http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=b9a77ff5-d15c-4d23-bd4b-beafbf236684&print=1© 2024 Российская академия наук
Как всегда, в центре дискуссий – роль Центробанка и возможность снабдить новые инвестпроекты государственными деньгами. Оригинальное видение всех этих проблем «Ко» излагает один из ведущих экономистов российской Академии наук, директор Института народно-хозяйственного прогнозирования РАН, академик Виктор Ивантер.
– Как вы оцениваете уровень контактов между государством и экспертным сообществом? Имеет ли сейчас смысл писать какие-то экономические программы? Будут ли советы специалистов услышаны?
– Если говорить об общении с президентом, то его особенность заключается в том, что он умеет слышать. И он слушает, хотя было бы неверно сказать, что слушается. Он вырабатывает собственную точку зрения. И если вы выступаете перед ним с аналитическими соображениями, то содержательное их обсуждение возможно. Опыт Академии наук и мой личный опыт, как члена президентской комиссии по ТЭКу, показывают, что, когда нет журналистов, можно совершенно свободно предлагать свою точку зрения, и вас выслушивают. Я бы даже добавил, что президент довольно терпелив в отношении продолжительности речей. Но когда с экспертами общаются представители экономического блока правительства, то вся беда в том, что они сами числят себя экспертами. Обычно правительственный руководитель выслушивает аргументы экспертов по поводу того, что именно надо делать, но никогда не спрашивает, как это сделать. Потому что, как делать, он должен знать сам. А у нас, как правило, возникает обратная ситуация – правительство само знает, что делать, но не знает, как. Не все наши экономические ведомства умеют делать так, как задумали. В результате получается – «давайте вместо того, чтобы делать что-нибудь новое, оставим, что есть».
– Что вы имеете в виду?
– Например, есть программа проектного финансирования (программа льготного банковского кредитования отобранных правительством инвестпроектов. – Прим. «Ко»). Идея о таком финансировании была поддержана на встрече членов Академии наук с президентом, она была поддержана помощником президента по экономике, были приняты решения, затем была поддержка премьер-министра, а результат – ноль. Потому что когда на программу проектного финансирования предлагается выделить максимум 200 млрд руб. инвестиций (из средств ЦБ. – Прим. «Ко»), то это все равно что ничего. Поскольку у нас в стране годовые инвестиции – 15–16 трлн руб. При этом все время обсуждается вопрос, из каких денег эту программу финансировать. Центральный банк говорит: «Нет, сейчас в банковском секторе есть избыточная ликвидность, поэтому не нужно использовать средства Центробанка». При этом хочу заметить: сам метод проектного финансирования позволяет не просто передать кому-то деньги непонятно на что – это отличный способ обеспечить целевой характер инвестиций. Деньги ведь выделяются только на то, что уже реально построено. И это ведь не фантазия каких-то аналитиков – это реальность, которая уже существует. Например, «Северный поток», по сути, строился на принципах проектного финансирования. Но процесс мы толком так и не запускаем. Все согласны – и ничего не делается.
– Итак, вы не вполне уверены в квалификации Министерства финансов и Министерства экономического развития?
– В России, строго говоря, нет Министерства финансов. У нас есть министерство бюджета. И не просто бюджета – а федерального бюджета. За состояние бюджетов регионов Министерство финансов не несет ответственность. Я считаю, это неправильно: мы одна страна, и у страны должен быть консолидированный бюджет, за состояние которого федеральные ведомства тоже должны нести ответственность. Это не нарушение федерализма, а наоборот. А то сейчас есть соблазн передавать в регионы некоторые функции без финансового обеспечения, после чего возникают большие проблемы с дефицитами территориальных бюджетов.
Еще, к сожалению, у нас некоторые ведомства занимаются не экономическими прогнозами, а экономическими предсказаниями. Например, угадывают, когда мы пройдем дно кризиса, будущую цену на нефть и курс рубля. В действительности экономические прогнозы – это не игра в угадайку. Это описание набора предполагаемых действий в экономике и оценка их последствий. А будут ли выполнены эти действия или нет – это уже вопрос к власти.
– Но если, как вы говорите, 200 млрд руб. – мало, значит, мы должны думать о перераспределении бюджетных средств?
– Почему же? Ведь мы пока эти деньги вообще не используем. Мы не используем даже те ресурсы, которые у нас есть. И это не чья-то вина, это беда. Все думают, что проблема ключевой ставки ЦБ – это «почем мне взять денег». Да ничего похожего! Проблема ключевой ставки – это проблема оценки проектов. Если ключевая ставка – 11,%, то мне каждый рубль обходится по 11,5 коп. в год, и я не могу его потратить на проект, который приносит менее 15 коп. А найдите мне проекты в машиностроении, реализуя которые, сегодня можно отбить 15%? Ключевая ставка, таким образом, определяет цену не только получаемого кредита, но и цену моих собственных денег. Высокая ключевая ставка ограничивает всякое использование денег, и, собственно говоря, в этом и заключается ее задача. Но тем самым мы ограничиваем и количество инвестиций, и рост.
