Версия для печати
Вернуться к списку

Российскую науку нужно не реформировать, а интегрировать

Высказанные недавно идеи о возможных путях реформирования российской науки более чем своевременны (большинство с негодованием воскликнет – давно запоздали!) и заслуживают как серьезного обсуждения, так и некоторой коррекции. Во-первых, не нужно предлагать какой-то одной панацеи – это путь ложный. Панацеи как не было, так и нет. И не будет. Во-вторых, ни в коем случае нельзя сводить разговор к созданию одного центра, одного нового университета, одной всеобъемлющей и чрезвычайной программы – такой путь еще менее перспективен. Не то чтобы такой центр или университет в принципе нельзя было создать, просто даже при самом лучшем исходе такого начинания в результате опять, по старой русской традиции, получится что-то замечательное, уникальное, единственное в своем роде. Науке же уже давно потребны изменения системные и постоянные, независящие от кампанейщины и политиканства.

Самое главное – науку российскую нужно не реформировать, а интегрировать. В мировую, естественно. Попытка обязательно открыть что-то свое, на весь цивилизованный мир непохожее, столь же плоха, как желание досконально скопировать какую-то иноземную модель, пусть весьма эффективную. Особенно при нынешнем очень немаленьком зазоре между российской и западной наукой – и по общему уровню работ, и по эффективности их отдачи для общества, и по размерам финансирования. Но есть и хорошая новость, очевидная для любого знатока научной истории – отставание российское вовсе не обречено быть вечным.

Наука необыкновенно демократична, наука не может жить без ниспровержения авторитетов, без появления «молодых волков», приходящих на смену закосневшим волкам матерым. Даже в весьма высокотехнологичных дисциплинах руководитель небольшой группы, затерянной в университете Южной Дакоты или центральной Финляндии, может в течение нескольких месяцев (тем более, двух-трех лет) сделать замечательную научную работу, которая тут же выдвинет его (её) в первые ряды кандидатов на самые престижные кафедры или награды. А не этого ли нужно современной российской науке: чтобы сегодняшние 20-летние студенты знали, что у них в 30-35 лет будет такой шанс – выполнить работу на высшем мировом уровне и пожать с нее соответствующие плоды? Поэтому задаваться надо не вопросом о том, не распустить ли Академию Наук, не превратить ли ее в министерство науки, не ввести ли грантовую систему, не запретить ли, не спонсировать ли, не поощрять ли? Вопрос проще, но значительнее – как сделать научные специальности в России социально и экономически состоятельными?

В любых рассуждениях на данную тему есть одна сложность, от которой тоже нельзя отвернуться – науку нельзя реформировать (интегрировать) отдельно от общества. Наука российская не будет интегрирована с западной и поэтому конкурентоспособна на мировой арене (прошу прощения за слово из президентского лексикона), пока не будет конкурентоспособно все российское общество. И пока российское общество в целом не будет, хотя бы на каком-то уровне, интегрировано с Западом. Да, мы все знаем про уникальность и боговдохновенность русского народа, мы сами немножечко славянофилы, но надо глядеть правде в глаза – вот, японцы сохранили свою уникальность и приобрели конкурентоспособность. Значит, такой путь в принципе возможен, и не стоит отрицать его из идеологических соображений.

Надо, конечно, дать деньги на обновление технологического парка, существующего в основных научных институтах России. Точнее, их надо не дать, а «давать». Постоянно. Сумма должна быть утверждена в бюджете, а распределяющие ее чиновники должны (как на Западе) ее полностью оприходовать в течение финансового года, а не искать возможность сэкономить. Да, это вливание сначала должно быть мощным – серьезная аппаратура в российских НИИ (будем их в дальнейшем называть Институтами) не обновлялась с 80-х гг. Бояться, что какие-то приобретения устареют, не стоит. Ведь и на Западе, в противовес расхожему мнению, многие приборы работают по 15-20 лет, там тоже среди научных учреждений не так много богатых Буратино.

Да, нужно дать возможность заведующим лабораториями (группами) заказывать реактивы у западных и своих производителей. К вопросу о последних мы еще вернемся, их пока немного. А вот уничтожить систему, при которой безвредные химикаты три месяца лежат на российской таможне (молодой специалист в Южной Дакоте или в городе Турку все заказанные реактивы получит дня через 2-3), нужно не ради одной лишь науки.

