Версия для печати
Вернуться к списку

Научный колониализм

Эта публикация в главном американском научном журнале фактически была перепечаткой выступления Росса в Торговой палате Ливерпуля 27 декабря 1899 года, где он доложил о своих опытах по осушению водоемов как дешевом и эффективном методе борьбы с малярией. В 1902 году Рональд Росс был удостоен Нобелевской премии за открытие жизненного цикла возбудителя малярии. Но помнят сегодня майора Росса не как второго по счету нобелевского лауреата по медицине, а как человека, который за пять дней до наступления нового XX века провозгласил наступление эры научного колониализма.

Империалист с микроскопом

Рональд Росс, который прожил 75 лет и умер в 1932 году будучи не только нобелевским лауреатом, но и сэром, кавалером ордена Бани и обладателем множества научных регалий, наверное, сильно удивился бы, если бы узнал, что современные коллеги-ученые считают его глашатаем нового этапа империализма — научного неоколониализма. В своем выступлении во время рождественской недели 1899 года перед членами Торговой палаты Ливерпуля он дословно сказал следующие слова: «В политике великие державы… стремились распространить свои владения и цивилизацию по всему миру, в то время как в науке они создали то, что, возможно, было наиболее фундаментально важным,— экспериментальную науку о болезнях. В наступающем столетии успех империализма будет в значительной степени зависеть от микроскопа».

Почему он попытался донести эту мысль до членов Торговой палаты Ливерпуля, понятно. Ливерпуль — портовый город, процветание которого зависело от колониальной торговли. На средства членов Торговой палаты здесь годом раньше была создана Ливерпульская школа тропической медицины — Liverpool School of Tropical Medicine (LSTM) с бюджетом 350 фунтов стерлингов в год. Из этих денег получал жалованье штатный лектор LSTM отставной майор британской Индийской медицинской службы Рональд Росс, на них же была организована его экспедиция в Сьерра-Леоне, где он успешно экспериментировал с осушением водоемов, в которых размножались комары рода анофелес, предположительно, хозяева пока еще не идентифицированного возбудителя малярии.

Подобные слова могли сказать и говорили их европейские врачи-эпидемиологи и до Росса. Например, сотрудники Пастеровского института в Париже на пару десятилетий раньше Росса экспериментировали на населении колоний в Азии и Африке со своими вакцинами от чумы, холеры, бешенства, вели там масштабные клинические испытания вакцин, как сказали бы сейчас. И они много раз говорили и писали по смыслу то же самое, что сказал Росс, в чем нетрудно убедиться, почитав их труды. Разве что слово «империализм» едва ли могло фигурировать в публичных выступлениях ученых, получавших жалованье и гранты в Третьей республике. Но для подданных Британской империи того времени «империализм» был само собой разумеющимся и общеупотребительным понятием и не имел современного негативного оттенка, а скорее иллюстрировал гордость за свою нацию.

Муравьи против колониализма

Сегодня редкое публичное обличение научного неоколониализма не начинается с анафемы сэру Рональду Россу с ритуальным цитированием его фразы про империализм с микроскопом. При этом забавным образом спонсоры Росса — ливерпульские судовладельцы — остаются в тени, про них никто не вспоминает, как не вспоминают и о том, что нынешний бюджет основанной ими LSTM превышает 220 млн фунтов стерлингов, а в числе ее главных спонсоров — один из самых матерых IT-неоколониалистов современности Билл Гейтс.

Наиболее полно все обвинения научному империализму в целом и Рональду Россу в частности сформулированы в серии лекций, монографий и статей доцента (Associate Professor) британского университета Рединга Роухана Деб Роя, которые он последние десять лет регулярно читает для студентов и для широкой публики (например, на YouTube) и публикует в научной прессе и соцсетях. Все они, начиная с его первого программного труда «Science, Medicine and New Imperial Histories» («Наука, медицина и новая история империализма»), по сути, повторяют друг друга, хотя встречаются и нетривиальные повороты главной темы.

В своей совсем недавней, 2019 года, научной статье «White ants, Empire and Entomo-politics in South Asia» («Термиты, Британская империя и энтомополитика в Южной Азии») автор объясняет, почему британские колониальные власти оказались бессильны перед муравьями и как колонизированные и постколониальные жители Южной Азии, в свою очередь, использовали образ непокорных насекомых в своих политических программах, в том числе социалистических и коммунистических, и что сопротивление местных насекомых британской имперской политике вообще было неотъемлемой чертой британского колониализма и его наследия в Южной Азии.

