Версия для печати
Вернуться к списку

Научный энтузиазм – это главная мотивация

Каких результатов удалось достичь благодаря «Георгиевской программе» рассказал заведующий лабораторией биохимии стрессов микроорганизмов Института биохимии им. А.Н.Баха РАН Арсений Капрельянц.

Арсений Капрельянц: «В Георгиевской программе всё умышленно формализовано, но ты знаешь правила игры»

Арсений Сумбатович, Вы уже семь лет являетесь участником Программы РАН «Молекулярная и клеточная биология», исследуете молекулярные механизмы возникновения и реактивации латентного туберкулеза. Как бы Вы оценили эту программу, которую в народе называют «Георгиевской программой»?

— Попытаюсь быть объективным, хотя я получатель гранта и в некотором смысле лицо заинтересованное. В сравнении с другими программами — РАНовскими или теми, что запускало Минобрнауки, — программа, которую координирует академик РАН Георгий Георгиев, уникальна. Уникальность её — прежде всего в объективности и прозрачности системы экспертизы. Подобных ей нет. Достаточно объективная экспертиза в РФФИ, но там нет прозрачности. Заявитель не знает, по каким причинам ему отказывают в гранте, а другой выигрывает.

В «Георгиевской программе всё умышленно формализовано, но ты знаешь правила игры. Победителем может быть тот, у кого достаточно много публикаций с высоким импактом-фактором и индексом цитирования, тот, кто представил действительно хороший проект. Все объективные показатели, видимо, подсчитывает компьютерная программа, которая выставляет баллы. Можно зайти на сайт, посмотреть, какое количество баллов получила твоя заявка или другая, и если ты нужных баллов не набрал — всё по-честному, конкурс открытый. И никаких обид!

На мой взгляд, в наших условиях это правильно. Когда нет объективной оценки, в нашей чудной стране начинаются всякие коллизии, не связанные с наукой, вступают в силу субъективные факторы. Говорят, что есть разные коррупционные схемы...

Конечно, важна и сумма гранта. В программе Георгиева она обычно большая — до 4 миллионов рублей в год.

А каков конкурс по этой программе?

— Конкурс как раз невелик. Причём удовлетворяется не менее 50 процентов заявок. О чём это свидетельствует? О том, что в нашей стране мало конкурентоспособных групп, которые могут соответствовать критериям, выдвигаемым руководителями программы. Заметьте, речь идет примерно о сотне независимых групп по всей России, работающих в области физико-химической биологии в системе РАН.

Уникальность Георгиевской программы – прежде всего в объективности и прозрачности системы экспертизы

Связано ли это, на Ваш взгляд, с оттоком российских исследователей за рубеж?

— Конечно. В нашем институте «молодыми учёными» считаются те, кому за 55 — 60. Потом провал — нет тридцати- и сорокалетних. Я не знаю ни одного примера в нашем институте, когда уехавший возвратился бы. Из моей лаборатории уехали, уже давно, шесть успешных сотрудников. После возрастного провала идут аспиранты. Причём я не вижу, как эту тенденцию можно изменить. Да, был пару лет назад хороший пилотный проект в Академии наук, благодаря которому в своё время удалось существенно поднять зарплаты сотрудникам и заинтересовать молодых ученых. Но инфляция все прибавки съела. И молодёжь уже не удержишь; на мой взгляд, предстоит вторая волна исхода. Правда, у меня сейчас удачный случай. Остались на постоянную работу две молодые девушки после аспирантуры и защиты диссертации. Программа Георгиева позволяет им держаться на плаву, но, разумеется, научный энтузиазм — это главная мотивация.

А какие сейчас в Вашем Институте зарплаты?

— Ну, о чём говорить, если у нас ставка директора института около 27 тысяч рублей, ставка завлаба — около 20-ти, а научный сотрудник лаборатории получает 13 тысяч (плюс надбавки за степень тем, у кого есть). Разумеется, без грантовой поддержки прожить на эти суммы невозможно.

Как Вы полагаете, полезен ли опыт организации Георгиевской программы для поддержки других направлениях научных исследований?

— Да, полагаю, что в нашей российской ситуации в настоящее время это полезно. Многие критерии экспертизы могли бы быть использованы и в других программах РАН. Возможно, не везде они будут решающими, но всё-таки открытость, прозрачность должны присутствовать.

Но это уже зависит от руководителя программы, его личностных качеств...

— Да, безусловно. Вот Георгий Георгиев не боится подставиться — он ведь тоже участвовал в конкурсе по этой программе наравне со всеми. И его импакты и цитирование считали. Каждый ли на это отважится? Кроме того, Георгию Павловичу, насколько я знаю, приходится каждый год сражаться за финансирование проекта, доказывать его значимость... Тоже задача, требующая сил, нервов и т. д.

Скажите, а чем Вы отчитываетесь? Что от Вас ожидают по программе фундаментальных исследований?

— Тут есть два аспекта. Первый как раз формальный, в хорошем смысле слова. Это публикации в солидных изданиях, в том числе западных. Сейчас в нашей области — физико-химической биологии — такая конкуренция, что опубликовать свою работу в серьёзном зарубежном журнале очень непросто. Если это удалось, да к тому же не в одном издании, значит (особенно для нас, русских), работа эта действительно хорошая. Когда ты только начинаешь исследования в новой области, к тебе всегда относятся с некоторой осторожностью. Если же ты вошёл в обойму, тогда, конечно, проще. В иностранном журнале всегда твою работу оценивают три — четыре закрытых рецензента. Тебя обязательно знакомят с отзывами, и ты можешь чётко уяснить слабости и сильные стороны своей работы.

Сколько времени проходит с момента отправки статьи в западный журнал до её публикации, если работа принята? И какие сроки в наших академических журналах?

