамов внес основополагающий вклад в теорию ядерных реакций (в частности, это привело к пониманию роли термоядерных реакций и позволило рассчитывать их скорости). В США в 1950-х годах он с головой ушел в молекулярную генетику, сотрудничал с крупнейшими учеными-биохимиками (об огромной роли Гамова в этом междисциплинарном сотрудничестве подробно писал в своих мемуарах нобелевский лауреат Фрэнсис Крик, сооткрыватель структуры молекулы ДНК). Отметим, что Гамову, Крику и их коллегам, как и множеству других настоящих ученых, активно работающих сегодня, не нужна была постоянная крыша какого-либо общего института, чтобы плодотворно сотрудничать.
Конечно, когда речь идет о конкретных проблемах, требующих от междисциплинарного сотрудничества разработки и создания определенного продукта в заданные сроки, мобилизация ученых, инженеров и производственников разного профиля и их работа «под одной крышей» может диктоваться жизнью. Так было с Манхэттенским проектом в США и с работами по атомному проекту в Советском Союзе. Однако сегодня мы наблюдаем стремительное развитие различных форматов междисциплинарных исследований, которые, как правило, не требуют заточения участников под одну крышу, пусть даже и знаменитого в прошлом Курчатовского института.
Более того, такая единая крыша может оказаться даже вредной, так как к ней обычно прилагаются и «стены», разделяющие участников научного процесса. Ведь невозможно заранее предугадать, у какого ученого из области А возникнет идея, требующая сотрудничества с ученым из области Б. Если заранее выбрать 10 из 100 ученых из области А и 10 из 100 ученых из области Б, посадить под одну крышу и сказать: «Сотрудничайте», то может возникнуть 100 (10 х 10) возможных сотрудничеств вместо 10 000 (100 х 100). То есть при такой «консолидации» вероятность большого успеха уменьшается в 100 раз! В реальности же таких областей не две, а гораздо больше, так что ущерб будет не в 100 раз, а гораздо больше. Помимо этого, попадая под одну крышу, ученые начинают вариться в собственном соку, успокаиваться на достигнутом и неизбежно теряют свой креативный потенциал.
Другой пример — из хорошо знакомой нам фармацевтической промышленности. Гигантские фармацевтические компании, возникающие в результате консолидации очень больших компаний, хорошо приспособлены к управлению и диверсификации рисков. Однако они в той или иной степени утрачивают способность к инновациям и нуждаются в сосуществовании и взаимодействии с гораздо более мелкими биотехнологическими компаниями, которые, как правило, не являются прибыльными, но зато не боятся рисков и имеют большой потенциал инноваций. Подобная ситуация сложилась и в других областях науки и техники.
Аналогичным образом в ведущих странах сегодня организуется и «академическая» наука. С одной стороны, в них сохраняется система мощных университетов, национальных лабораторий и других подобных учреждений, поддерживающих инфраструктуру для научной и образовательной деятельности. С другой стороны, одновременно создаются разнообразные и, как правило, не слишком большие междисциплинарные центры и проекты, объединяющие ученых вокруг новых перспективных направлений и обладающие значительной независимостью в распределении выделенных средств и ресурсов.
При этом идея создания таких центров и проектов как раз и заключается в преодолении барьеров не только между дисциплинами, но и между различными ведомствами, учреждениями, а в рамках университетов — факультетами и кафедрами. Именно такие центры и называются иногда центрами превосходства (по-английски centers of excellence). Они всегда создаются на конечный срок (5–6 лет, в редких случаях до 10 лет) на основе конкурсного (грантового) финансирования, проведения независимой экспертизы и последующего ежегодного мониторинга независимыми экспертами. Эти центры могут продлить свою деятельность в случае, если это целесообразно, или быть закрыты в случае их неудовлетворительной работы. Они практически никогда не создаются решением правительства, а спонсируются национальными научными фондами.
Но когда в результате инновационной деятельности многих ученых появляется действительно важное, понятное и четкое направление науки, требующее выделения огромных ресурсов в своеобразный «манхэттенский проект», то возникает необходимость обратиться к президенту и правительству за особым финансированием. Так было около десятилетия назад с нанотехнологиями, когда сначала в США, а потом и в других ведущих странах были сформированы национальные нанотехнологические программы.
За научный вклад в развитие нанотехнологий ряд ученых уже получил несколько Нобелевских премий. В России значительные усилия и материальные средства в этой области были сосредоточены в Роснано, которая реализует государственную политику по развитию наноиндустрии. Научно-инженерному, а также финансово-экономическому сообществу нашей страны еще предстоит подвести итоги первых почти десяти лет работы всей цепочки организаций в этой области.
Что же касается конвергенции, то, чтобы оценить современное состояние дел, стоит обратиться к докладу «Конвергенция. Облегчая междисциплинарную интеграцию наук о живом, физических наук, инженерии и сверх того» («Convergence. Facilitating Trans-disciplinary Integration of Life Sciences, Physical Sciences, Engineering and Beyond»), который был подготовлен в 2014 году авторитетной комиссией, созданной Национальным советом по исследованиям — NRC (National Research Council) под руководством выдающегося ученого, члена всех трех национальных академий США Джозефа Де Симоне (Joseph DeSimone), коллеги одного из авторов.
В докладе делается упор на важность междисциплинарного сотрудничества и на то, что на нынешнем этапе развития науки взаимопроникновение дисциплин принципиально усиливается и приводит к ускоренному появлению новых открытий и инноваций. В качестве успешных примеров приводятся вполне конкретные междисциплинарные программы в разных областях: например, «Нанотехнология рака» или «Исследования мозга через продвижение инновационных нейротехнологий».