Можно смеяться, можно плакать, но таковы сегодня реалии научного антиколониализма. Один из главных его идеологов — Роухан Деб Рой — занимает в Редингском университете пост координатора обучения студентов за рубежом (а его университет, где дистанционно и в филиалах учатся тысячи студентов из Африки и Азии, между прочим, один из главных экспортеров британского образования в развивающиеся страны). Кроме того, он работает редактором The British Journal for the History of Science Themes и The American Historical Review и является членом совета British Society for the History of Science. В общем, это тот самый случай, когда рука — владыка, как говорят в народе.

Также понятно, что не научные публикации доцента Роухана Деб Роя и уж тем более не его посты в соцсетях формируют сегодняшнюю повестку научного антиколониализма, а наоборот — нынешние покаянные настроения в западном обществе, в том числе и в его научном сообществе, выносят на гребень волны идеологию научного антиколониализма. Научное лидерство бывших колониальных империй теперь выглядит как величайшая историческая несправедливость.

Манифест научного антиколониализма

Желающие могут его почитать в интернете, называется он «Decolonise science: time to end another imperial era» («Деколонизировать науку: пришло время покончить еще с одной эрой империализма»). Если же пересказать эту работу коротко, то начинается она традиционно. Слова Рональда Росса о том, что успех империализма будет в значительной степени зависеть от микроскопа, сказано там, были четкой иллюстрацией того, как тесно исследования британских ученых были переплетены с попыткой их страны завоевать четверть мира.

Когда Росс использовал микроскоп, то это было попыткой сохранить здоровье британских войск и чиновников в тропиках, что, в свою очередь, позволило бы Великобритании расширить и укрепить свое колониальное господство. Слова Росса также наводят на мысль о том, что наука использовалась для доказательства того, что империализм был морально оправдан, поскольку он отражал добрую волю британцев к колонизированным народам. Для империалистов и их современных апологетов наука и медицина были одними из милостивых даров европейских империй колониальному миру.

Более того, имперские идеологи XIX века рассматривали научные успехи Запада как способ заявить, что неевропейцы интеллектуально уступают белому человеку и поэтому заслуживают и даже нуждаются в колонизации. В 1835 году британский политик Томас Маколей писал, что в языках, на которых говорят коренные народы в колониях, нет научных слов, а такие языки, как санскрит и арабский, «лишены полезных знаний, плодоносят чудовищными суевериями» и содержат «ложную историю, ложную астрономию, ложную медицину».

Викторианский ученый сэр Фрэнсис Гальтон утверждал, что «средний интеллектуальный уровень негритянской расы примерно на два уровня ниже нашего (англосаксонского)». Даже Чарльз Дарвин подразумевал, что «дикие расы», такие как «негры или австралийцы», были ближе к гориллам, чем белые. Ученые, которые использовали эти доказательства, редко были гениями-затворниками, работавшими в лабораториях, изолированных от имперской политики и экономики. Чарльз Дарвин на «Бигле» и ботаник сэр Джозеф Бэнкс на «Индеворе» лично участвовали в экспедициях британских завоевателей.

Картографические исследования, включая работу Великой тригонометрической съемки в Южной Азии, были вызваны необходимостью пересекать колониальные ландшафты в ходе торговых и военных кампаний. Геологические изыскания были связаны со сбором данных о полезных ископаемых и местной политике. Усилия по обузданию таких эпидемических заболеваний, как чума, оспа и холера, вели к попыткам дисциплинировать распорядок дня, рацион питания и передвижения колониальных подданных. Это маскировало политический процесс, который историк Дэвид Арнольд назвал «колонизацией тела». Контролируя людей и их страны, колониальные власти превратили медицину в оружие для обеспечения имперского правления.

Новые технологии использовались для расширения и укрепления империй. Фотографии использовались для создания физических и расовых стереотипов различных групп колонизированных народов. Пароходы сыграли решающую роль в колониальном освоении Африки. Авиация позволила британцам наблюдать, а затем бомбить восстания в Ираке. Появление беспроводного радио было вызвано военными потребностями Великобритании во время Англо-бурской войны. Это и многое другое в науке и технике в тот период было средствами поддержания политического и экономического господства над остальным миром.

