http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=c5bb167c-3e29-4e3d-a3ff-c078e63fe780&print=1© 2024 Российская академия наук
Виктор Садовничий опубликовал около 130 научных работ, написал 25 учебников, монографий, стал академиком, лауреатом Госпремии, получил мировое признание, сделался авторитетнейшим специалистом в области образования… А нашу беседу ректор МГУ начал с неожиданного признания…
– Вы можете сказать о себе: «Я образованный человек»?
– Ну если только с какими-то оговорками…
– А без оговорок?
– Без оговорок, боюсь, не получится. Я ведь математик, а в математике всякий термин требует строгой определённости. Что такое «образованный человек»? Чёткого определения не существует. Каждый по-своему понимает образованность. О себе скажу, что некоторых знаний я не смог получить, особенно в начале пути. Окончил сельскую школу. Потом учился в МГУ на мехмате, где была довольно узкая специализация – математика. Приобретать кругозор и расширять его я начал лишь в период завершения аспирантуры. Конечно, надо раньше начинать.
– Дефицит каких знаний вы сейчас ощущаете?
– Мне хотелось бы знать больше важных вещей из истории мировой культуры. Хотя в детстве я прочитал все книги, которые были в сельской библиотеке, и тот пласт культуры, который связан с литературной классикой, я более или менее освоил. Но будь у меня больше возможностей, я бы, конечно, пораньше прочитал Ключевского, Соловьёва, Бердяева, других русских историков и философов. Жалею, что тогда это не удалось. Позже, когда я стал в МГУ общественным человеком, мне пришлось, что называется, «догонять». Потому что круг моего общения значительно расширился. И надо было хоть мало-мальски компетентно разговаривать с каждым. С биологом – о биологии, с физиком – о физике, с историком – об истории, с философом – о философии. Вот так и приобретались знания в разных областях. А однажды на международном научном конгрессе я даже сделал доклад по философии.
– Что такое высшее образование сегодня? Это просто услуга, которую предоставляет учебное заведение?
– Я не согласен с термином «услуга». Потому что отсюда один шаг до умозаключения: «За услугу надо платить. Потому что так принято в рыночном обществе».
– Да. И это нормально. Есть же платные формы обучения.
– Есть. И должны быть. Но всё-таки высшее образование – это не услуга.
– А что же?
– Это гораздо шире, чем просто услуга. Это и воспитание, и формирование личности, и развитие культурных навыков, тяги к познанию… Да, на Западе, говоря о получении образования, оперируют рыночным термином «услуга». Мне кажется, это неверно. Услуги предоставляет прачечная. А университет даёт человеку образование, с которым в дальнейшем вся его жизнь будет связана. Думаю, термин «услуга» применительно к учёбе в высшем учебном заведении в России не приживётся.
– А мировые стандарты образования, определяемые Болонским соглашением? Должна ли Россия следовать этим стандартам или у неё и тут «особый путь»?
– Россия присоединилась к Болонскому соглашению. Но вокруг образовательных стандартов, выработанных в Болонье, до сих пор идёт дискуссия.
– Ваше слово в этой дискуссии каково?
– Я считаю, мы не должны пренебречь нашими традициями, преимуществами только ради того, чтобы быть как все.
– А какие у нас преимущества?
– Главное преимущество российской системы образования – фундаментальность подготовки. У нас единственная в мире образовательная система, которая не сразу нацелена на работодателя. Готовить специалиста для работодателя – значит сузить подготовку. А я сторонник фундаментальных знаний. Такому подходу к образованию меня учил великий академик Колмогоров. Он читал у нас лекции на мехмате, и я горжусь, что был его учеником. Так вот, он всегда говорил, что готовить узкого специалиста – это колоссальная ошибка. Надо давать широкие знания, а предметную специализацию выпускник вуза приобретёт в процессе работы. Причём сделает это скорее и успешнее, нежели тот, кто подготовлен узко. Потому что у человека, обладающего фундаментальными знаниями, есть база. Ему не придётся при смене технологии или заказа всё начинать с нуля, переучиваться.
– Значит, мировые стандарты образования для России неприемлемы?
– Нет, Болонское соглашение, если его читать внимательно, вовсе не предполагает стирания национальных особенностей той или иной образовательной системы. Это международные чиновники посредством инструкций и нормативных требований пытаются унифицировать всё и вся. А всякая унификация встречает сопротивление со стороны университетских корпораций. Потому что университеты должны быть разные. Представьте себе страшную вещь – в мире все университеты одинаковы. Это же просто непостижимо. И в этом смысле я оппонирую Болонскому процессу, считаю, что такая его трактовка недопустима. А интегрироваться, конечно, надо, спору нет. Брать лучшее из того, что накоплено мировой системой образования.
– Двухуровневая подготовка, предполагающая бакалавриат и магистратуру, нужна нам?
– Мне кажется, к этому тоже надо подходить с осторожностью. Нельзя, чтобы были только бакалавры и магистры.
– Почему? Европейские студенты, например, получают в бакалавриате общее образование, а в магистратуре – специализацию. Разве нет в этом логики?
