http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=c00f7f95-ef10-4fe7-bb6e-0a2ef1fe7bbc&print=1© 2024 Российская академия наук
Не все вызовы можно залить ресурсами
– Александр Леонидович, вышеупомянутую стратегию Президент РФ приравнял к стратегии национальной безопасности. Насколько полно она отражает вызовы времени и задачи развития нашей страны?
– В целом я оцениваю ее положительно. То, что научно–технологическое развитие признается высшим приоритетом государственной политики – уже большое достижение, потому что в 90–е годы это не являлось аксиомой. Пришло понимание реальной обстановки. Прозвучало признание, что есть такие вызовы, которые невозможно залить ресурсами, пусть и одними из самых богатых в мире. Важным фактором развития названы фундаментальные исследования. Очень значимо само внимание руководства страны к проблемам развития науки.
Словом, исходные положения документа не вызывают возражения. Но на ноябрьском Совете при Президенте по науке и образованию возникла дискуссия по некоторым пунктам стратегии. Дело в том, что последняя часть, где говорится о ее практической реализации, несколько диссонирует и даже прямо противоречит правильно поставленным общим задачам.
Кто будет спорить с тезисом о необходимости новой координации и консолидации всех субъектов научной деятельности – от правительственных структур до научного сообщества? Между тем выясняется, что главным в разработке программы научно–технологического развития станет даже не президентский Совет по образованию и науке, а его президиум.
Ничего против его членов не имею. Но сопоставьте: там 16 человек, а только Академия наук включает в себя более 2 тысяч членов, а еще есть профессора в РАН, есть профессора университетов, руководители отраслевых институтов, научных структур корпораций, технопарков. И все это сообщество оказывается отсеченным от этой работы! Страшно сужается круг людей, участвующих в определении научной парадигмы развития.
Это упущение, чреватое рисками роковых ошибок в будущем. Без по–настоящему демократической формы обсуждения всех проблем, привлечения в качестве экспертов широкого круга квалифицированных специалистов ничего не выйдет. Опять получим решения не по правилам, а по понятиям, которым народ будет удивляться. Тому же узкому кругу отдается на откуп определение планов и бюджетное обеспечение. Нужно сделать выводы хотя бы из того, что целый ряд шагов предыдущего министра образования его преемнице ныне приходится исправлять.
Удары, нанесенные науке в 90–е годы, во многом объясняют, почему мы сейчас отстаем по некоторым направлениям не только от Китая, а от Турции с Португалией. Без настоящего анализа и понимания того, что произошло 20 лет назад, трудно двигаться вперед.
В стратегии проходит тема мегапроектов с международным участием. Согласен, этот мировой тренд следует учитывать, но нужно обязательно научно просчитывать такие проекты. Уже ясно, что знаменитый проект ИТЭР, родоначальником которого является выдающийся ученый, академик Евгений Павлович Велихов, вряд ли станет решающим и последним шагом на пути создания термоядерной энергетики. Это будет, как можно понять, очень дорогой стенд для испытания новых материалов, что очень важно для Росатома, но, наверно, такую задачу можно решить и более дешевыми способами.
Тем более, что страны, совместно с которыми он реализуется, после событий на Украине внезапно стали нам недрузьями. Поэтому браться за такие проекты нужно только после широкого экспертного обсуждения в кругу специалистов высокой квалификации, а не на основе представлений узкого круга лиц, кто, конечно, пользуется доверием руководства страны, но не отражает всего спектра мнений научного сообщества.
Арктику из Москвы не освоить. Сила нашей страны в сильных регионах
– Как вы относитесь к мегапроекту освоения Арктики?
– Это действительно стратегическая задача. В минувшем июне на ежегодном форуме «Технопром», который проходит в Новосибирске с участием представителей правительства, федеральных министров, руководителей инновационных структур высокого уровня, было четко заявлено, что если все вопросы по Арктике будут решаться только внутри Садового кольца столицы, то мы Арктику потеряем. Для того, чтобы принимаемые меры влияли на реальную жизнь, они должны разрабатываться с участием регионов. 9 научных центров СО РАН – от Тюмени до Якутска – подготовлены к такой работе. Кроме того, у нас есть институты в Чите, Кызыле, Улан–Удэ, на Алтае.
