Версия для печати
Вернуться к списку

«ЭТО УЖЕ НА ГРАНИ ФИЗИОЛОГИЧЕСКОГО ВЫЖИВАНИЯ»

«Лента.ру»: Прежде всего, Moscow Science Week — что это за мероприятие, почему оно проводится и какие цели преследует?

Андрей Котельников: Безусловно, самая важная цель — это налаживание горизонтальных связей между молодыми учеными, поскольку существует определенный разрыв, особенно на региональном уровне, в коммуникациях и связях. Сейчас нет площадки для коммуникации между молодежью и учеными более старшего поколения, остепененными, желающими остаться в науке — людьми лет 30-40↓лет. Для этого — чтобы наладить связь — и проводится Moscow Science Week. Целевая аудитория нашего форума — люди в возрасте 35-ти плюс-минус несколько лет. Сейчас в науке людей этого поколения крайне мало. После 40 лет практически никого нет, 30-40-летние — представлены мало. А моложе 30 все-таки есть ребята.

А сейчас много молодых идут в науку?

Это еще один вопрос, который я хотел бы затронуть. Сейчас, конечно, тоже существуют негативные тенденции — ослабевает интерес молодежи к тому, чтобы идти в научные институты. Безусловно, существует проблема, что поток молодежи в научные организации он... несколько оскудел в последнее время.

Он разве был?

Да, какое-то время было действительно много молодых, которые шли в науку. Есть различные версии, почему эта тенденция прекратилась. Я придерживаюсь того мнения, что молодежь не видит своей будущей карьерной перспективы. Они как будто упираются в какой-то стеклянный потолок и дальше не понимают, куда развиваться.

Государство сейчас делает многое, чтобы переломить эту тенденцию. Например, существует законопроект об ограничении возраста руководителей научных организаций. Его принятие может действительно дать некий импульс к тому, чтобы изменить положение.

Будут ли в рамках Moscow Science Week обсуждаться проблемы гуманитарных наук?

Безусловно. Мы отвели им необходимое количество таймслотов (от английского timeslot — «ячейка времени». — прим. «Ленты.ру»). Порядка 20 процентов под гуманитарные тематики, под международное сотрудничество, под сотрудничество со странами СНГ. Еще один из вопросов, которые будут обсуждаться, — это проблемы, связанные с реформированием науки в целом. Не секрет, что больше года назад Академия выбирала своего нового президента, и с трудом можно было бы найти человека, который бы сказал, что в российской науке все хорошо. И конечно, все кандидаты на пост президента шли с программой решительных действий по реформированию Академии. Все признавали, что эти изменения назрели. Но произошло то, что произошло.

А что произошло?

Федеральный закон вступил в силу, создано Федеральное агентство научных организаций (ФАНО России. — прим. «Ленты.ру»).

То есть внутреннему реформированию не был дан ход?

Да, внутреннему реформированию не был дан ход. И сейчас все происходит по какому-то другому сценарию (имеется в виду реформа академической науки, навязанная государством научному сообществу .— прим. «Ленты.ру»).

И какой же это сценарий?

Но надо сказать, что те протесты, который мы видели год назад, они сейчас стихли.

Так все-таки, если уж мы подошли к вопросу о реформировании, что сейчас происходит с реформой РАН, какие взаимоотношения у СМУ с ФАНО, как вы вообще оцениваете происходящие сейчас изменения в сфере академической науки?

Понимаете, сейчас происходит процесс реформирования. Отношения у СМУ РАН с ФАНО деловые. При ФАНО создана рабочая группа по взаимодействию с молодыми учеными. Половину этой рабочей группы составляют чиновники ФАНО, половина — члены Совета молодых ученых РАН. Буквально несколько недель назад было выездное расширенное заседание на Байкале. Меня попросили участвовать в работе последней подгруппы по формированию кадрового резерва, по законопроекту, о котором мы говорили, — об ограничении возраста директоров институтов. Сейчас существует достаточно серьезная проблема научного менеджмента, потому что, как известно, управленцы в науке... их нельзя просто взять и привлечь, это слишком тонкая материя — научный институт. И, конечно, всегда возникает вопрос об этом пороге, который сейчас в законопроекте поставлен, — 70 лет... Много это или мало? Существуют полярные точки зрения. Для ученого, может быть, это и не является порогом, но для администратора… Ведь руководство научного учреждения — это колоссальная работа, колоссальная нагрузка.

