http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=cca8046a-3d49-402c-a187-c8a6f62e64c2&print=1© 2024 Российская академия наук
Площадка для взаимодействия специалистов-гуманитариев
27 марта 1991 года председатель Совета Министров РСФСР Иван Силаев подписал постановление №175: «1. Принять предложение Государственного комитета РСФСР по делам науки и высшей школы об организации в 1991 году Российского государственного гуманитарного университета на базе Московского государственного историко-архивного института». Так что сегодня РГГУ отмечает свое совершеннолетие. То есть буквально – совершеннолетие... В чем принципиальная разница между МГИАИ и РГГУ? На этот и другие вопросы в беседе с корреспондентом «НГ» отвечает ректор, председатель ученого совета РГГУ, доктор исторических наук, профессор, член-корреспондент РАН Ефим Пивовар.
– Ефим Иосифович, вы пришли работать в РГГУ, тогда – Историко-архивный институт, еще в 1985 году...
– Да, действительно, я пришел в университет в 1985 году старшим преподавателем кафедры отечественной истории новейшего времени. Прошел все ступеньки вузовской карьерной лестницы: был и профессором, и заведующим кафедрой, и деканом, и проректором по науке… И это все еще было в Московском государственном историко-архивном институте. Но я как раз и участвовал в преобразовании его в РГГУ. Конечно, очень сильно различаются эти два вуза.
Надо сказать, что мы имели все потенции стать университетом. В Историко-архивном институте уже были факультеты и направления вне архивоведения и документоведения. Но, конечно, не было ничего, что сейчас связывают с классическим гуманитарным образованием. Не было подготовки по филологии, философии, экономике, праву…
Так что РГГУ не просто на базе МГИАИ создавался, он трансформировался из Историко-архивного института. Это долгий процесс. РГГУ действительно стал гуманитарным университетом. Но при этом он не потерял того, что было в историко-архивном. Этим мы и отличаемся от многих других вузов гуманитарного профиля. У нас сложилось такое соцветие – и это наше принципиальное отличие от многих университетов: у нас есть все фундаментальные гуманитарные программы. Но у нас есть много и прикладных гуманитарных программ, которые берут свой исток из традиций Историко-архивного института.
Круг замкнулся: мы открыли все гуманитарные программы, но сохранили то, что уже было в Историко-архивном институте. Допустим, музеологию, документоведение, архивоведение… И этот феномен интересен не только сам по себе. РГГУ сейчас – это некая площадка для взаимодействия прикладных и фундаментальных гуманитарных дисциплин.
– Но, с другой стороны, в РГГУ сейчас больше 70 программ гуманитарного и социального знания. Не перебор ли?
– Вообще-то ваш вопрос в какой-то степени риторический.
Существует целый ряд – и их даже большинство – программ подготовки специалистов-гуманитариев, которые никогда не будут массовыми. Но они все равно нужны, и их нельзя закрыть. Не потому что они, допустим, дают какой-то бизнес-эффект. Они необходимы, коль скоро мы хотим быть великой державой в области образования. Например, египтологи. Их, может быть, нужно всего-то два человека через год или через пять лет. Но сказать, что мы не будем готовить египтологов, – это безумие! Все равно они нужны стране…
И таких программ нужно не то что 70, а, может быть, на порядок больше. И, кстати, сегодня очень большая нехватка специалистов по языкам и по культуре народов постсоветского пространства.
Что угодно можно говорить, но наша страна – великая образовательная держава. Это факт. Духовная жизнь нужна и инновационной экономике.
– В начале нынешнего года министр образования и науки РФ Андрей Фурсенко заявил, что в образовании падает платежеспособный спрос: на 15% меньше абитуриентов поступили на внебюджетные места в вузы в 2008 году. Какова ситуация в этом смысле в РГГУ?
– Андрей Александрович имел в виду прежде всего ситуацию в негосударственном секторе высшего образования, который весь платный. Большая же часть студентов, поступающих к нам, – это бюджетники. В прошлом году у нас был рекордный конкурс: в среднем 10 человек на место. И мы ограничены в приеме на платные формы обучения. Мы не можем взять больше 300 человек на платную форму обучения. Хотя желающих, конечно, больше. Кстати, московские вузы, у которых меньше бюджетные нормы, берут на платное обучение больше студентов.
Что будет в этом году, я не знаю. Но тенденция по крайней мере была такая.
– Вопрос о вашем отношении к двухуровневой системе высшего образования: бакалавр–магистр. Как вы себе представляете профессиональное поле деятельности бакалавра из РГГУ?
– Если говорить о государственных образовательных стандартах третьего поколения, то бакалавры по гуманитарным специальностям будут, конечно, немного отличаться от той классической, принятой во многих странах мира модели бакалавриата. Если взять американскую, скажем, модель, то там бакалавр не является ни историком, ни литератором, ни философом… Он просто гуманитарий. Кстати, понятия «бакалавр права» в Америке нет вообще.
В России же консервативная в хорошем смысле слова образовательная система почти сохранила суть нашего традиционного образования. Что я имею в виду.
Даже по новым стандартам, которые вступают в силу с 1 сентября нынешнего года, учебный план бакалавров на экономических специальностях будет отличаться от учебного плана бакалавра-историка или филолога, психолога или юриста. То есть база-то подготовки вроде бы общая, но в ней есть направления специализации. И я, кстати, считаю, что это хорошо.
Второе существенное отличие бакалавриата в России от классических программ бакалавриата в том, что в наших стандартах сохранен принцип фундаментальности подготовки. Бакалавр-филолог или историк получает базовое филологическое или историческое образование по всей филологии и по всей истории.
– А какие потери?
– Тут надо сказать, что у нас сейчас очень мало выпускников-бакалавров. То есть опыт подготовки их еще очень маленький. Да и по набору бакалавры отнюдь не большинство.
Но потери, к сожалению, уже есть. Сегодня пятый курс обучения для гуманитариев, особенно вторая часть пятого курса, – это в значительной мере самостоятельное творческое исследование. Вот тут может быть потеря времени на самостоятельную творческую работу. То есть за счет этой составляющей скорее всего будет сокращено время общеобразовательной фундаментальной подготовки. И частично за счет «сжатия» базового фундаментального гуманитарного образования.
Вы правы: если ведущим вузам страны не будет предоставлено право максимально привлекать в магистратуры своих выпускников и выпускников других вузов, то это, конечно, может привести к качественному снижению уровня подготовки специалистов с высшим образованием.
– Но магистратура вся будет платная?
– Нет. Такого ни в одном официальном документе нет. Мы и сейчас получаем бюджетные места для магистратуры. И в этом году получим даже в два раза больше, чем было раньше. В целом по стране количество бюджетных мест в магистратуре увеличится примерно до 30 тысяч.
Я не могу сказать, что образовательная реформа проходит без проблем. Но в результате она все-таки адаптирована к российским условиям. Хотя, конечно, остаются до сих пор нерешенные вопросы. Например, есть большое количество инженерных специальностей, особенно касающихся сложной техники, где нельзя сокращать обучение.
Да и в гуманитарных специальностях есть такие. Скажем, в РГГУ обучение по специальности «Арт-дизайн» идет пять с половиной лет. Или существующая у нас программа подготовки специалистов по гуманитарным аспектам искусственного интеллекта. Как ее сократить! Это – как обучение музыке: давайте сократим срок обучения, но тогда учащийся не будет играть…
Я считаю, что пять лет обучения в хорошем российском университете – это уже и есть магистерское образование. Нам просто надо бы доказать это и миру, и себе.