Тут мы приходим к вопросу о денежных средствах. Руководитель самодостаточной научной группы (для простоты будем называть ее лабораторией) должен быть финансово независим (чуть позже рассмотрим, как именно). Безусловно, он должен расплачиваться со своим Институтом (или государством, вопрос в том, кто является собственником) за предоставленную ему площадь, электричество и т.п., но дальше он должен быть сам себе хозяин. Если он заказывает реактивы напрямую у западной (или российской) компании, то иметь возможность делать это без отката заинтересованным лицам, если платит своим сотрудникам – то сколько хочет (может), а не сколько ему позволяют штатные расписания, написанные в иную историческую эпоху.

Глупейшая идея сокращения непродуктивных сотрудников, ныне осуществляемая в России с рвением, заслуживающем применения на особо тяжелых сельскохозяйственных работах, таким образом вообще будет исключена из предмета обсуждений (это вообще по-российски – сначала 15 лет не давать науке денег, а потом удивляться, что почти никто из отечественных ученых не публикуется в Science или Nature). В нормальном мире у каждого завлаба столько сотрудников, сколько он сможет потянуть. Естественно, что определенные суммы должны быть выделены на поддержание централизованного аппарата Института, на зарплату наиболее заслуженным или известным в мире работникам, которых Институт должен пытаться всеми силами удержать в своих рядах.

Скажем сразу, мы за то, чтобы исключить из уравнения, регулирующего отношения между завлабом и собственником Института, Академию Наук – промежуточную инстанцию, давно пережившую те времена, когда от нее бывала польза. Институт должен или стать независимой организацией – как любая другая кампания – с наблюдательным советом, советом директоров, и платить государству за электроэнергию и проч. по рыночным ценам, или остаться в собственности государства, и поэтому одновременно получать от него льготы, но и зависеть в смысле условий финансирования, назначения директора и т.д.

Как завлаб может стать финансово независимым? Кто его должен спонсировать? Частично, конечно, государство – и лучше грантовой системы придумать сложно. Проблема в том, что распределяют т.н. грантовые деньги в России очень странным образом, даже можно сказать, загадочным до неприличия. Вот и отдача от них соответствующая. А ведь уже все придумано, не надо ничего изобретать.

Выделяется жесткая сумма денег под определенную программу. Объявляется конкурс. Экспертный совет действует независимо и ставит оценки соискателям. А другой совет распределяет деньги в зависимости от этих оценок. В первом совете – одни ученые, во втором – есть и бюрократы. Что делать с первым советом в российских условиях – дело известное. Пригласить в его состав побольше людей из-за рубежа (желательно 60-70%), незаинтересованных, объективных. Квалифицированных россиян во всех естественнонаучных дисциплинах достаточно. Работа в экспертном совете оплачивается, но это не миллионы. Человек получает на рецензию 5-6 проектов, потом прилетает на 2 дня на заседание совета (возможен и вариант с телеконференцией), публично обсуждает эти проекты с двумя другими рецензентами, выставляет балл. Стоит это все несколько сот долларов (плюс авиабилет и гостиница). Нет никаких сомнений, что собрать экспертные советы такого типа можно – кстати, многие работающие за границей ученые-россияне хотят и готовы помочь отечественной науке чуть ли не за просто так.

Далее, руководители лабораторий имеют полное право работать «на сторону» – заключать коммерческие договоры, выполнять прикладные задания. Должен ли с таких работ получать определенный процент собственник – владелец НИИ? Конечно, но процент открытый и фиксированный, проходящий через бухгалтерию, а не идущий в карман директору. Вообще, на диком Западе вся институтская обслуга – от главбуха до уборщика – знает, что живет на отчисления с тех средств, которые завлабы приносят в институт. Поэтому она относится с ученым почти подобострастно, как положено обслуге, в отличие от ситуации российской, когда ощущение такое, что ученые – это тупые и неприятные люди, мешающие работать кадровикам и охранникам.

Гранты, кстати, могут быть и негосударственные – как они распределяются, дело учредивших их фондов. Но выплачиваться они должны так же: четкий и заранее известный процент Институту, остальное – грантополучателю. Другое дело, что бухгалтерия Института получает деньги в том числе и за то, чтобы за этими деньгами следить и не разрешать получателю отправиться на них с любовницей на Багамы – написал, что столько будешь платить сотруднику такому-то – столько и плати, написал, что сто тысяч потратишь на приборы – столько и трать. Даже странно, что приходится писать о таких азах, а ведь, как показывает опыт, многие о них не знают.