– Очевидно, Центральный банк опасается инфляции?
– Надо понять, какая у нас цель. Если цель – экономический рост, то это одна политика, а если цель – сделать цены максимально низкими, то другая. Вообще вера в благотворность низких цен – это глупость. Мы при советской власти жили при постоянных низких ценах, и ни к чему хорошему это не привело. Мир борется не с инфляцией, а с дефляцией как главным ограничителем экономического роста. Конечно, экономика сталкивается с проблемами, когда речь идет о двузначной инфляции. Но я не верю, что есть какой-то профессионал, который может отличить экономику с инфляцией в 3% от экономики с инфляцией в 4%. Когда экономика реструктуризируется, когда в ней появляются новые технологии, инноватор получает свой выигрыш – прежде всего за счет ценового фактора. Он продает более качественную продукцию по более высокой цене. Когда конкуренты достигают того же качества, цены быстро падают. А если цены не растут, то экономика не реструктуризируется. И не нужно путать двадцатипроцентную инфляцию с инфляцией в 6–8%. Проведенное нашим институтом масштабное исследование о влиянии макроэкономических факторов на промышленность показало, что рост цен не является абсолютно негативным фактором. При некоторых обстоятельствах это благо.
Хотя, конечно, нормального человека рост цен раздражает. Если дама приходит в магазин, она точно видит, что подорожало, и абсолютно не видит того, что подешевело. Такова психология потребителя. Но когда речь идет об обрабатывающей промышленности, нужна не потребительская, а экономическая психология, которая заключается в следующем: если у меня более качественный товар, он должен стоить дороже. Возможность получить высокую цену – это стимул выпускать более качественный товар. Оговорюсь, правда, что этот механизм работает только там, где есть конкурентная среда.
– Если, как вы сказали, в промышленности возможен благотворный рост цен, можно ли стимулировать его средствами экономической политики?
– У нас есть такая вполне дееспособная организация, как Федеральная антимонопольная служба. В основном она борется с избыточным ростом цен, но должна понимать, что тот рост цен, который связан с ростом качества, оправдан и должен поддерживаться. Разумеется, только там, где есть конкурентная среда. Когда под видом повышения качества цены начинают поднимать монополисты, то с этим надо бороться. Но сегодня обычно применяется подход, что всякое повышение цен – беда, и это становится поводом для неоправданных репрессий. Кроме того, надо менять законодательство о государственных закупках. Сегодня в нем господствует принцип, что самое лучшее – это дешевое. Неправда! Самое лучшее – это дешевое при стандартном качестве. Опыт показывает, что использование некачественных материалов влечет колоссальные убытки, не говоря уже об опасностях техногенных катастроф. Поэтому при проведении тендеров надо поощрять отечественных поставщиков качественной продукции. Я даже полагаю, что в течение ряда лет российским поставщикам более качественной продукции следует предоставлять определенные ценовые преференции. Это не только позволит снизить долгосрочные эксплуатационные затраты, но и простимулирует переход производителей на принципиально другой уровень качества продукции.
– Раз уж вы сказали о конкурентной среде, то я не могу не задать вопрос о размерах государственного сектора. Вы согласны, что он у нас избыточный и нуждается в ускоренной приватизации?
– Есть стереотип, что государство-собственник всегда неэффективно, а частный собственник всегда эффективен. К сожалению, это не так. Если бы частный собственник был всегда эффективен, то у нас не было бы банкротств. С одной стороны, есть сферы, где присутствие государства абсолютно вредно. Это прежде всего сфера услуг для населения. Государственные парикмахерские делать не надо, но этого и нет. С другой стороны, версия, что частник может взяться за крупные инфраструктурные проекты, выглядит довольно глупо. Частник практически никогда не берется за проекты, которые окупаются десятки лет.
Впрочем, жизнь устроена неоднозначно. Если государство инициирует крупный инфраструктурный проект, то кто его выполняет? Выполняет его частный сектор. При этом государство должно присутствовать в коммерчески неэффективных, но важных для страны проектах. Когда император строил железную дорогу из Петербурга в Москву, это тоже был коммерчески неэффективный проект. Однако с точки зрения долгосрочного развития страны этот проект окупил себя многократно. Вопрос, должны ли быть государственные компании, родом из XIX в., когда был актуален вопрос о личности собственника. А вот Boing – это что такое? Это народное предприятие. А кто является собственником компании BP? Пенсионные, инвестиционные фонды и вообще кто хотите. Проблема современной экономики – это наличие качественной рыночной среды, а не записанные на бумаге формы собственности. Любая компания, кто бы ни был ее собственником, должна работать в рыночной среде и по рыночным критериям. Возьмем, например, «Роснефть». Ее контрольный пакет у государства, и это означает, что государство получает основные доходы. И эта компания пользуется доверием на мировом рынке именно потому, что государство – ее собственник. Что бы там менеджмент ни наделал, у компании все-таки есть резерв надежности за счет готовности государства выполнять свои обязательства.