– Есть. Но у нас не всякий студент может позволить себе после четырёхлетнего обучения в бакалавриате ещё на два года пойти в магистратуру. Ну 20 процентов станут магистрами. А остальные? Они получат четырёхлетнее образование, несравнимое по качеству с пятилетней подготовкой. Это же заведомое снижение планки. Поэтому союз ректоров России, президентом которого я являюсь, настаивает на том, чтобы некоторые университеты получили право учить студентов пять лет. Речь идёт об инженерном направлении, о фундаментальных науках. Нельзя всё унифицировать. Должны быть возможности и для элитной подготовки.
– В какой-то момент вам пришлось выбирать между наукой и административной должностью. Это был трудный выбор?
– Очень трудный. Я года три фактически болел.
– Это когда было?
– Сейчас постараюсь вспомнить. Пожалуй, это был 1976 год. Я тогда был самым молодым профессором в университете, работал заместителем декана факультета. И меня призвали на высокую общественную работу. В партком. Сказали: «Надо». Тогда ведь так говорили. «Надо» – и всё.
Главное преимущество российской системы образования – фундаментальность подготовки. У нас единственная в мире образовательная система, которая не сразу нацелена на работодателя. Готовить специалиста для работодателя – значит сузить подготовку.
– И что вы делали в парткоме?
– Я был председателем парткомиссии. Эта комиссия разбирала персональные дела. Она работала с большой нагрузкой…
– А потом?
– Потом тогдашний ректор Логунов назначил меня заместителем проректора. Таким образом у меня вновь не осталось времени заниматься наукой. Я страшно переживал по этому поводу. Но в какой-то момент понял, что нечего переживать, надо совмещать административную и научную деятельность. Вот с тех пор и совмещаю. Читаю лекции, веду семинары, руковожу курсовыми работами... В МГУ ведь нельзя быть чистым администратором. Если ты не читаешь лекции, не ведёшь занятия, не печатаешь новые работы, не получаешь премии, не завоёвываешь гранты, то и в качестве ректора тебя перестают воспринимать. Слава богу, я всё это делаю. Но должен честно сказать: заниматься только наукой всё-таки интереснее, чем совмещать в себе учёного и администратора.
– Вы чему-нибудь научились у ваших учеников?
– У талантливых – многому.
– Чему, например?
– Это связано с профессией математика. Ставишь ученику задачу. Не знаешь сам, как решать. Порой даже нет времени подумать над этим. И вдруг ученик говорит: надо применить такой-то метод. И ты как более опытный, более широко смотрящий, начинаешь думать, подходит этот метод или не подходит. Выясняется, что подходит, что идея правильная.
– Что вы готовы простить своим студентам, а чего не прощаете?
– Прощаю всякие выходки, свойственные молодости. Скажем, был такой случай. Я пришёл читать лекцию по матанализу. Большая аудитория. Человек четыреста сидит. И только я подошёл к доске, взял в руку мел, как в меня полетел и ударился самолётик.
– А вы уже ректором были?
– Да, уже был ректором. И разозлился ужасно. Говорю: «Кто?» Молчок. Ещё раз спрашиваю: «Кто?» Опять молчок. Но делать нечего, надо читать лекцию. В перерыве подходит парень, просит его извинить. Говорит: я, мол, просто решил пошутить, хотел обратить на себя внимание моих сокурсников. Такие вещи, конечно, надо прощать. И я прощаю.
– Вы себя узнаёте в нынешних студентах? Что общего между ними и вами в пору вашей молодости?
– Думаю, больше разного, чем общего. Моя студенческая молодость – это конец 50-х – начало 60-х. Другое время, другое поколение. Нынешние ребята куда более информированы, раскрепощены, открыты миру. Они – дети своего времени. Глядя на них, можно представить себе, какой будет страна через 15–20 лет. Именно они станут определять будущее России. Но они, мне кажется, менее приспособлены к преодолению жизненных трудностей. Потому что, слава богу, выросли в более комфорт¬ных условиях – политических, общественных, семейных. Нам приходилось гораздо труднее. Во всех отношениях. У сельских ребят не было паспортов. Мы недоедали. У студента был один костюм и одни ботинки на два или даже на три года. Мы ожидали от жизни всяких ударов и поэтому были более приспособлены к ней. Новое поколение, на мой взгляд, не столь закалено.
– Это новое поколение в каком-то смысле экзаменует вас? Какие экзамены сдаёт ректор МГУ своим студентам?
– Иногда – очень серьёзные. Несколько лет назад я встретился с десятью тысячами студентов. Это было после пожаров у нас в общежитии. И я в течение двух месяцев почти каждый день приходил в аудитории, отвечал на вопросы. То есть фактически держал экзамен. Я до сих пор храню эти вопросы в отдельной папке.
– А как вы урегулируете иногда возникающие конфликты между студентами и каким-нибудь преподавателем или даже деканом?
– Встречаюсь, беседую. Бывали ситуации, когда мне приходилось защищать права студентов. Кого-то я восстанавливал, кому-то разрешал пересдавать. Это моя твёрдая позиция: права студентов ректор обязан защищать.