Последнее – где взять понимающих директоров институтов, тех, которые смогут примириться с отменой отката, которые молодых и талантливых гнобить не будут, а наоборот, сумеют поднять престиж вверенного им научного заведения (низкий сейчас престиж у российской науки, ой, низкий, и камланием и криками о национальном превосходстве поднять его, боюсь, не удастся)?

Есть и такие люди. Как известно, на Западе пенсионный возраст – вещь серьезная. К тому же многим даже очень заслуженным людям к 65 годам становится неинтересно ходить в тот же самый кабинет, снова и снова учить остолопов-студентов и младших научных. Скучно – хочется нового. А здоровье еще кое-что позволяет, да и деньги уже заработаны. И много среди таких моложавых западных профессоров русских людей (а через 10 лет будет еще больше). Попадаются среди них и мировые знаменитости, и неплохие администраторы. И ведь не нужны их сотни и тысячи – человек 10-20, не больше. Максимум, полсотни – чтобы могли в случае чего объединиться и отстоять научные интересы от бюрократической глупости, чтобы большой скандал могли поднять в прессе, в том числе и мировой, чтобы не боялись российских академических дураков, а наоборот, знали все их трюки и выверты. Если нанять их года на 3-4, или даже 5 – по контракту, за хорошую зарплату, то очень будет хорошая школа и большая польза отечеству (в том числе и представителям обслуги – сразу поймут, что к чему).

При этом держать народ силком в России не надо – наоборот, надо, чтобы ездили, учились. Только сделайте условия, чтобы хотя бы 50% возвращались – сразу же станет российская наука интегрированной. И конкурентоспособной. Ведь из Европы в Америку по-прежнему ездят. И в обратном направлении тоже. Возвращаются не все – в США больше денег, карьера меньше зависит от связей, а в Европе спокойнее, там значительно проще найти теплое место, и полжизни работать над какой-нибудь важной проблемой, не завися от грантодавателей. Это не значит, что в одном месте хуже, а в другом – лучше. Мамы всякие нужны, мамы всякие важны. Кому-то ведь просто больше нравится европейский стиль жизни, а кому-то американский.

Важно лишь, что системы эти полностью интегрированы – их представители все время встречаются, сотрудничают, конкурируют. На множество позиций в западном мире открытый конкурс – в университете города Кардифф всегда рассмотрят документы, присланные на замещение ставки ассистента или доцента (Assistant или Associate Professor) из Упсалы или Майами. Даже в тех странах, где члены научного сообщества традиционно не так хорошо знают английский (Франция, Италия, Испания), с удовольствием возьмут на работу ученого-американца, если только эта работа не связана с преподаванием. Про США и речи нет – они берут всех и отовсюду, и, как правило, самых лучших. И хотя нобелевские премии – критерий не полностью точный, но научное лидерство современной Америки список лауреатов отражает вполне достоверно (как и замечательные достижения Великобритании, особенно если учесть меньшие ее размеры и гораздо более умеренное, по сравнению с американским, финансирование).

Российскую науку надо попросту открыть – не ограничивать ни таможней, ни взяточничеством, ни возможностью сотрудничества с любыми партнерами, внутри страны или за ее пределами, в том числе коммерческого (тогда и появятся российские производители любых реактивов, любой сверхсложной аппаратуры). Финансировать, конечно, науку нужно тоже, и постоянно. 30-летние российские таланты должны получать зарплаты, сравнимые с западными, или хотя бы иметь эту возможность в теории. Иначе Россия продолжит питать Запад, почти ничего не получая взамен.

Напоследок нельзя удержаться от краткого комментария о судьбе Российской Академии наук. Лучше бы ее, конечно, распустить. Позорное, знаете ли, заведение, особенно в нынешнем формате. Над ним в мире уже даже не смеются – потому что забыли о существовании оного института (здесь – с маленькой буквы). Захочет – организуется снова, будет, как и положено, добровольной общественной организацией закрытого типа. Но еще лучше не трогать ее, как в том анекдоте, чтобы не нарушать ароматы природы, а просто забрать всю собственность и отменить денежное довольствие для будущих ее членов, сохранив нынешним (чтобы не бухтели о том, что их враги убивают). И вы будете удивлены, увидев лет через 15, насколько улучшится ее состав.

К сожалению, выполнить это пожелание много легче, чем по-настоящему интегрировать российскую науку в мировую. Постоянная работа сложнее любого однократного усилия. И только ли к науке применима эта весьма тривиальная сентенция?