В итоге вся современная наука построена на системе, которая эксплуатировала миллионы людей. Более того, колониальное наследие продолжает формировать тенденции в науке и сегодня. Нужно просто посмотреть на статистику научных исследований, чтобы видеть научную иерархию, созданную колониализмом. Ежегодные рейтинги университетов публикуются в основном западным миром, который отдает предпочтение своим собственным институтам. В научных журналах по различным отраслям науки доминируют США и Западная Европа.

Вряд ли кто-то сегодня всерьез объяснял бы эти данные врожденным интеллектуальным превосходством, определяемым расой. Вопиющий научный расизм XIX века давно уступил место эвфемизму о том, что превосходство в науке и технике есть результат более значительного финансирования, более развитой инфраструктуры и высокого уровня экономического развития. Но когда экономически более слабая часть мира сотрудничает с очень сильными научными партнерами, это может принять форму зависимости, если не подчинения.

Это перекликается с проведенным в 2003 году исследованием, которое показало, что по крайней мере в 48 развивающихся странах местные ученые проводят в своей собственной стране лишь «полевые работы для иностранных исследователей». При этом, по данным исследования 2009 года, от 60% до 70% ученых, работающих в развитых странах, не признали коллег из более бедных стран в качестве соавторов в своих работах. Это несмотря на то, что позже при опросе они признавались, что их работы были результатом тесного сотрудничества.

Западные фармацевтические фирмы проводят сомнительные клинические испытания в развивающихся странах, где «этический надзор минимален, а отчаявшихся пациентов предостаточно». Это поднимает вопросы о том, не злоупотребляют ли транснациональные корпорации экономическими слабостями некогда колонизированных стран в интересах научных и медицинских исследований.

Колониальный образ науки как области занятий исключительно белого человека продолжает жить и в развитых странах. Представители этнических меньшинств недопредставлены на научных и инженерных должностях и чаще сталкиваются с дискриминацией и другими препятствиями на пути карьерного роста.

Чтобы окончательно оставить позади багаж колониализма, научное сотрудничество должно стать более симметричным и основанным на большей степени взаимного уважения. Необходимо деколонизировать науку, признав истинные достижения и потенциал ученых за пределами западного мира. Нужно сделать даже больше, чтобы донести глобальное происхождение науки до широких масс. Например, мы должны сделать так, чтобы деколонизированная история развития науки попала в школы. Студентов также следует учить тому, как империи влияли на развитие науки. Мы должны побудить начинающих ученых задаться вопросом, достаточно ли сделала их наука для того, чтобы развеять современные предрассудки, основанные на понятиях расы, пола, класса и национальности.

Деколонизация науки также должна включать в себя стимуляцию западных учреждений, владеющих имперскими научными коллекциями, к более глубокому осмыслению своего права на эти коллекции, приобретенные насильственным путем. Очевидным шагом вперед было бы обсуждение вопроса о репатриации научных образцов в бывшие колонии. Если репатриация невозможна, то следует по крайней мере рассмотреть вопрос о совместном владении или приоритетном доступе к ним для ученых из постколониальных стран.

Деколонизация обещает сделать науку более привлекательной, интегрируя ее результаты с вопросами справедливости, этики и демократии. Возможно, в наступающем столетии успех с микроскопом будет зависеть от успеха в борьбе с затяжными последствиями империализма.

Научный империалист Джо Байден

Как видно из приведенного выше манифеста научного антиколониализма, кроме конкретных предложений по возвращению памятников культуры и научных коллекций из США и Европы туда, откуда они были в свое время вывезены, введения обязательных квот для этнических меньшинств в западных научных учреждениях и преподавания курсов научного покаяния в школе и университетах, все остальные шаги по демонтажу колониальной структуры современной науки весьма расплывчаты и сводятся к благим пожеланиям. Конкретику можно проследить только на прецедентных примерах.

Не далее как 15 апреля этого года в Nature Medicine было опубликовано открытое письмо группы африканских и американских ученых африканского происхождения, адресованное «международным спонсорам развития науки в Африке» («Open letter to international funders of science and development in Africa»). Этой публикации предшествовали возмущенные твиты авторов письма, а спустя десять дней после публикации в Nature немецкий еженедельник Spiegel опубликовал ее популярную версию для неученого народа, где африканские и афроамериканские ученые назвали все и всех уже своими именами: «Научный колониализм — Байден решил бороться с малярией в Африке без самих африканцев».