В этом сила нашей страны. Мы не Чехия и не Люксембург. Только сибиряки, как люди, для которых север является привычной сферой жизненного пространства, понимают как выживать в экстремальных условиях, контактировать с местным населением и решать экологические проблемы. Это объясняет также, почему невысока отдача от усилий Правительства по развитию Дальнего Востока.
То же по Байкалу. Уже много лет есть ФЦП по нему: деньги делятся внутри Садового кольца, распределяются по федеральным структурам, а озеро переживает сейчас самую настоящую экологическую катастрофу. И спросить не с кого. Водоросли наступают, рыбе плохо, чистейшая в мире пресная вода загрязняется... Огромное количество денег вложено туда как в туристско–рекреационный объект мирового класса, а самому Байкалу все хуже и хуже.
– Какие вызовы стоят перед самой наукой?
–Они исходят из приоритетов научно–технологического развития нашей страны. Во–первых, это энергетика. В мире закладываются основы коренных изменений в энергетике. Они мобилизуют на службу человеку возобновляемые источники энергии – солнце, ветер, биоресурсы. Одно из направлений активно разрабатывается в нашем Институте теплофизики им. С.С. Кутателадзе. Вам что–то говорит понятие «подземное тепло»? Нет? В центре земли температура 6 тысяч градусов, да и уже на глубине 2–4 километра от поверхности она выше точки кипения воды. Тепло, причем неисчерпаемое, у нас под ногами! Задача – как его добывать и транспортировать на поверхность.
Будущее в традиционной энергетике – это повышение эффективности парогазовых установок. Она уже составляет 70–75 процентов, и благодаря новым материалам и подходам будет расти и дальше. А в России на протяжении десятилетий эффективность не поднимается выше 45 процентов, то есть здесь мы сильно отстаем.
Во–вторых, происходящая революция в биологии и медицине, где нам тоже нужно наверстывать. Это еще одно направление прорыва. Здесь нужны большие капиталовложения. Сравните бюджет Института здоровья США – 100 миллиардов долларов и бюджет всей Академии (уже ФАНО) – менее 100 миллиардов рублей на все науки.
В–третьих, область когнитивных технологий, грубо говоря, развития информационных технологий до той степени, когда их возможности будут сравнимы с возможностями человеческого сознания. Живой пример – это «интернет вещей», когда десятки миллиардов всяких объектов подключаются к интернету. Не просто бытовые приборы – холодильники, роботы–пылесосы и т.п., но и системы управления сложными структурами – энергетическими, промышленными предприятиями, крупными регионами и даже государствами. И все это состоится в самое ближайшее время.
Научную политику должны определять ученые, а не чиновники
– А где тут мы?
– У нас очень много делается в этом направлении, но все упирается в то, что мы упустили технологический уклад, связанный с микроэлектроникой и полупроводниками. Ситуация не безнадежна, хотя вызовы очень серьезны. А еще есть задачи, связанные с экологией, окружающей средой, глобальным потеплением. Последняя проблема не вполне осознана в научной среде. До сих пор непонятно, то ли речь о сезонных периодических изменениях климата, то ли о необратимых процессах.
– Если говорить в преломлении к Сибири, каково направление научного поиска?
– Сибирь – один из глобальных факторов экономического развития, источник минерально–сырьевых ресурсов, пресной воды и кислорода для атмосферы, но о ее возможностях мы знаем еще очень мало. Предстоит постепенно проникать в толщу земной коры. На глубине нас ждет много открытий. Ведь еще полвека назад в науке шли споры: есть ли вообще нефть в северо–западной Сибири? И многие отрицали, утверждали, что нефть – это Персидский и Мексиканский заливы, Венесуэла, Техас...
А ученые, академики Иван Михайлович Губкин и Андрей Алексеевич Трофимук, наш сибирский геолог, из Новосибирского академгородка, упорно искали доказательства обратного и нашли. Если бы не их работы, как бы мы вынесли испытания 90–х годов? Нефть – не проклятие, это наше преимущество.