В заключение этого обстоятельного доклада даются рекомендации по дальнейшей организации работы и сотрудничеству между различными агентствами, научными фондами, университетами и лабораториями, с тем чтобы облегчить взаимопроникновение научных областей и создать наиболее благоприятные условия для креативного междисциплинарного сотрудничества.
В качестве стратегии для достижения этой цели комиссия Де Симоне предлагает самоорганизацию вокруг общих тем, проблем или сложных научных задач, создание междисциплинарных образовательных программ, рекрутирование научных сотрудников и профессоров в университеты для работы в междисциплинарных областях и координацию на национальном уровне для поддержки такой работы. Ни о какой НБИК как отдельной дисциплине, ни тем более создании национальной программы с выделением значительного финансирования на некие «конвергентные технологии» и сосредоточении этих ресурсов в одних руках речи в этом докладе не идет.
Тем более непонятно стремление в России в невероятной спешке возгнать идею НБИК, которая была и до настоящего времени остается абсолютно умозрительной теорией (или даже фантазией) и за 15 лет после своего появления в США так и не завоевала ни поддержки выдающихся ученых, ни внимания американского правительства. Почему же теория, которая возникла в США и не получила там никакого развития, сегодня предлагается в качестве локомотива российской науки с выделением соответствующих значительных средств, которые от этой же науки предлагается отнять?
Скептикам трудно избежать сравнения предлагаемого подхода с неким новым методом дележки ресурсов под крышей НИЦ «Курчатовский институт», нынешние руководители которого претендуют на то, что в России «принципиально расширили и обогатили американскую теорию» У. Бейнбриджа и М. С. Роко. Действительно, в Стратегии развития конвергентных технологий сообщается, что НБИК предложено дополнить и расширить за счет социогуманитарных наук так, что получается российский НБИКС. Никакой конкретики при этом не предлагается, и ни одного примера успешного применения концепции конвергентных технологий в документе не приведено.
Чтение Стратегии оставляет очень странное впечатление. Во-первых, за исключением общих слов, там нет никакого научного содержания — в основном это просто набор слабо связанных друг с другом фраз. Во-вторых, удивляет крайняя поверхностность и неряшливость написанного. Так, например, объяснение термина «нанотехнология» почти дословно взято из российской «Википедии»: «подход к конструированию материалов путем атомно-молекулярного конструирования». И хотя ничего зазорного в использовании «Википедии», по нашему мнению, нет, в данном случае это определение весьма неудачно и не отражает существа науки, так как нанотехнология — это в первую очередь наука и технология наноразмерных объектов.
Казалось бы, документ, готовящийся для органов государственной власти и претендующий на статус президентской инициативы, должен был готовиться более аккуратно. Трудно отделаться от мысли, что подготовка документов такого качества для президента, правительства или других органов государственной власти есть проявление неуважения к этим институтам. Этот документ не идет ни в какое сравнение с документами, готовившимися в свое время для советского правительства, или докладами по научным вопросам, публикуемыми в США, в том числе с уже упомянутым докладом комиссии Де Симоне.
Вместе с тем в Стратегии неоднократно подчеркивается, что концепция разрабатывается во исполнение поручений президента и правительства РФ, и предлагаются весьма кардинальные для российской науки меры, включая утверждение специальной государственной программы по конвергентным технологиям, реструктуризацию действующих госпрограмм с выделением приблизительно 10% бюджетов для конвергентных технологий, образование отдельного государственного фонда развития конвергентных технологий, формирование внебюджетного фонда финансирования конвергентных технологий и другие меры. Согласно этому документу, для реализации концепции конвергентных технологий должно быть привлечено огромное количество организаций, от Администрации Президента и Совета безопасности до министерств и ведомств, университетов и даже муниципалитетов. В числе исполнителей назван и Курчатовский институт.
Интересно, что в аналитическом докладе «Научно-технологические стратегии шести стран: выводы для США» («S&T Strategies of Six Countries: Implications for the United States»), подготовленном в 2010 году комитетом Национального совета по исследованиям (NRC), делался вывод, что в России сохранится фокус на вертикальном управлении по таким вопросам, как ядерная энергетика и космонавтика, а не на создании инновационных научно-технологических экосистем, обеспечивающих рост экономики в широких областях. Этот доклад предсказывал, что Россия останется серьезным игроком в тех областях, где у нее есть преимущество в природных ресурсах или историческое лидерство, — например, в космических технологиях, добыче и поставке полезных ископаемых и энергетике.
Однако достижения в новых областях — нанотехнологии, медицинских технологиях, фармацевтике и информатике — будут скромными в мировом масштабе, так как для успеха в них необходимо принципиальное изменение научно-исследовательской политики, включающее децентрализацию принятия решений и финансирования, открытость и активное сотрудничество между учеными. Эти выводы были сделаны до создания новых механизмов финансирования и других усилий по модернизации науки в России, о которых мы упоминали выше. Однако показательно, что спустя шесть лет после этих выводов в России по-прежнему ведется разговор о необходимости «консолидации» и централизации ученых по старому советскому образцу.
Таким образом, подводя итог анализу проекта Стратегии развития конвергентных технологий и призывов к «консолидации», можно сделать вывод, что ради непрозрачных, малопонятных и научно не обоснованных задач предлагается в очередной раз переформатировать российскую науку. По нашему мнению, это ей ничего, кроме вреда, не принесет. Мы считаем, что для достижения успеха необходимо продолжить курс на модернизацию российской науки и развитие инновационной деятельности на конкурентной и прозрачной основе.
Авторы имеют большой опыт организации междисциплинарных исследований, руководства научными коллективами и центрами превосходства, а также участия в экспертных советах и комиссиях советских, российских и международных организаций, в том числе в Национальном совете по исследованиям (NRC), Национальном научном фонде (National Science Foundation) и Национальных институтах здоровья (National Institutes of Health) США.