Речь там шла о том, что президент Джо Байден выделил африканским странам из фонда «Инициативы президента США по борьбе с малярией», который существует уже 15 лет, очередные $30 млн. Как заявила Spiegel американская исследовательница нигерийского происхождения Нгози Эронду, главной целью этого гранта США в очередной раз было продвижение их собственных колониальных интересов. По словам госпожи Эронду, как показывает опыт, в подобных случаях до 60% исследовательского бюджета уходит на офисные расходы западных организаций, координирующих исследования, остальное — на расходы западных ученых-«парашютистов» (так образно называют африканские ученые своих западных коллег, командированных в Африку на время отбора проб и наблюдений in situ), и менее одного процента зарубежных средств в настоящее время тратится на местные исследования, хотя в каждой африканской стране есть исследовательская программа, но на нее нет денег.

Проще говоря, африканские ученые требуют прекратить циничную практику, когда под видом помощи развивающимся странам западная наука тратит эту помощь на саму себя, отдать им, африканским ученым, все $30 млн, а уж они сами ими распорядятся, как сочтут нужным. Если же окончательно очистить проблему научного антиколониализма от словесной шелухи, то формула его очень простая: бывшие колонизаторы должны покаяться и дать деньги своим бывшим колониям на их собственную науку, причем очень большие деньги — современная наука стоит дорого, пусть даже мечтают 30 млн отделаться.

Таким образом, окончательная цель научного антиколониализма — создать аналог западной науки в развивающихся странах за счет бывших колонизаторов. Идейно это вполне ложится в рамки современного тренда в умонастроениях западной интеллектуальной элиты, но экономически едва ли осуществимо. Так что до клонирования передовой западной науки и раздачи ее клонов бывшим колониям дело вряд ли дойдет.

Парле ву якут?

Что касается отечественной науки, то российский колониализм был, как известно, весьма своеобразным. Ярче и короче других его суть описал Иван Гончаров в романе «Фрегат “Паллада”». Когда он возвращался из Охотска в Петербург через Сибирь, то с удивлением обнаружил, что колонисты из Европейской России бегло говорят по-якутски между собой и даже дома, а их дети, то есть колонизаторы во втором поколении, частенько затрудняются объясниться по-русски. Когда Гончаров пожаловался заседателю из переселенцев (по современной терминологии — депутату местного совета), что ему не дают лошадей, тот «оборотился к старосте (тоже русскому из переселенцев.— «Ъ-Наука») и сказал ему что-то по-якутски. Я так и ждал, что меня оба они спросят: “Parlez-vous jacouth?” — и, кажется, покраснел бы, отвечая: “Non, messieurs”».

Наука в современном виде окончательно сложилась в нашей стране к середине XIX века, а спустя век собственные академии наук были во всех союзных республиках СССР: первая академия появилась на Украине в 1919 году, последняя — в 1961 году в Молдавии. Не было своей академии наук только в РСФСР, во-первых, потому, что эта республика была тоже многонациональной, а во-вторых, ее роль играла Академия наук СССР, что можно расценивать как проявление великодержавного шовинизма и научного колониализма по-российски. Но как это ни называть, реликты научного колониализма по-российски сохранились практически в неизменном виде в ныне независимых Эстонии, Латвии, Литве, Белоруссии, Украине, Молдавии, Грузии, Армении, Азербайджане, Казахстане, Киргизии, Туркменистане, Таджикистане, Узбекистане. Только теперь они там гордо именуются национальными академиями наук.

Сейчас помимо региональных отделений и/или институтов РАН собственные академии существуют в Башкортостане, Якутии (Республике Саха), Татарстане и Чеченской Республике. Существовала академия наук в Чувашии, но в 2003 году она сама распустилась, зато о собственной академии теперь думает Ингушетия. Словом, с научным антиколониализмом у нас пока все в порядке. Современные российские социологи сейчас скорее рассматривают Россию как объект научной колонизации, прежде всего в сфере образования, а основным инструментом превращения нашей страны в научную колонию Запада считают Болонскую систему. Действуют они не в пример африканским ученым при этом робко и неуверенно, покаяния и денег от западного педагогического неоколониализма не требуют.