http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=d9e075d1-dd34-4117-80f2-731e36c49ac1&print=1© 2024 Российская академия наук
Окажется ли объединение «по расчёту» счастливым союзом?
Новосибирский Федеральный исследовательский центр, в состав которого входят Институт цитологии и генетики, а также Институт растениеводства и селекции, расширился за счёт ещё одного участника. Им стал Институт клинической и экспериментальной лимфологии. В новом составе ФИЦ воплощает собой (случайное совпадение!) ту идею, которую реформаторы российской науки выдвигали в качестве основной: слить три академии - большую, медицинскую и сельскохозяйственную - для якобы взаимного потенцирования их исследовательских возможностей.
Данное событие фактически завершило исчезновение некогда мощного Сибирского отделения Российской Академии медицинских наук. Ведь если в Томске все шесть институтов бывшего СО РАМН объединились под новой вывеской «Томский национальный исследовательский медицинский центр Российской Академии наук», то восемь новосибирских институтов к подобному альянсу оказались не готовы. Как будет складываться их дальнейшая судьба, пока ясности нет. Определился со своим будущим только ИКЭЛ.
Какие же научные направления «роднят» три разнопрофильных института, вошедших в новосибирский Федеральный исследовательский центр? Что приобретёт каждый из участников этого объединения? И так ли всё плохо в России с научной мыслью, как об этом любят говорить далёкие от науки чиновники? На эти и другие вопросы обозревателя «МГ» Елены Буш ответил научный руководитель Института клинической и экспериментальной лимфологии РАН, академик Владимир Коненков.
- Почему именно эту компанию - генетиков и селекционеров - выбрал ваш институт?
- Напомню, что когда настала пора ликвидации Российской Академии медицинских наук, руководство ФАНО предложило два варианта: или вы сохраняетесь в качестве отдельных институтов, но тогда мы вам не гарантируем устойчивое финансирование на проведение научных исследований, или реорганизуетесь в более крупные центры, и тогда мы будем продолжать с вами бюджетные отношения.
Поскольку двумя приоритетными направлениями нашего института являются создание лечебных клеточных технологий и разработка генетических подходов к диагностике, прогностике и терапии, то самым близким нам по научному направлению оказался именно Институт цитологии и генетики РАН. Мы переговорили с его директором, академиком Николаем Колчановым, и пришли к выводу, что ИЦИГу в разделе «генетика человека» не хватает клинической компоненты, в то же время наш институт является прежде всего клиническим. Так мы пришли к выводу, что нам будет интересно поработать вместе.
Кстати, вслед за нашим институтом о намерении войти в состав данного Федерального исследовательского центра заявил ещё один институт бывшего Сибирского отделения РАМН - ИНИИ терапии и профилактической медицины, где так же занимаются вопросами медицинской генетики в отношении болезней сердца и сахарного диабета.
Немного в стороне остаётся Институт растениеводства, а мы втроём пока находим взаимопонимание, нам есть о чём говорить на языке клеточных технологий и генетики.
- Трудно понять: если три академии слиты в одну в целях экономии денег, то почему управленческие аппараты институтов сохранились, здания никто не отнимает, штаты тоже не сокращены?
- Пока не сокращены. Но что будет дальше, не знаем. Более того, на этапе поиска компромиссов и Томскому, и Новосибирскому исследовательским центрам обещали весомые дополнительные финансовые вливания из фонда развития ФАНО. Но сбудется ли это обещание, сегодня уже никто сказать не может, потому что ситуация с бюджетом очень непростая.
- На что нужны дополнительные инвестиции?
- Помните, была такая фраза: «Без инвестиций нет инноваций»? Мы рассчитывали, что вхождение института в состав ФИЦ позволит решить вопрос с развитием нашего клинического комплекса.
Но есть вопрос посложнее собственности и инвестиций - лицензирование. Возникла коллизия, которую мы пока не знаем, как преодолеть. Поскольку НИИКЭЛ - клинический научный институт, наша лечебная деятельность лицензируется. А если институт входит в структуру федерального центра, то весь центр должен проходить лицензирование по всем видам медицинской деятельности, при том что два подразделения ФИЦ вообще не имеют отношения к медицине. Мы попали в бюрократическую ловушку.