У нас в государстве это просто решается: есть назначаемый сити-менеджер и есть избираемый мэр. В некоторых университетах есть научный руководитель, есть ректор.

Это одна из моделей, которая предлагается. Но человек не может руководить, если он не знает специфики определенной сферы, если он не вырос в этой среде. То есть без специальных знаний нельзя управлять даже сугубо хозяйственными вопросами в наших институтах. И это является определенным вызовом. Ответы на эти вопросы ищутся, и тут, конечно, нужны определенные инструменты, чтобы находить тех активных, инициативных людей, которые могли бы себя как-то проявлять.

Другой вопрос, очень важный, об организации институтов. Существуют определенные тенденции, мысли об укрупнении, кто-то их считает спорными, кто-то полагает, что это необходимо делать.

Сейчас было принято решение о том, что доплаты за ученые степени отменяются. Как вы это оцениваете? И если позитивно, то я хотел бы спросить почему, а если негативно, то что сделал СМУ, чтобы противостоять этому?

Вы знаете, этот вопрос уже весь последний год обсуждается. Но там существуют разные вариации, включать ли это в оклад. Как СМУ РАН, мы, безусловно, говорим, что понижать зарплаты, и без того невысокие, невозможно. Это уже на грани физиологического выживания. Изменения зарплат могут происходить только в сторону повышения. Существует поручение президента о том, что к 2018 году средняя заработная плата научных работников должна быть доведена до уровня 200 процентов средней заработной платы в этом регионе…

Оставим вопрос о повышении заработной платы. Обещается многое. Нас в данном случае волнует другой вопрос: какая мотивация у молодых, и не только молодых, сотрудников РАН защищаться? Если руководитель ФАНО Михаил Котюков говорит, что за одинаковые обязанности человек должен получать одинаковые деньги…

Вы знаете, вообще такого понятия, как ставки, уже не существует. Институт выполняет госзадание и получает на это средства. То есть сама администрация института должна выстраивать свою политику таким образом, чтобы его деятельность осуществлялась эффективно, чтобы эффективно выполнялось государственное задание, чтобы показатели росли. Вот, например, в некоторых институтах существует фонд стимулирующих надбавок. Например, когда институты были подведомственны Академии наук, существовала надбавка молодому ученому: 60 процентов за то, что он молодой ученый. Это была необязательная надбавка. То есть кто-то, кто хорошо работал, мог получать 120 процентов надбавки, кто как-то не особо работал, себя не проявлял, мог ее и не получать. То есть эти средства выделялись, и они распределялись внутри института. На этот год эти деньги тоже были выделены, а что будет дальше, посмотрим.

Давайте вернемся к событию. Раз уж мы затронули вопрос денег, простите за не очень корректный вопрос. За чей счет будет проводиться Moscow Science Week?

Средства выделяет РФФИ.

С нами перед самым событием связалось пиар-агентство. Зачем была нанята пиар-служба, осуществляется пиар-кампания? Насколько я знаю, существует пиар-служба президиума РАН...

У нас есть человек, ответственный за пиар, — член оргкомитета. Собственно говоря, это все делается на общественных началах. Я этими вопросами не занимаюсь.

Но были выделены, видимо, какие-то средства...

Я никаких средств не выделял… Мы работаем исключительно на добровольных, общественных началах, и у нас достаточно большая сеть, ведь у нас два совета — координационный совет (координационный совет по делам молодежи в научной и образовательной сферах при Совете при президенте России. — прим. «Ленты.ру») и совет молодых ученых. Это все-таки достаточно большой ресурс. То, что они нам помогают, в этом я ничего предосудительного не вижу.

Но обычно пиар-агентства работают за деньги. Я не знаю, как в данном случае… Ладно, этот вопрос «проехали». Действительно, заметно, что мероприятие планировалось как которое должно наделать шуму...

