Версия для печати
Вернуться к списку

«ПУСТЬ ИНСТИТУТЫ ЗАНИМАЮТСЯ НАУКОЙ, ОСТАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ МЫ РЕШИМ»

Инновации и наука

В мае этого года Сибирское отделение Российской академии наук, которое называют самым жизнеспособным в стране, отметило 60-летний юбилей. О том, в чем секрет красноярских ученых, что дало объединение красноярских институтов в Федеральный исследовательский центр (ФИЦ), и как фундаментальная наука предлагает бороться с лесными пожарами и онкологическими заболеваниями, беседуем с директором ФИЦ «Красноярский научный центр СО РАН», доктором физико-математических наук Никитой Волковым.

Под эгидой Федерального исследовательского центра сейчас работают 10 институтов и Дом ученых. Что дало объединение? Каковы первые результаты, перспективы?

Реорганизация произошла путем присоединения институтов к Красноярскому научному центру. Раньше это было отдельное учреждение, и все институты были отдельными юридическими лицами. Теперь они объединились, и я считаю, что в рамках существующего законодательства, в нынешних финансово-экономических условиях, это решение было единственно правильным. Таким образом, мы решили многие вопросы, которые позволяют развивать науку на территории Красноярского края.

Взять конкретный пример — Институт физики им. Л.В. Киренского, где я последние шесть лет работал директором. Есть институт ‒ и есть КНЦ. Это были отдельные Федеральные государственные бюджетные учреждения, и для выстраивания взаимодействия, сотрудничества необходимо было оформлять соглашения, договоры, т. е., каждый раз проходить через непростые юридические процедуры. Например, если проводятся совместные исследования и нужно бюджетные деньги перевести из одного учреждения в другое, то, согласно 244 Федеральному закону о закупках, мы должны объявить конкурс, и процедуру может пройти кто угодно, а это опасно.

До реформы Российской академии наук, которая началась несколько лет назад, был единый земельный комплекс, сети, коммуникации, которые всегда стояли на балансе у Красноярского научного центра. Теперь нам говорят: «Нет, институты — это отдельные юридические лица, и вы должны все разделить между КНЦ и институтами».

Всё вместе взятое привело к целому ряду трудноразрешимых юридических коллизий во взаимодействии отдельных институтов между собой и с Красноярским научным центром. Кроме того, поскольку бюджеты всегда были ограничены, и обеспечить каждый институт необходимой материальной базой не было возможности, мы пошли по пути создания Центра коллективного пользования дорогостоящим научным и технологическим оборудованием. Приборной комиссией, в которую входили представители всех институтов, консолидировано принималось решение о закупке того или иного оборудования на выделяемые специально для этих целей деньги. Этим оборудованием могли пользоваться сотрудники всех институтов на бесплатной основе. Приборы, которые приобретались, попадали на баланс в КНЦ, а устанавливались в конкретных институтах, ведь все специалисты у них в штате.

Например, в Институте физики есть электронный микроскоп, который был установлен там, но числился на балансе КНЦ. Когда образовалось Федеральное агентство научных организаций (ФАНО), нам сказали, что так быть не должно: это, по сути, чужой прибор, и необходимо оформить условия его использования — заключить договор аренды или безвозмездного пользования и работать по этим соглашениям. За использование прибора учреждение, на балансе которого он стоит, должно брать деньги. В противном случае — это нарушение, нецелевое использование федерального имущества.

Получается, что КНЦ должен заключить договор с институтом и брать с него деньги либо раздать оборудование по институтам, но взаимодействие между институтами опять можно было бы осуществлять только на договорной основе со всеми вытекающими юридическими последствиями. В любом случае, теряется сама идея Центра коллективного пользования, страдает процесс научных исследований. После нашей реорганизации все эти юридические коллизии ушли в прошлое, поскольку теперь Красноярский научный центр — это единое юридическое лицо, единый земельный комплекс, единый центр коллективного пользования. Поэтому все интеграционные процессы между институтами стали протекать гораздо проще и быстрее, и это огромный плюс, ведь сейчас наука развивается таким образом, что основные прорывы происходят на стыке наук.

В своем интервью руководитель ФАНО России Михаил Котюков отметил, что во время общероссийской инвентаризации было обнаружено порядка 4 тысяч объектов РАН, которые вообще нигде не числились.

Что касается Красноярского научного центра, то у нас здесь все в порядке. Есть некоторые трудности в хозяйственной деятельности институтов сельскохозяйственной направленности, но наши специалисты с ними сейчас работают, и там осталось порядка 0,5% того, что еще не поставлено на баланс.