Я сказал о чистой воде, а вот еще один глобальный фактор, который формирует состав атмосферы, – тайга. Ею вообще сейчас никто не занимается. Лесхозы практически уничтожены и каждое лето выгорают тысячи гектаров тайги. Какой ущерб наносится! Наше доблестное ФАНО в прошлом году лишило статуса юридического лица уникальный и созданный еще в 1943 году Институт леса им.В.Н. Сукачева в Красноярске. Стоит посмотреть на Финляндию, которая строит свое процветание целиком на освоении лесных ресурсов, совершенно несравнимых с российскими. Мы же из отборного леса возводим заборы на дачах и вокруг производств, а дорогую мебель из деревоплиты завозим из Германии, Италии и прочих, далеко не лесных стран.
– В Академии разрабатывается концепция развития фундаментальных наук. Что в ней главное?
– В феврале она будет представлена Правительству. Академия наук настаивает на своей ответственности за подготовку программ фундаментальных исследований. За научно–методическое руководство теми институтами РАН, которые сейчас находятся в ведении Федерального агентства научных организаций (ФАНО). Она должна участвовать в определении научной политики и приоритетов наравне с университетами и корпорациями, а ФАНО по закону должно заниматься имуществом и бюджетированием институтов РАН.
В РАН есть понимание, что нужны новые формы работы по подготовке кадров высшей квалификации для науки, более активного участия в образовательных процессах. Мы уже делаем это в нашем академгородке, что облегчается нахождением на его территории Новосибирского университета. Томский научный центр очень плотно взаимодействует с местными мощными университетами – политехническим, классическим, медицинским, институтом систем управления и радиоэлектроники. В Новосибирске создан центр школьного математического образования (всего их в стране 4), где академики и профессора читают лекции одаренным школьникам. Такая интеграция усилий Академии и профильного министерства должна стать одним из основных векторов деятельности.
Мы крайне заинтересованы, чтобы местные таланты не уезжали в Кремниевую долину или МГУ, поэтому создаем работникам науки хорошие условия жизни и труда. Уже к 2013 году удвоили зарплату. Развиваем материальную базу, программы жилищного характера, особенно в четырех академгородках Сибирского отделения. Сейчас завершается строительство коттеджного поселка сотрудников СО РАН на 600 семей в шаговой доступности от Новосибирского академгородка. Используем опыт кемеровчан, осуществленный благодаря инициативе губернатора А.Г. Тулеева.
Управление наукой: стимулирующий характер лучше карательного
Следующий пункт – реальный сектор экономики. В нулевые годы в нашей стране появилось немало современных корпораций и высокотехнологических предприятий мирового класса. Среди них я бы назвал, безусловно, корпорации «Газпром», «Роснефть», «Ростех». Если говорить о близкой мне микроэлектронике, это предприятия «Микрон» и «Ангстрем» в Зеленограде, томский «Микран», успешно конкурирующий в области СВЧ-электроники с «Самсунгом», «Нокией», «Моторолой» и др. Есть такие предприятия в Новосибирске, Красноярском крае, Бийске, Омске, Перми, Екатеринбурге.
Конкурентноспособность хай-тековых производств напрямую зависит от опоры на разработки институтов СО РАН, обладающих высочайшей компетенцией в фундаментальной науке. Значит, нужна тесная связка между ними.
Задача РАН – не просто публиковать статьи в научных журналах, что, безусловно, должно делаться на высоком уровне, а предлагать практически полезные и востребованные решения. До сих пор не все мои коллеги согласны с этим, хотя Президент России еще в 2007 году сказал, что будущее фундаментальной науки прямо зависит от ее способности обеспечить инновационный рост в стране.
– И есть конкретные шаги?
– Сибирское отделение неуклонно двигается в этом направлении. Мы гордимся тремя программами, поддержанными решениями Правительства РФ. Одна идет в Томске и называется ИНО Томск (Инновации, Наука, Образование), другая в Кемеровской области, где Федеральный исследовательский центр угля и углехимии занимается созданием углепродуктов с высокой добавленной стоимостью – от удобрений, сорбентов до прекурсоров для фармацевтики. Третья – программа реиндустриализации Новосибирской области, получившая поддержку Президента РФ. Это все инициативы последних лет.