Привлечь внимание...

В частности, и прессы. Вопрос, как у РАН, у совета молодых ученых обстоят дела с взаимоотношениями с прессой, со СМИ?

Во-первых, существует президиум РАН, во-вторых, существует ФАНО. При президиуме РАН есть пресс-служба, при Федеральном агентстве научных организаций есть пресс-служба. Эти люди нам и помогают в освещении мероприятия, а также в работе с журналистами. Эта помощь ощутима.

А в целом, не касаясь Moscow Science Week, каковы взаимоотношения с прессой? Как академическое сообщество взаимодействует с обществом? Взаимодействует через прессу. Увы, это единственный, наверное, способ.

Вы очень правильный вопрос задали. Почему-то считалось, и мы последовательно выступаем против такого мнения, что ученые — это некое закрытое сообщество, а ведь ученые должны быть более открыты обществу, рассказывать о себе, о своей работе. Я все-таки считаю, что это необходимо, для того чтобы общество знало о том, для чего существует наука, что в ней интересного, что интересного в том, что делаем мы, физики, что делают гуманитарии... Безусловно, это очень важно. В идеале, конечно, институты должны иметь свою пресс-службу. Посмотрим, например, на западные лаборатории, коль скоро мы пытаемся себя сравнивать с зарубежными системами организации науки. Ведь выход статьи в Science или в Nature — это событие, об этом пишут на сайте института, рассылают релизы. Не только говорят, что был получен какой-то сугубо научный результат, а объясняется открытие доступным для общественности языком. Но здесь тоже должна быть обоюдная ответственность: и нас, и СМИ. Средства массовой информации ищут что-нибудь погорячее, и не хочется...

Хотелось бы поговорить о совете молодых ученых. Это, вообще, действующая организация? Она действительно представляет голос молодых ученых?

Это зависит от организации работы в самом институте. Три года назад я стал председателем совета молодых ученых своего института, поначалу у нас было 16 желающих на 15 мест. Прошло три года, мы его переизбирали, и у нас уже было порядка 35 желающих на то же количество мест. Это о чем говорит? Это говорит об организации работы в каждом конкретном институте. Я не буду скрывать, что во многих институтах это недействующий, нерабочий орган.

Однако в большинстве случаев СМУ — это работающий механизм. Через мнение совета молодых ученых дирекция не переступает. Если мы говорим о центральном органе. Вот мы, совет молодых ученых РАН, — это орган при президиуме РАН, и точку зрения, которая существует в молодежной среде, мы доносим до руководства, и к нам уже прислушивается руководство Академии наук и президиум.

Скажите, а как осуществляется эта вертикальная связь вас и молодых ученых на местах? Как этот механизм работает на самом деле?

Этот ландшафт, он достаточно виден, потому что тех заметных людей, лидеров, их, безусловно, видно. Меня приглашают на конференции, так или иначе происходит общение, мы разговариваем, знакомимся. СМУ РАН очень хорошо представляет то, что происходит в этой системе. Сейчас, кстати говоря, мы стали взаимодействовать с советами молодых ученых медиков и аграриев. Там созданы структуры, которые тоже прекрасно видят и знают всю ситуацию.

Как вы думаете, наш молодой ученый, если в усредненном виде взять эту фигуру, он конкурентоспособен в сравнении с западными, с любыми мировыми учеными? Но наш средний кандидат, недавно защитившийся, и их PhD недавний, они приблизительно одного уровня?

Да, да, вполне.

По вашему мнению, наши молодые ученые, приехав на крупные зарубежные конференции, не чувствуют себя своего рода младшими братьями, которые должны поучиться?

Я хочу сказать о другом. Вот, допустим, если мы говорим о международных конференциях, во многом наши ученые, уже состоявшиеся ученые, чувствуют себя несколько в стороне. Потому что на любой крупной конференции проходят совещания по действующим проектам, потому что в любом случае люди, работающие по какой-то тематике, посещают эту конференцию и обсуждают проекты, и зачастую наши люди оказываются несколько в стороне.