Вопросов с тем, что кому принадлежит, возникает много. Возьмем, например, дороги в Академгородке. Меня спрашивают: «Почему вы их не отремонтируете?» Но как я могу это сделать, если они стоят на городском балансе? Мало того, что нам не выделяют денег на ремонт дорог, так они еще и не наши. Их даже нет в городском реестре объектов, которые будут отремонтированы в этом году.

Сейчас на ремонт дорог Академгородка требуется 17 млн рублей, таких денег в бюджете нет. Будем надеяться, что их отремонтируют хотя бы в следующем году.

Главное, чего мы добились путем реорганизации, это то, что все наши институты остались максимально хозяйственно и экономически самостоятельными. При этом мы избавили их от многих хозяйственных функций. Все институты разные: например, в Институте физики трудится более 300 человек, а в Институте животноводства всего лишь 25. Маленькие организации просто не в состоянии содержать некоторые службы. Поэтому мы централизовали много подразделений: отдел охраны труда, отдел ГО и ЧС, патентный отдел, грантовый центр, библиотеку, архив, юридический отдел и другие.

У институтов остались лицевые счета, и все деньги, которые они зарабатывают, остаются у них, они сами ими распоряжаются. Мы берем лишь небольшую часть (3%) из бюджета институтов на содержание центрального аппарата. Есть, конечно, и минусы, но пусть институты занимаются наукой, остальные проблемы мы решим.

В каких направлениях будет развиваться ФИЦ?

Объединившиеся институты имели свои научные направления и свои государственные задания, они продолжают ими заниматься. На это выделяются соответствующие деньги. Институт физики всегда занимался исследованиями, связанными с фотоникой, физикой магнитных явлений, физикой конденсированного состояния, и продолжает вести работы по этим направлениям. Наша задача здесь ‒ не вмешиваться, научные сотрудники лучше знают, в каком направлении развиваться, какие исследования перспективны и могут принести интересные результаты. Мы должны только направлять, координировать и помогать, но ни в коем случае не мешать.

А как проконтролировать правильным ли путем они идут? Основной критерий, если вы занимаетесь фундаментальной наукой, — это количество и качество научных публикаций. Мы смотрим на индекс Хирша, на то, в каких изданиях публикуются ученые, на каких конференциях выступают, получают ли российские и международные гранты. Важна также оценка исследований экспертным сообществом.

А как проходит интеграция научных разработок в производство?

Раньше существовали так называемые отраслевые институты, которые служили проводниками между наукой и производством. Сегодня отсутствие этого промежуточного звена между наукой и производством все тормозит. Очевидно, что задача науки ‒ разработать новые принципы, найти эффекты, которые будут положены в основу работы того или иного устройства. А предприятию необходимо готовое устройство: у них заказ, у них план, который во что бы то ни стало необходимо выполнить. Времени и ресурсов на доработку идеи до готовой «коробочки», которую можно вставить в конечное изделие, у них нет.

Пока мы оказались один на один с предприятиями, но сейчас идет поиск путей взаимодействия наука‒производство, поиск организационных форм, которые бы могли заполнить образовавшуюся нишу между академическими институтами и высокотехнологичными предприятиями. Мы пытаемся рассматривать различные варианты решения этой проблемы. Например, у нас есть недостроенное здание, в которое нужно вложить относительно небольшие деньги, чтобы организовать на его базе, по сути, технопарк. Наполнением технопарка будут прикладные лаборатории и малые инновационные предприятия, которые будут доводить «до ума» разработки лабораторий институтов. Такой технопарк мог бы выполнять задачи отраслевого института.

Определены ли точки взаимодействия с властью региона? Каковы его потребности?

На недавней встрече с представителями красноярской науки губернатор края Виктор Толоконский рассказал, что ежегодно из бюджета тратится 350 миллионов на облет территорий края самолетами и вертолетами. Это нужно, чтобы наблюдать за пожарами. А у нас есть станция приема спутниковой информации. Так дайте нам часть этих денег, и мы разработаем программу ежедневного, ежечасного, ежеминутного мониторинга.

Кроме того, у нас есть разработки, которые позволяют прогнозировать возможные места возгораний. Этим занимается Институт леса им. В.Н. Сукачёва, его специалисты смотрят, что вот здесь, например, засушливое место, может случиться пожар, распространяться он будет в эту сторону, и если уж вы хотите лететь, то летите туда, а не просто бороздите край за 350 млн руб. в год. Губернатору идея понравилась, сейчас мы готовим предложение.

Также совместно Правительством края и «Роскосмосом» мы открыли Единый региональный центр дистанционного зондирования земли ФИЦ КНЦ СО РАН. Отремонтировали помещение, закупили первое оборудование на 35 миллионов рублей, которое позволяет принимать информацию со многих иностранных спутников. Установлен канал связи с Сибирским региональным центром приема спутниковой информации на базе АО «Информационные спутниковые системы» им. М.Ф. Решетнева. Канал позволяет принимать данные с российских спутников дистанционного зондирования. В едином центре мы можем получать огромный объем данных со спутников, но эти данные сырые, их нужно обрабатывать. И у нас есть специалисты, которые могут это делать.