- Кто может разрешить проблему?
- Все хотят помочь, но никто не знает, как это сделать. А время уходит… Между тем, в августе нам необходимо подать в систему ОМС заявки на виды и объёмы медицинской помощи на 2017 год.
- Хочется верить, что исчезновение СО РАМН не означает исчезновение медицинской науки в Сибири. По каким сквозным темам ваш институт планирует сотрудничать со своими новыми компаньонами?
- У нас в институте разработаны и уже находятся на этапе клинической апробации несколько клеточных технологий для регенеративной медицины, в частности, для лечения диабетической стопы, применения в оперативной гинекологии, в кардиологии. В Институте цитологии и генетики тоже активно занимаются стволовыми клетками. Мы объединим их теоретические и свои клинические подходы. Думаю, направление исследований по цепочке «цитология - клеточная биология - клеточные технологии» будет эффективным. Это - первое.
Второе направление - создание лабораторных моделей заболеваний человека для разработки новых подходов к терапии. В ИЦИГ прекрасный виварий, мы там уже работаем на мышках, в частности, по созданию экспериментальных моделей сахарного диабета.
Третий раздел совместных исследований - генетика. В ИЦИГ используются более современные, чем в нашем институте, технологии типирования генома человека, поэтому мы сможем ещё более активно развивать свои идеи по созданию новых методов генетического прогноза предрасположенности человека к определённым заболеваниям и прогноза эффективности терапии.
Ещё один возможный раздел комплексирования - разработка новых лекарственных препаратов. Мы занимаемся созданием сорбционных препаратов пролонгированного действия, к которым, как к транспортному средству, можно прикрепить самые различные лекарственные вещества: нано-размерные частицы редкоземельных металлов, биологические молекулы моноклональных антител, ростовые факторы, гормоны и т.д. Это очень большое научное направление, в котором мы давно работаем совместно с Институтом катализа РАН. Особенность доставки лекарства в организм в сорбентной форме в том, что идёт очень медленное длительное высвобождение действующего вещества из структуры сорбента. Поэтому такие препараты можно применять один раз в месяц, а если получится - и раз в год. Активные молекулы будут постепенно выходить из сорбентной композиции и поддерживать в организме необходимый терапевтический уровень.
- Сфера применения таких препаратов - только лимфология?
- Нет, сферы разные. Мы начинали эту работу с лекарства, в котором на сорбент был посажен литий. Препараты лития давно применяются в психиатрии для лечения нервных расстройств, как очень мощные нормотимики, снижающие страх, тревожность, напряжение.
- Достаточно одной таблетки, и ты весь год спокоен? Мечта, а не лекарство. На каком этапе эта работа?
- На этапе доклинических исследований. Думаю, создание препаратов пролонгированного действия, как научное направление, будет активно развиться, потому что в Институте цитологии и генетики имеется большое количество очень интересных биологических активных молекул, которые могут явиться основой для разработки новых лекарственных средств. На базе вивария ИЦИГ планируем развернуть доклинические исследования, а клинические исследования проводить у себя. Если мы сведём все три фазы процесса создания новых лекарств - химия, доклиника и клиника - в один комплекс, это сократит период вывода отечественных препаратов на рынок.
Вот такие у нас планы, если всё будет хорошо.
- Что означает «если всё будет хорошо»?
- Если будет достаточное бюджетное финансирование. Пока логика реформы мне не понятна. Можно объединять, можно разъединять научные институты, но если ты не вложишь деньги в развитие науки, результат получить не сможешь.
В одном и университетов Китая стоят 100 секвенаторов, на которых работают 700 сотрудников, прошедших обучение в США и Европе. А у нас в академическом институте один секвенатор и один сотрудник, который практически по «самоучителю» обучался на нём работать. И мы должны сравняться с Китаем по выходу научной продукции? Это несерьёзный подход.
- При этом учёные же и виноваты: почему у вас публикационная активность ниже, чем у американцев, китайцев или англичан? Кстати, с вашей точки зрения, этот параметр - объективный показатель эффективности работы института или отдельного исследователя?