– Так нужна ли ускоренная приватизация?
– Цель у такой приватизации какая? Если компания неэффективная, то я сторонник приватизации. А когда говорят о приватизации как способе получения бюджетных доходов, то в меня вселяются сомнения. Распродавать имущество для дохода – так пьяницы делают. Нормальные люди не продают имущество ради покрытия текущих расходов. Я уже не говорю о том, что у нас есть печальный опыт 1990-х, вследствие которого у общества нет доверия к процессу приватизации. Есть и еще более тяжелая проблема. Государство какое-нибудь безобразие со своими активами учинит, а потом говорит: «Мы вам, частникам, сейчас это отдадим, и вы это все сделаете эффективно». Вот есть такая сфера: жилищно-коммунальное хозяйство. Государство говорит: у нас нет денег на ремонт труб, мы лучше отдадим это частнику, и пусть он работает. При этом цены на жилищно-коммунальные услуги должны быть не выше, чем сейчас, но все должно быть отремонтировано и заменено – это разве реально? На таких условиях из частников в ЖКХ могут заходить только жулики.
А что касается товариществ собственников жилья, то их точно придумали люди, которые никогда не жили в кооперативном доме и никогда не смотрели фильм «Гараж». Такие товарищества, состоящие из обычных обывателей, не имеющих специальных знаний, никаких серьезных проблем решать не могут. Конечно, эффективная частная управляющая компания нужна, но ее выбор не надо поручать жильцам, потому что жильцы самостоятельно не могут разобраться, честная она или нечестная. Для того-то от населения и выбирается муниципальная и прочая власть, чтобы она эти проблемы решала и несла ответственность.
– Вы часто говорите, что для экономики важным является повышение зарплаты и что социальные реформы могут быть важнее экономических. О каких реформах идет речь? Откуда может взяться источник их финансирования?
– Удачные социальные реформы – дело довольно дорогое. Это не способ получить деньги, а способ их потратить. Нам необходимы социальные реформы, которые обеспечили бы социальную стабильность. Без нее никакого экономического роста быть не может. На мой взгляд, самая главная социальная реформа, которая сейчас должна быть проведена, это реформа оплаты труда. Если мы ее проведем, то поднимем производительность в экономике и тогда, быть может, получим деньги для проведения других социальных реформ. Если мы стимулируем бизнес к высокой оплате труда, мы стимулируем его к более эффективному использованию этого труда. Как можно этого добиться? Если платить высокую заработную плату в госсекторе, то частный сектор будет вынужден подтягиваться. Но он сможет платить только при одном условии – если правильно организовал труд.
От размера средней заработной платы зависит и успех пенсионных преобразований. У нас ведь сегодня никакой приемлемой системы пенсионного обеспечения по старости нет. По факту у нас есть лишь система социальных пособий по старости, размер которых таков, что огромное число людей нормально жить на эти деньги не могут. Но почему так получается? Потому что если сегодня средняя зарплата 25 000 руб., то даже если размер пенсии будет не 40%, как сейчас, а 50% или 60% от зарплаты, что это принципиально изменит? Значит, проблема не в процентах замещения, а в абсолютном уровне заработной платы. В общем, при наших низких зарплатах мы просто не готовы проводить эффективную пенсионную реформу. А если не готовы, то и не надо болтовней заниматься.
– Что в нашей экономической политике вы бы поменяли в первую очередь?
– Самое главное сегодня – переход к ориентированному на внутренний спрос инвестиционному росту. Это не новая фантазия ученых, это тот способ развития, которым мы пользовались в 2004–2008 гг., когда в период высокого роста экономика была ориентирована именно на внутренний спрос. Первое, на что сегодня нужно направить средства, – это эффективные инвестиции. У нас говорят про любовь к бизнесу. Глупости. Бизнес не нужно любить, ему нужно обеспечить доступность денег под эффективным контролем. И тогда рост возобновится. Именно об этом сейчас говорят люди, работающие с Борисом Титовым и Столыпинским клубом. Мы не все их идеи поддерживаем, но по вопросам инвестиционной политики у нас разногласий нет. И что тут еще ценно, эти люди представляют не аналитиков и чиновников, а реальный бизнес. Они лучше понимают, в чем заключаются их проблемы. При этом в любом случае власть должна лидировать в инвестиционной сфере. Если государство не хочет инвестировать в проекты само и предлагает это делать бизнесу, то бизнес спрашивает: «Если ты не хочешь тратить чужие деньги, то почему я должен своими рисковать?» Государственно-частное партнерство в экономике – это, по-хорошему, не долевое участие. Это значит, что государство берет на себя обязанности по развитию инфраструктуры, инвестирует в генерацию энергии, строительство дорог, модернизацию коммунальных сетей и т.д. Когда это делается, тогда бизнес соучаствует и инициирует производство продукции.
С точки зрения понимания наших реальных экономических проблем и с точки зрения готовности властей заняться реструктуризацией очень полезную роль сыграли западные санкции. В этой связи, я очень надеюсь, что их в ближайшее время не отменят.