Мы предлагаем создать так называемый геопортал. У нас есть хорошие специалисты в Институте вычислительного моделирования, которые занимаются созданием подобных программных продуктов. Можно будет следить за пожарами и влажностью почвы, прогнозировать паводковую ситуацию ‒ перечень можно увеличить. Мы из космоса можем даже свалки находить и наблюдать за распространением их границ. Но нужно вложить деньги, а ресурсы наши ограничены. Мы все равно будем заниматься этими проблемами, но хочется, чтобы наша деятельность находила поддержку в крае, тогда и отдача будет.

Вы рассказываете о дистанционном зондировании Земли. В чем заключается метод, его преимущества?

Мы создали центр зондирования, выделили дополнительно несколько ставок, а главное, объединили компетенции институтов: Института леса, который занимался наблюдениями за состоянием лесов, за пожарами, Института биофизики, который больше связан с наблюдением за растительностью, за состоянием сельскохозяйственных угодий, Института вычислительного моделирования, который готов собирать все эти данные в единый геопортал. Полученными данными смогут пользоваться и МЧС, и Правительство региона, и другие службы, которым может понадобиться эта информация.

Институт физики, где тоже ведется работа по дистанционному зондированию, занимается изучением влажности почв, вечной мерзлотой, что тоже сейчас является важной проблемой, связанной с активным освоением Арктики. Именно здесь была разработана модель влажности почв. Есть такие спутники, которые называются радиометры. Они «смотрят» на поверхность Земли в определенных частотных диапазонах, и на основании этой информации можно восстановить влажность почвы.

Эта модель, разработанная учеными Института физики, сейчас принята на вооружение и успешно используется на одном из спутников Европейского космического агентства. Сейчас она устанавливается также на американский спутник. Они рассматривали несколько моделей, но лучшей признана модель нашего ученого Миронова (они ее так и называют). Валерий Леонидович Миронов — заведующий одной из лабораторий Института физики, член-корреспондент Российской академии наук. То есть фундаментальная наука востребована за рубежом, а у нас, к сожалению, не всегда.

Неужели вы не понимали важность, конвертируемость этой разработки?

К сожалению, Россия к этому не готова, в первую очередь, юридически. За всю мою бытность в Институте физики им. Л.В. Киренского мы не смогли реализовать ни одного патента. Два года назад одна из московских фирм предложила купить у нас патент на разработку высокочастотного фильтра за определенную сумму. Мы не смогли его продать из-за имеющихся пробелов в законодательстве.

Нам сказали: «Хорошо, вы продаете, но деньги будете должны вернуть государству, вы не сможете их оставить в институте». Позднее выяснилось, что эти деньги мы не сможем ни в бюджет отдать, ни сами использовать. И с тех пор ничего не изменилось.

На всех уровнях говорят, что нужно оценивать интеллектуальную собственность, ставить на баланс, однако ничего не меняется. А сделать, например, американский или европейский патент очень дорого. Международный патент стоит еще дороже, у нас просто нет таких средств. А российский патент на европейском или американском рынке, к сожалению, не котируется.

Какие перспективные разработки вы сейчас ведете?

Нужно понимать, что институты просто не выживут, если останутся только на бюджете, который за последние годы сильно сократился, и эта тенденция, к сожалению, продолжается. Тем не менее, мы двигаемся, развиваемся, зарабатываем на грантовой деятельности и работе с предприятиями.

Вот еще пример перспективного интеграционного направления, связанного с медициной. Мы сейчас развиваем очень интересную аптамерную тематику. Работы проводятся в нескольких институтах, поскольку здесь все связано: и физика, и химия, и биология, и медицина. Аптамеры — это специально сконструированные молекулы из кусочков ДНК. Медики могут собрать молекулу таким образом, что, попадая в организм, она «прилипает» к определенным клеткам. Причем можно сделать так, чтобы она прилипала к конкретным клеткам, предположим, к раковым.

Что мы делаем? Мы прикрепляем к этим аптамерам наночастицы, например, магнитные наночастицы с размерами несколько сотен нанометров, затем включаем переменное магнитное поле, под воздействием которого наночастица начинает колебаться. В самом простейшем случае она разрушает больную клетку. Если сделать наночастицу еще меньше, то она проникает в больную клетку; под воздействием магнитного поля клетка «саморазбирается» и свободно выходит из организма. На людях экспериментов пока не проводили, а на мышах получается. Мы связались с Фондом перспективных исследований, их наши работы заинтересовали.