- В какой-то мере да. Но лишь в какой-то, ведь можно сделать одну блестящую публикацию за пять лет, а можно каждый год какую-нибудь ерунду публиковать.
Также имеет значение, в каких именно журналах размещаются статьи. Правильно, когда нас ориентируют на публикации в высокорейтинговых журналах, и своих сотрудников я всегда настраивал на то, что статьи должны выходить только в ведущих англоязычных изданиях, где их заметят и затем на них будут ссылаться коллеги. Ведь русскоязычные журналы в поле зрения зарубежной научной общественности и составителей рейтингов не попадают!
Уже давно нужно было организовать перевод русскоязычных научных журналов на английский язык. Это самая простая и недорогая процедура, которая позволила бы России выйти на верхние строчки мировых рейтингов по эффективности науки. Когда китайцы или японцы размещали свои статьи на иероглифах, их никто нигде не цитировал, но они догадались и сделали англоязычные версии своих журналов, и сразу попали в число передовиков.
Есть ещё одно серьёзное препятствие для публикационной активности российских учёных: редактирование и размещение статей в зарубежных журналах платное, а в бюджетах институтов денег на это не предусмотрено. Как можно требовать от учёного с зарплатой в 30 тысяч рублей самого оплачивать публикации в «Nature»?
У нас так часто бывает: идеология правильная, а исполнение хромает.
- Как тут не вспомнить Черномырдина: «Отродясь такого не бывало, и опять то же самое»? Но вернёмся к науке. Есть ли в багаже сибирских учёных работы поистине мирового уровня, которые уже завершены, приобрели форму медицинской технологии и ждут очереди, чтобы быть переданными в клиническую практику?
- Есть. Наш институт совместно с НИИ патологии кровообращения им. Е.Н. Мешалкина Минздрава России завершил исследования по применению клеточных технологий в лечении пациентов с хронической сердечной недостаточностью. Разработана и клинически испытана медицинская технология, появилось несколько публикаций. Мы показали, что выживаемость в течение года больных ХСН увеличивается на 30%, а ведь это самая тяжелая категория больных, из листа ожидания трансплантации сердца. С помощью клеточной терапии мы помогаем им дожить до пересадки, и в этом успех такого рода технологий.
Сегодня к проекту присоединилась Алтайская краевая больница, где данную технологию так же намерены применять на уровне ограниченных клинических исследований. Трансляцию нового лечебного подхода в более широкую клиническую практику сдерживает отсутствие в России закона о клеточных технологиях, которому давно пора бы появиться.
- В то же время РФФИ только что выделил Институту лимфологии грант на очередной проект по клеточным технологиям. Значит, это важное для отечественной науки направление?
- Действительно, выполняется серьёзная работа, связанная с исследованием свойств различных популяций стволовых клеток: мезенхимальных стромальных, гемопоэтических, эндотелиальных клеток-предшественников. Чтобы грамотно применять клеточные технологии, мы должны чётко знать, какие клетки мы вводим, какими свойствами они обладают, какие эффекты оказывают, сколько живут, как маркируются, что продуцируют, как мигрируют в организме?
К примеру, центральной тематикой нашего института является ангиология, системные поражения сосудов. Поэтому для нас особый интерес представляют эндотелиальные клетки-предшественники, а наиболее перспективное, с нашей точки зрения, направление в коррекции нарушений сосудистой системы и создании искусственных сосудов - это сочетанное применение мезенхимальных стромальных клеток, которые будут являться основой сосудистого каркаса, и эндотелиальных клеток, которые создадут выстилку сосудов.
Другой важный вектор исследований - стимуляция собственного ангиогенеза. Клетка очень интересна в роли лечебного агента: она действует как клетка-предшественник и одновременно как клетка-продуцент ростовых факторов. Нам важно понять, что здесь первично, а что вторично, ведь именно такие знания позволяют создавать эффективные инструменты клеточной терапии.
- Это из разряда фундаментальной или прикладной науки?
- В моем понимании фундаментальная и прикладная научная работы неразделимы: пока не разберёмся в механизме, не сможем его применять. Занимаемся изучением клеток, а потом выяснится, что можно искусственные органы выращивать.