Еще пример. У нас в Надыме (ЯНАО) филиал Института нефтегазовой геологии и геофизики СО РАН выполняет конкретные задачи «Газпрома», связанные, в том числе, с освоением крупнейшего в России и в мире газового месторождения Бованенково. Вот только что с участием Президента РФ В.В.Путина запущена в промышленную эксплуатацию третья очередь этого уникального месторождения. Мы уже давно сотрудничаем и с ПАО «Газпром», и с корпорациями «Роснефть», «Сибур», «Русгидро», РЖД и др.
Кроме того, Сибирь – это еще и предприятия оборонно-промышленного комплекса. Предприятия–партнеры по ОПК институтов СО РАН попали в санкционный список США. Это признание реального вклада ученых в обороноспособность страны. Новосибирские нанотрубки, которыми недавно похвалился генеральный директор «Роснано» А.Чубайс, – тоже научная разработка сотрудников Новосибирского академгородка.
– Реформа Академии идет уже три года, но точки над «и» еще не расставлены. Почему?
– РАН добросовестно прошла свою часть пути, чего нельзя сказать про ФАНО. Произошло объединение трех государственных академий (РАН, РАМН и РАСХН), институты академий вместе с имуществом и землями, учреждения академической инфраструктуры переданы в ФАНО, проведена работа по обновлению руководства академических институтов и т.д. В то же время, по ФЗ–253 научно–методическое руководство наукой и образованием осуществляет Академия, при этом региональные научные центры попали в ведение Агентства вместо того, чтобы быть в составе РАН.
Здесь ФАНО прямо нарушает закон. Более того, оно начало компанию по бессмысленному слиянию академических организаций в региональных научных центрах по территориальному принципу с лишением статуса юридических лиц успешных и востребованных академических институтов, таких как вышеупомянутый Институт леса в Красноярске.
Если убрать их из регионов, мы получим депрессивные, отсталые и колонизуемые территории. Без науки новые технологии не придут в удаленные регионы, а сами они не станут полноправными участниками модернизации России. Строительство Трансиба при Александре III – это была новейшая технология конца XIX века, – преобразило абсолютно заброшенный, неосвоенный край и обусловило его развитие на целое столетие вперед. Благодаря этому Россия владеет нашим нынешним богатством, которому все завидуют.
– Какой Вы видите оптимальную в нынешних экономических условиях модель управления и организации науки?
– Если кратко, она должна носить ярко выраженный и стимулирующий развитие характер, как, например, в ведущих научных странах, Китае, Японии, а не репрессивно–карательный уклон (сократить, ликвидировать, уменьшить финансирование, закрыть, объединить…).
Это приводит к атомизации и разрозненности науки. У нас Минобрнауки вкладывается в университеты, Академия во что–то свое, Роскосмос, Росатом, Минобороны – все отдельно. Раздробленность науки не преодолевается, а последними решениями даже усугубляется. А отдача может быть только при концентрации усилий и уважении к интересам всех членов научно-образовательного и инновационно-технологического сообществ.
Тот, кто вменяет российской науке комплекс неполноценности, совершает диверсию
–Плюсы и минусы реформы. В чем они?
– Плюс в том, что она, безусловно, встряхнула научное сообщество, что отразилось в росте публикационной активности и активизации внебюджетной деятельности успешных институтов РАН. Негатив в том, что она ударила по нашему главному конкурентному преимуществу – мультидисциплинарности и высокой степени интеграции. В СО РАН высокая эффективность фундаментальных и прикладных исследований обеспечивалась благодаря продуманной межнаучной интеграции: геологи работали с физиками и математиками, физики с химиками, естественники с гуманитариями. Сейчас это нарушено. Эродирует и межрегиональная интеграция. Теперь научные структуры вынуждены взаимодействовать друг с другом преимущественно через аппарат ФАНО и ясно, что пользе дела это не служит. Но больше всего пострадало международное сотрудничество. Когда в Новосибирск приезжают наши зарубежные партнеры, они уже не понимают, с кем им иметь дело – с учеными или администраторами с московской улицы Солянка, где находится центральный аппарат ФАНО.