Сегодня мы выходим на аванпроект, нам выделяют небольшие деньги, условно около 3 миллионов рублей, чтобы еще раз проверить, что метод действительно работает. После этого, в случае получения положительного результата, можно будет выходить на большой проект. Деньги у этого фонда получить очень непросто, а нам аванпроект дают. Это говорит о том, что разработка действительно высокого уровня, и в нее есть вера.

Еще одно перспективное направление — картофелеводство. Здесь мы можем реально зарабатывать. Можно сколько угодно говорить о том, что мы — альтруисты, сделаем все на коленке, однако хорошей науки без денег не бывает. Я сейчас говорю не про зарплату, а про инфраструктуру.

Это раньше можно было что-то веревочкой перевязать, кому-то яблоко на голову упадет, но сейчас без хорошего оборудования ничего не сделаешь. А оборудование нужно менять каждые пять лет, такова мировая практика. Но кто сейчас будет вкладывать в российскую науку? С моей точки зрения, это ответственность государства, особенно, когда идет речь о фундаментальной науке.

И в работе над решением задач в картофелеводстве тоже участвуют все институты. Взять, например, хранение. Почему здесь участвует Институт физики? У нас есть хороший озонатор, а озон убивает все микробы. То есть для овощехранилищ это — отличная вещь. Есть другие наработки в области хранения продукции. Ведь известно, что потери при хранении составляют более 50 процентов. И это опять же научные разработки, тот же озонатор основан на абсолютно новых принципах.

Существует стереотип, что ученый — обязательно человек в возрасте и почему-то неспособный на нестандартные решения. Молодые люди сегодня идут в науку?

Конечно. Они видят перспективы. Вот взять тот же Институт физики. Мы разработали специальную программу для поддержки молодых сотрудников, которые приходят к нам работать. У нас есть базовые кафедры, студенты которых со второго курса начинают работать в лабораториях. Невозможно научить студента науке по книжкам, он должен сам участвовать в этом процессе. И преподавать ему должны не те, кто прочитал книгу и пересказал, а те, кто находится на передовом крае науки.

Не все потом останутся в науке, но половина останется, из них мы оставляем единицы лучших. Кто-то, конечно, уезжает за границу, и я поддерживаю их в этом: они посмотрят мир, получат опыт работы в лучших лабораториях мира. Главное, чтобы потом они возвращались.

А возвращаются?

Да, у меня есть несколько примеров. Например, Антон Шарыпов. Он работал у нас в Институте физики, защитил диссертацию, сначала уехал в Израиль, потом в Америку. Потом вернулся в Красноярск. Вернулся Филипп Барон, который сейчас работает в НПП «Радиосвязь» и у меня в лаборатории. И мне это выгодно: он на своем предприятии построил нанотехнологическую цепочку. Предприятие купило нанотехнологического оборудования более чем на 500 миллионов рублей, у нас таких денег нет. Но мы договорились: у нас аналитика (микроскопия, магнитно-резонансные, транспортные свойства, магнитные поля и так далее), а у него — технология. И сотрудники институтов могу этим оборудованием пользоваться.

Мы вполне удачно готовим для себя специалистов благодаря системе базовых кафедр. Хотя это не всегда просто. Поэтому возникла идея создать собственную магистратуру: в ФИЦ есть аспирантура, мы сейчас проходим аккредитацию. Потому что, когда к нам второкурсники приходят, они уже немного испорчены телевизором и прочим. Их надо готовить «с пеленок». Важную роль в этом, по моему мнению, будут играть академические классы. Есть хорошие ребятишки, но они уезжают, объясняя свое решение тем, что Красноярск — провинция. Почему так? Наш Красноярский научный центр занимает одно из первых мест из всех учреждений ФАНО по публикационной активности. Хотя он и не самый большой. Зайдите в академический институт в Москве — там же почти нет молодежи, видимо в Москве слишком много соблазнов. А у нас молодежь приходит, работает и неплохо зарабатывает.

Понятно, что если бы мы сидели просто на бюджете, у нас зарплата была бы 30 тыс. рублей... А у нас в прошлом году средняя зарплата в Институте физики составила 67 тыс. рублей. Конечно, многие хотят уйти в бизнес, заработать денег. Но ведь доказано, что только у 15 процентов людей есть способности к предпринимательской деятельности, у остальных не получится, как бы они ни старались. А наука — это самое интересное, вообще лучшее, чем можно заниматься в жизни.

Что может быть интересней того, когда вы впервые получили какой-то материал с уникальными свойствами или обнаружили новый эффект? И смогли объяснить, как у вас это получилось. А ведь никто до тебя этого не делал, никто этого не объяснял. Это мучения, по себе знаю. Но зато, когда находишь ответ — ты победитель.