— По моей оценке, в редакциях западных журналов примерно в два раза быстрее. У них процедура прохождения рукописи занимает примерно полгода, у нас — до года. Но сейчас на Западе очень распространены электронные издания, причём солидные издания. Там процесс идёт ещё быстрее — от двух до четырёх месяцев. Правда, за электронную публикацию необходимо платить.

Почему?

— Потому что эти журналы открыты, их может посмотреть любой. Конечно же, это здорово, не надо подписываться на издание. Но, разумеется, издателям необходимы средства для поддержания их деятельности.

А цена высокая?

— Статья стоит где-то от тысячи долларов, хотя всегда есть система скидок. Они могут вообще не взять денег, особенно если скажешь, что ты — бедный учёный из России, грантов нет... Но ты обязан показать, поддержана ли эта работа какими-то грантами, есть у тебя деньги или нет. Если у тебя есть грант, то из этих денег можешь оплатить публикацию. Наша наука такая дорогая, что тысяча или полторы тысячи долларов не так критичны, если учесть затраты на само исследование.

Ну, а кроме публикаций, в какой форме Вы должны предъявить результаты исследования?

— Объективная составляющая, это результаты R&D. А вторая составляющая — наличие патентов, например, — важна особенно для социально ориентированных работ, которые мы, в том числе, выполняем. Разумеется, Георгиевская программа не требует, чтобы мы выпустили какой-то продукт, поскольку исследование фундаментальное. Но это всячески приветствуется. Скажем, в нашем случае положено начало созданию новой вакцины от туберкулёза. Хотя результатом деятельности некоторых проектов явилось создание фармакологических препаратов, некоторые из них даже можно купить.

Каковы Ваши главные достижения, что сделано благодаря гранту по программе РАН «Молекулярная и клеточная биология»?

— Ещё до участия в этой программе мы вместе с британскими учёными из Уэльского университета открыли семейство белков RPF (от английского resuscitation promoting factor — «фактор, ускоряющий оживление»). Это такие белки, которые секретируются разными бактериями (в том числе, микобактериями — возбудителями туберкулеза). Они пробуждают покоящиеся бактерии от спячки, провоцируют их переход из латентного состояния в активное. Это было важное открытие, и мы стали разрабатывать тему. Кроме того, что мы обнаружили такие белки, мы тогда ничего другого о них не знали: как они работают, какой механизм их действия?

В рамках Георгиевской программы достигнут один из важнейших результатов — мы выяснили, что эти белки являются на самом деле ферментами, которые расщепляют определённые звенья в бактериальной клеточной стенке. По существу мы подобрались к пониманию того, как эти белки функционируют.

Возникла такая идея. Мы знаем, что покоящиеся формы бактерии имеют утолщённую клеточную стенку наподобие спорообразующих бактерий. Белки RPF, по-видимому, расщепляют определённые связи в этой клеточной стенке, её разрыхляют — и тогда начинается активное размножение, иначе эта «шуба» не даёт клетке просто разделиться. Благодаря гранту мы описали этот механизм, результаты опубликовали в публичных изданиях.

Вторым важным достижением явилось экспериментальное доказательство важности белков семейства RPF в развитии туберкулезного процесса на лабораторных животных. Совместно с нашими коллегами из Южной Африки мы исследовали поведение штаммов M.tuberculosis с инактивированными генами RPF (всего 5 штук). Нокаут не менее трёх RPF генов из пяти привёл к снижению вирулентности штаммов M.tuberculosis на животных. Кроме того, обнаружилась неспособность оживления этих штаммов из покоящегося состояния in vitro. Инактивация четырех генов RPF привела к практически полной потери вирулентности таких штаммов. Отсюда возникла идея: а не взять ли это за основу вакцинации, поскольку авирулентный штамм уже не опасен, а иммунный ответ может быть сильным. Мы можем приготовить соответствующий штамм в лабораторных условиях — в пробирке, и попытаться вакцинировать лабораторных животных. Что и было сделано с помощью наших коллег из ЦНИИ туберкулеза РАМН.

Выяснилось, что такие штаммы обладают действительно высокой защитной активностью. Мы сначала вакцинировали мышей, а потом заражали их активным туберкулёзом. И большинство мышей выживало! То есть была достигнута достаточно высокая эффективность вакцинации, не хуже, а может быть, даже лучше, чем известная вакцина БЦЖ. Таким образом, как результат работы по Георгиевскому гранту мы можем предложить перспективное направление.

Вопрос более прикладной: кто будет проводить испытание на мышах, на морских свинках, кроликах, потом на приматах, и наконец на людях. Кто в это вложится?

— Я не уверен, что этими поисками должны заниматься мы, фундаментальные исследователи. Мы разрабатываем фундаментальные основы, в данном случае «живой» вакцины. Дальнейшее её продвижение должны взять на себя другие люди, с другим опытом работы, с другими возможностями.

То, о чём мы говорили, для нашей лаборатории — лишь одно из направлений. Есть и другое, также имеющее в перспективе важный результат — поиск новых антитуберкулёзных лекарств. Поскольку те белки, о которых я вам говорил, важны для вирулентности (палочки Коха), следовательно, они представляют собой интересные фармакологичесие мишени. Если создать лекарство, которое будет направленно ингибировать данные белки, то можно подавить размножение бактерий in vivo. У нас здесь тоже есть результаты, а неделю назад вышла статья в международной серии изданий PLOS (Public Library оf Science). Это статья о синтезированном нашим химиком Вадимом Макаровым ряда соединений, которые оказались активными против белков RPF.

Так что, справившись с одной задачей в области молекулярной и клеточной биологии, мы ставим другую — и в её решении состоит наш научный интерес.