–Как обстоит дело с финансированием науки из внебюджетных источников?
– Одно дело – институты естественно–научного профиля, которые, как правило, тесно связаны с предприятиями реального сектора экономики. Другое дело – биология, медицина, история, экономика. Особая поддержка нужна и математикам. В 90–е годы я поработал в Оксфордском университете, во французском центре ядерных исследований в Гренобле, читал лекции в университетах штатов Аризона и Висконсин. Вернувшись, возглавил Институт физики полупроводников и через десятилетие благодаря слаженной командной работе своих заместителей и сотрудников увеличил его финансовые обороты за счет «внебюджетки» в 10 раз. Это был своеобразный рекорд. Сегодня ведущие новосибирские институты зарабатывают внебюджетных средств почти столько же или больше, сколько получают из бюджета. Но это не везде получается. В Якутии или в Улан–Удэ, например, это сделать гораздо сложнее, хотя работать в этом направлении все равно нужно.
–На ноябрьском президентском Совете Академию наук подвергли критике за прием в ее ряды чиновников. Кого–то из них даже уволили. Как вы к этому относитесь?
–Успешные люди в России всегда стремились участвовать в работе Академии. Среди упомянутых Вами руководители служб силовых ведомств, заместители в министерствах, директора важных оборонных предприятий, генеральные конструктора... То, что кого-то из них уволили, мне не кажется справедливым по отношению к этим людям, безусловно, хорошим специалистам, и по отношению к научному сообществу в целом.
– В некоторых СМИ после этого начался «накат» на Академию. Кто–то пенял ей даже на малое количество нобелиатов...
– Появились безобразные клеветнические передачи на РенТВ, за которые надо подавать в суд. Можно только поражаться убогости, малообразованности, некультурности и цинизму стоящих за этими передачами незадачливых реформаторов великой и признанной во всем мире российской науки. Что касается Нобелевских премий, то вот я думаю: а что делали бы сегодня в России нобелевские лауреаты по физике К.Новоселов и А.Гейм, уехавшие в 90–е от отчаяния за рубеж? Может, до сих пор писали бы заявки в Минобрнауки и Российский научный фонд, выпрашивая толику денег.
У нас абсолютно не должно быть комплекса научной неполноценности. Народ в России исключительно толковый, талантливый и абсолютно успешный в науке. Так, по физике в этом году премию получили ученые за открытие эффекта Березинского–Костерлица–Таулеса. Первый в этом ряду – наш Вадим Львович Березинский, сотрудник Института им.Л.Д. Ландау. Рано умер, в 45 лет, а нобелевскую дают только живущим. Позиции российской науки исключительно сильны в физике, математике, геологии, химии. Когда мы объединились с сельхозакадемией, я понял, что у нас на очень хорошем уровне технологии птицеводства. Не сильно мы отстаем от зарубежья по пшенице и картофелю, хотя семеноводство и животноводство – болезненные проблемы, которые не решить без сильной фундаментальной науки.
–Ваши пожелания ученым ко Дню российской науки 8 февраля?
–Несмотря на переживаемые трудности, наука в России имеет большое будущее. Впереди много работы в инновационной, технологической и образовательной сферах. Это одно из самых увлекательных занятий в мире, потому что любой младший научный сотрудник, тут я согласен с нашим Нобелевским лауреатом академиком Жоресом Алферовым, уподобляется в своей работе Богу, первым открывая то, чего еще никто на земле не знает. Но достигает этих сияющих вершин лишь тот, кто согласно известному изречению, неустанно карабкается вверх по ее каменистым тропам. Желаю нашим ученым творческих успехов, энергии, выдержки, вдохновенного служения своей великой Родине. В почти трехсотлетней истории российской науке было много непростых периодов, преодолеем и трудности последнего времени!